Меч от Дамокла. Исторический роман. Том II

– Эта беда поправима, – заметил Бергер,, – стоит только нам всем пойти ко мне, Пара бутылок «венгерского» у меня найдется.

Наняли извозчика и весело покатили на Большой Васильевский остров. У Бергера под «венгерское» разговор продолжился.

– Два фельдмаршала в правительстве императрицы, да и те глупы – продолжал разглагольствовать здорово подпивший подполковник, в кружку которого Бергер не забывал подливать так, чтобы она пустой не была. – Управители нынешние все до одного негодные – это не то, что прежние были Остерман и Левольд… Только одного умного можно найти в окружении Елизаветы – Лесток, проворная бестия, «ловкая каналья»! Доведут они балами, да танцами Россию до полного разорения. Но, даст Бог всё скоро к лучшему переменится.

– Иван Степанович, милостивый государь, неужели можно надеяться на освобождение из заточения принца Иоанна? – воскликнул Фалькенберг

– Не принца, а законного Государя нашего Иоанна Шестого, – перебил майора Лопухин. – скоро придёт и сядет на престол монарх наш законный. И в том будет ему помогать король прусский. Наши тоже против Государя ружья не подымут.

Фалькенберг с иронией в голосе спросил:

– И когда придёт тому перемена?.. И буде в силе большой Иван Степанович, вспомнит ли он тогда о бедном майоре Матеусе Фалькенберге-?

Не замечая язвительной иронии в вопросе, Лопухин отвечал:

– Падение придет скоро, а о друзьях я всегда помню.

– А к кому обратиться большому, чтоб заранее забежать?

Не знаю. Слышал, что маркиз Ботта императору Иоанну – слуга и доброжелатель..

На следующий день И Бергер и Фалькенберг о разговоре том донесли Лестоку, а тот повез их с собою в царский дворец, где они в присутствии императрицы Елизаветы повторили свой донос

Лесток получил указание императрицы начать аресты и допросы.

А на улицах Санкт-Петербурга 21-го июня 1743 года задвигались отряды гвардейцев и кирасир. Для жителей столицы это был грозный сигнал – улицы заметно опустели, и столица притихла.., Горожанам были хорошо знакомы события годичной давности, когда на улицах хватали людей и тащили в Тайную канцелярию. Причиной иому оказался заговор против императрицы Елизаветы. Организаторами его оказались камер-лакей Александр Турчанинов, прапорщик Преображенского полка Петр Квашнн и сержант Измайловскго полка Иван Сновидов. Три человека, невысоких чинов и званий решили возвратить и посадить на престол императора Ивана Антоновича. И не следует умалять их возможностей. Квашнин говорил Турчанинову, что им подобрана группа из шести десятков гвардейцев. И Сновидов говорил о шестидесяти. Был у них и план действий: «…ночным временем прийти к дворцу и, захватив караул, войти в покои Ея императорского величества и Его императорского высочества и умертвить, а затем арестовать лейб-компанию, а кто из них будет противиться, – колоть до смерти».

«Слава богу, пронесло!» – говорили облегчённо петербуржцы, поняв, что Тайная канцелярия оставили их своим вниманием

Всё суета сует… Томленье духа!
Приятен ты для взора и для слуха.
Сегодня разодетый в пух и прах…
Его сиятельство и граф…

В карете, на коне верхом…
А завтра ты в телеге и пешком,
В простых портках рубахе —
Оставишь свою голову на плахе.

Иль несмываемый позор
На лбу клеймо поставят – «вор»
Сошлют в Сибирь на поселение…
Такое всем привычное явление!

Милосердие монархини

Слово не птица, слетев с языка,
В уши чужие влетает.
Если смешное, потешит слегка.
Злобное – гнев вызывает!

Выпустив слово, назад не вернуть,
Как бы того не хотелось.
Слово само выбирает свой путь:
«Трусость», «безумную смелость»…

Время наступит – собрать урожай,
Что породило то слово.
Прежде подумай, чем слово рожать,
Горе несущее снова!

Испуганная Императрица поверила в серьезность заговора, тем более что речь шла о Лопухиных, которых дочь Петра не любила, но вынуждена была считаться с ними из за их положения и заслуг. Не откладывая дело в долгий ящик, Государыня подписала указ такого содержания:

«Указ – генералу Ушакову, действительным тайным советникам князю Трубецкому и графу Лестоку…

«Донесли нам словесно поручик Бергер да майор Фалькенберг на подполковника Ивана Степанова сына Лопухина о некоторых важных делах, касающихся нас и государства; того ради повелеваем вам упомянутого Лопухина арестовать, у Бергера и Фалькенберга взять доносы в письменном виде и исследовать, а если на допросе иные лица появятся, то несмотря на персону, в комиссию забирать и исследовать, о выводах доносить нам»

Слова, касающиеся «персон» были определены следствие ведущим – речь шла о братьях Бестужевых.

