Детектив без детектива. Автобиографический роман

Прошлое следует оставить, если не подготовлен к объективной оценке его, пусть оно служит как предмет поисков материала для повествования, поскольку следует дать право писателю творить и материалы в распоряжение пишущего предоставлять! Но и пишущему следует помнить – «Ври, ври, да меру знай!» Помнить следует еще, что время терпеливо сносит обиды, но иногда стреляет из прошлого картечью! Во временной отрезок люди жили, трудились, смерть принимали с мольбой и проклятиями, несущимися к Богу!

Но разве Бог виноват в том, что Россия перенесла два таких потрясения, когда, кажется, только волею небес она и сохранялась от полного распада? Сколькими жизнями беды государства оплачивались?.. И неслись мысленно и с криками мольбы о «спасении!» Но получали ли они ее? Связь времен и раскручивание временной спирали требует анализа и осмысления происходившего и происходящего и в малом, и в великом…

И во времена лихие, чувствуя полное бессилие свое, я, как и все люди, жившие и живущие, могу рассчитывать только на милость Господа Бога нашего!

Не на тройке лихих лошадей,
(Колокольчика нет под дугой).
Не уйти, где-то ждет лиходей,
От беды не умчаться другой!

Я. не ведаю где и когда?
Может в поле, а может в лесу?
И в обличье, каком та беда?
Может, я ее в сердце несу?

Пронеси ее, Бог, стороной,
Пусть она не коснется меня,
Ни во тьме непроглядной, ночной,
Ни в веселье ликующем дня!

Две великие беды, сопровождавшиеся ломкой устоев, ломкой веры, утверждавшие силу и насилие, под видом полной свободы, коснулись меня и опалили. Из селянина, каким мне следовало быть, я превратился в горожанина, потерявшего связь с местом рождения моего.

Село, как село, – таких тысячи и тысячи в России. Да и селом деревня моя стала после того, как дед мой (царствие небесное ему) построил церковь в ней. Было то в канон революции, смерчем носившейся по просторам великого государства… Крестьяне села мирными по натуре своей были, воевать не хотели, но их об этом и не спрашивали. Желания селянина не учитывая, отлавливали, винтовку в руки давали, иди мужик убивать! А кого и за что, убивать-то? Чужеземцев бить – одно дело, а вот руку поднимать на своего, тут бы и маленько подумать надо, пошевелить умишком, что ли?

Белые приходили, уговаривали, что Россию спасать надо от жидов и большевиков, немцам ее продающим. Нежелающих воевать шомполами пороли, а вечером, сидя за столом у купца первой гильдии Котельникова Митрофана, коньяк пили и звучными молодыми голосами пели:

…Эх, вы марксисты! Эх, вы махновцы
Вас не боятся наши дроздовцы!
Смело мы в бой пойдем за Русь Святую,
И за нее прольем кровь молодую!

Долетали слова песни до крестьянских ушей, странные слова на мотив старинной солдатской песни. Никто из крестьян ничего не слышал о генерале Дроздове. Много их на Руси, носящих птичьи фамилии… Как их все упомнить?

Красные приходили, тоже убеждали, что за землю нужно сражаться, делить ее между крестьянами нужно, да по справедливости, по количеству душ в крестьянской семье. Богатей, буржуй, так, задаром, землю не отдаст! За нее надо гуртом постоять… Вроде бы говорили правильно большевики, и слова доходчивые, хотя сами-то, городские сельской жизни не знали, откуда им беды крестьянские знать? Да и говорили по-городскому, слова произносили, как пономарь, не запинаясь. Может, заманивают словами, свои вопросы решая? Рабочий, все же не крестьянин? В лаптях не ходит, обувка кожаная. На плечах не рядно, а тужурка суконная, или кожаная….