Решено было начать допрос с Натальи Лопухиной. И это было вполне обоснованно. Роль женщины, как источника скрытой информации, статс-дамой при императрице пребывающей, намного превосходила мужчин. И добыть ее от женщины, используя метод устрашения, казалось значительно легче. А важнее всего было то, что подступиться к Анне Гавриловне Бестужевой, не прощупав всего, что накопилось в голове Статс-дамы Лупухиной, было бы непростительной глупостью. Итак, 25 июля в пятом часу утра в дом к Лопухиным явились Лесток, Ушаков и Трубецкой в сопровождении гвардии Преображенского полка капитана Протасова и четырех гвардейских рядовых чинов. В такое время хозяева дома сладко почивать еще изволили. Приход генерал-прокурора и главы Тайной канцелярии вызвали настоящий переполох слуг барских. Гвардейцы силой быстро навели порядок среди слуг ретивых и услужливых. К приходу таких грозных гостей хозяева были никак не готовы. Иван Лопухин был полуодет, затравленный взгляд молодого человека метался от лица одного пришедшего к другому. Лесток объявил подполковнику о его аресте и аресте на все его бумаги, (таковых у офицера, находящегося временно вне дел, оказалось слишком мало) – переписка вообще отсутствовала. Лопухину дали время на то, чтобы он оделся и под конвоем двух гвардейцев направили в здание Тайной комиссии. Ушаков в это время был занят хозяйкой – матерью арестованного. Наталья Федоровна выглядела жалкой и растерянной в домашнем платье, без корсета, без косметических средств на одутловатом лице. А чего еще следовало ожидать от женщины сорока трех лет, хотя при дворе она входила в число самых красивых придворных дам? Вся ее «переписка» была арестована, хотя осмотр ее беглым взглядом, давал понять, что ничего интересного для дела нет.

Делай как все, если сил не хватает,
Крылья расправить и в небо взлететь.
Пусть твое сердце от лести не тает —
Не пляшет по телу тяжелая плеть.

Есть у нас орган особо опасный —
Мы называем его языком,
Недооценивать беды напрасно,
Жизнь от него полетит кувырком!

Ивана Лопухина доставили в Тайную канцелярию и немедленно подвергли допросу. Перепуганный молодой офицер отвечал так, как было на самом деле: никаких враждебных намерений низвергнуть с престола императрицу Елизавету и возвести на него принца Иоанна он не имел, ничего он не знает ни о гарнизоне, ни о карауле лиц Брауншвейгской фамилии. Сознавался в злословии против императрицы, министров ее и придворных Относительно злословия против императрицы, ее министров и придворных сознался. Рассказал, что к отцу его ездят князь Иван Путятин и Михайло Аргамаков, но не для каких-либо замыслов, а для забавы. Когда ему задали вопрос, отчего он не доносил на преступные разговоры, которые с ним вели Бергер и Фалькенберг, ответил; «оправдываться не стану, в том и винюсь!»

После допроса Лопухину устроили очную ставку с доносчиками, и ему пришлось целиком подтвердить их показание. Это дало возможность следователям подозревать в неискренности обвиняемого, в желании обмануть их. А это уже являлось обоснованием для применения пыток.

Доносчиков отпустили, взяв с них подписку под угрозой смертной казни ничего не разглашать о деле.

Посланы были указы в Москву камергеру А. И. Шувалову и А. Б. Бутурлину с приказом арестовать С. Лопухина со всеми его письмами и бумагами и прислать в Петербург, также поступить с кн. И. Путятиным и М. Аргамаковым.

При втором допросе, Иван Лопухин, напуганный резкими окриками и угрозами, рассказал о том, что к его матери, когда та находилась в Москве, приезжал маркиз де Ботта и говорил, что не будет спокоен, пока не поможет принцессе (Анне Леопольдовне), и что прусский король будет также помогать, о чем он (Ботта) будет стараться. Эти слова я слышал от матери, когда у нее гостила Анна Гавриловна Бестужева которая при этом заметила: «Где это де Ботте сделать?» Подумав же, прибавила: «а может статься».

Можно только представить себе, как оживились и обрадовались следователи, услышав фамилию Бестужевой и ее слова, дававшие основание привлечь ее к делу. Они же стали считать задачу выполненной, когда узнали от Ивана Лопухина о том, что к его матери Наталье Федоровне ездят в гости не только Анна Гавриловна, но и Михаил Петрович – всё Бестужевы попались!

Тотчас же после признаний Ивана Лопухина, следователи отправились на дом к арестованной Наталье Федоровне и стали ее допрашивать. Она не отпиралась, говоря о том, что к ней приезжал Ботта и они говорили об участи Брауншвейгской фамилии. Ботта высказывался о намерении ей помочь. на что она, Лопухина, желая принцессе свободы и пропуска на родину, умоляла де Ботту «не заваривать каши и не делать в России беспокойств». Но Ботта не соглашался и твердил, что будет стремиться, чтобы принцессе быть по-прежнему на Российском престоле. О том беседовала с Анной Бестужевой, без какого-либо умысла или намерения действовать, а только для разговора.

Когда же у Натальи Федоровны следователи спросили о том, чем вызвано ее расположение к принцессе и недовольство императрицей, Лопухина сослалась на милости первой и на обиды со стороны второй: отнятие деревни, отставку мужа и понижение по службе сына.

Узнав о результатах допросов Лопухиных, Государыня Елизавета приказала графиню Анну Бестужеву арестовать и допрашивать, а мужу ее графу Михайле Бестужеву объявить ее Императорского Величества указ, чтобы он со двора до указа не выезжал, а письма их запечатать. Анна Бестужева с дочерью были заключены в бывшем дворце Елизаветы близ Марсова поля, а сам Бестужев должен был оставаться в своем приморском дворе безотлучно. Дочь Бестужевой Настасья Ягужинская подтвердила разговор Лопухиных о правительнице в смысле благожелательств и неодобрения существующего правительства. Показания самой Бестужевой были осторожны и неопределенны. Она сознавалась в разговоре с Н. Лопухиной, но отрицала какую бы то ни было причастность к делу М. П. Бестужева. 26-го июля последовал указ: «Ивана Лопухина, мать его Наталью и графиню Анну Бестужеву отослать под караул в крепость». При упоминании о крепости бледнели очень храбрые из арестованных, об ужасах ее ходили самые фантастические легенды, и мало кто из попавших туда возвращался в среду живых людей. Путь из нее обычно шел к месту казни на площади или же в такие места Сибири, куда ворон костей не заносил.