Конечно, трудом хлеб насущный добывает. Не помещик. Тот живет, скажем, как наш, в стольном граде Питере, аж на самом краю государства Российского, как сыр в масле катается, руки в земле не пачкая. Хотя, от земли, от крестьянских рук кормится. Семьи крестьянские многодетные, подрастают, своими семьями заводятся, кормиться надо, а где землю взять? Даром не дают, а денег на землю в суме крестьянина отродясь не водилось! Приходилось, чуть ли не всему роду на одном паю селиться! Как детей и внуков на самостоятельную жизнь пускать без надела земельного? Беднота, – краю нет… Но сражаться за «землю» куда-то далече от дома кличут, а Расея – велика, в ней, как иголка в стогу сена затеряешься. А потом же, пока сражаться будешь, свое хозяйство упадет, а поднимать его упавшее силенок, пожалуй, и не хватит! Война калек рождает, с нее упитанными бугаями не возвращаются..Опять же, резон спросить, почему тамошние мужики сами землю от помещика не отберут? И, не желая за тех мужиков воевать, прятались от красных, где придется. Крестились, перед иконами на коленках стоя, молились, с надеждой в небеса глядя: «Пронеси, Господи!» Дед мой тоже прятался… Не повезло ему, – прятавшись на болоте в своем же лесу, застудился дед, захворал. Хворого его не стали брать, к тому же, он и недолго тянул. Надрывно кашляя, больше лежал на лежанке. Бабушка часто печь топила, чтобы дед грел мерзнувшее тело свое… Так на лежанке и умер…

Ставили красные к стенке «темных», непонятливых, не желающих сражаться за благо народное. Понимали, что крестьянин не враг, но стреляли пулями боевыми в него для того, чтобы устрашением заставить присоединиться…. И эти по вечерам, собравшись в кружок близ костра, пели на тот же мотив, что и «дроздовцы», только слова у песни были совсем иные:

…Смело мы в бой пойдем за власть Советов,
И как один умрем в борьбе за это!

Как-то красная дружина путейских рабочих со станции Конотоп на фронт ехала, правда, не по железной дороге, а по проселочным сельским, на подводах, а на них пулеметы «Максим».

Те тоже остановились в селе нашем, Странно было слышать, как хохлы по-русски пели песню:

….Стреляй солдат, но не забудь,
Вдали, быть может, в это время
Твою жену, твоих детей
Нагайкой бьют без сожаленья!

Попы тебя благословят:
Убьешь отца – греха не будет!
Попы не врут, коль говорят:
Царь вашей службы не забудет…

В далекий край служить пошлют,
Голодных убивать принудят!
По чарке водки вам дадут,
И этим – совесть вашу купят!

Стреляй солдат, целись верней,
Коли штыком и бей прикладом,
Но в то же время не забудь,
Что бьешься ты с голодным братом!

Слова песни понятными были, но идти воевать не хотелось! Молили Господа Христа: «Пронеси, Господи!»

Чем дальше время летело, тем смутнее и непонятливее становилось: так часто власть на селе менялась, что и присмотреться к ней просто не успевали. Тем более, что стали наведываться на село и вовсе непонятного цвета люди. То знамя несли черное, на нем череп с костями и надпись – «Анархия – мать порядка». То наезжали мужики с красными рожами, с запахом сивушным, в жупанах и шароварах, «гайдамаками» себя величали, то отряды генерала Шкуро, то деникинцы. А то, приходили и вовсе, говорящие не на нашем языке.

Ну, что за люд, на самом деле?
С каких земель пришли сюда?
Язык чужой – чего-то мелят?
Ведут себя, как господа:

Подай того, и дай им это,
А что крестьянин может дать?
Судьба темна и нет просвета —
Семье придется голодать!

Вот и молись, чтоб Бог защитил от супостата: «Пронеси, Господи!» Не помогало. Видно, от нехристей молитвы не было…

И откуда столько народу, без приглашения, на Русь пожаловало?. Того и гляди, что матушку Расею на куски разорвут!.

И приходилось, как во все времена лихие, крестьянину оставлять соху и плуг, да за оружие браться, чтобы от нахальных отбиться!

Бились – живота своего не жалея, а конца краю той бойне не было! Стреляли брат в брата, сын в отца.

Ну, то на фронте, хотя так трудно было сам фронт определить. Где, что? Какие границы? Сам черт не разберет. Поезд из Москвы идет в Ростов на Дону. Москва красная, Ростов – белый. А на пути туда и обратно много разного люду шатается, в шайки, да отряды сбиваясь. Грабежом занимаются!..

Время стало беззаконным, а живущие в нем – беззащитными: ни Бога, ни царя в голове! Одним словом – бандитизм. Как уцелеть мирному, кто сердешного пожалеет!

Мотались люди туда-сюда, ища спасения! И деньги не помогали, Сегодня богат, завтра – нищий!

И опять неслась молитва к небесам: «Пронеси, Господи!»

И не год, и не два к Богу такая молитва неслась! Только как Богу помогать, если ввергли Рассею в безбожие1