Разрешаю любить или все еще будет

– Вот! – сказал он. – Держи!

Портфель был не новым, но из добротной кожи. Такие носили бухгалтеры, председатели колхозов, инженеры. Он мне понравился. Его замки – их было два – блестели. Я с удовольствием взял портфель в руку.

– Да-а-а! – взглянув на меня, всплеснула руками мать. – Великоват.

Портфель доставал до земли.

– Ничего мальчик растет, – ответил ей отец, – через месяц-другой будет в самый раз. А для начала я найду ему помощницу. – И нашел. Долгое время мне помогала Светлана. Я с ней сдружился. Так, к нашей компании примкнула еще одна девочка. Я надеялся, что с появлением Светланы Женя не будет скучать. Но он во время разговоров часто отмалчивался. Светлана не смогла его расшевелить. Она с нами была не всегда, а только тогда, когда ей было это интересно. Если Светлану ничто не привлекало, девочка уходила играть к своей подружке Наде Ватуриновой. У нее были сестры Валя, Вера, Женя и брат Миша. Скучно им не было.

Мне доставляет удовольствие копаться в прошлом. Память у каждого избирательна – это любой знает.

Я горел желанием, рвался пойти учиться в школу. Первое сентября мне запомнилось. Странно, но Женя Фоков идти в первый класс не хотел – упирался, наверное, еще не нагулялся.

Однажды я рассказал ему о том далеком осеннем солнечном дне. Женя мне не поверил:

– Юра, не обманывай!

– Ну, что ты, – кричал я Фокову. – Думаешь, мне хочется тебе говорить всякую ерунду. Вспомни долговязого Гришку двоечника. У меня не было цветов и он, чтобы не испортить наш знаменательный день, на просьбу моей матери забрался в палисадник к своей бабе Паше и надергал красных астр. Мне, после не составило труда, поделился букетом с тобой: «На, держи!» – сказал я и тем самым, вынудил тебя стать учеником. Если бы не я….

Мне удалось удержаться и не сообщить Жене о том, что он свой шикарный букет, купленный в городе отцом, уронил в лужу, и по нему прошлась корова Эмка, но зато я напомнил ему о первой линейке и о том, как он заливался горькими слезами. Анна Сергеевна – наша первая учительница успокоила Фокова и, взяв за руку, повела в класс. Мы пошли следом. Потом-то мой друг с удовольствием ходил в школу и готов был даже по воскресеньям – выходным дням учиться.

Первые четыре года я учился с ребятами в так называемой «маленькой» школе – начальной. Она находилась в небольшом деревянном здании, имела четыре классных комнаты, учительскую и подсобное помещение. Классы были светлыми, чистыми и по-домашнему уютными. Возможно, из-за того, что в каждом из них, стояла круглая оббитая листовым железом печь, излучавшая в холодные дни тепло, особенно зимой, когда за окнами было морозно, на улицах завывала метель или же кружилась вьюга.

Я себя проявил сразу – в первый месяц учебы. Правда, с плохой стороны. Случилось это неожиданно даже для меня самого. Я и Ната сидели за одной партой. За нами Женя и незнакомый тогда мне мальчик Витя. На уроке рисования он достал из ранца яркую коробку с цветными карандашами. Эти карандаши очень понравились Наташе, и я, как только мальчик отвернулся – стащил их, чтобы после уроков подарить карандаши девочке.

Витя хватился карандашей – их нет. Он поднял руку, и, когда Анна Сергеевна обратила на него внимание, заявил ей о своей пропаже. Наша учительница перевернула весь класс – заставила нас выложить содержимое своих портфелей на парты. В тот день я был поставлен в угол на все оставшиеся уроки. После, когда ученики разошлись, Анна Сергеевна сказала мне:

– Юра, я все знаю. Ты хотел совершить хороший поступок по отношению к своей подружке – порадовать ее, но плохой – по отношению к Виктору. А потом представь Ната, например, достала бы эти самые карандаши, а мальчик незаслуженно обозвал девочку воровкой. Каково было бы ей выслушивать такое обвинение?

– Анна Сергеевна, все понял, – сказал я, извинился и ушел. На улице меня ждали Ната Кустина и Женя Фоков. Я присоединился к ним, и мы пошли домой. В тот день дорога для меня была необыкновенно долгой. Мы шли и молчали.

Я жил намного дальше своих друзей. Чтобы попасть домой я должен был пройти через улицу, на которой стояла школа, свернуть на соседнюю, затем, пройдя по ней, я оставлял позади себя дома Жени и Наты и только после этого попадал на свою. Шел метров сто-двести и оказывался у калитки. Иногда я за домом Жени срезал путь и добирался домой огородами, но тогда мне не удавалось проводить девочку. Это для меня было непозволительно. Такого я позволить не мог.

В тот день я и Ната, проводив Женю, остались одни. Едва наш товарищ открыл калитку, и скрылся за ней, девочка наклонилась, и поцеловала меня.

– Спасибо Юра! – сказала она. – Так Ната отблагодарила меня за не подаренные карандаши.

Мне было приятно и стыдно одновременно. Я не выдержал и тут же сбежал от нее. Она поняла мой поступок и не остановила. Ей самой было неудобно. Путь поцелуй Наташи был самый обычный, в щечку.

Фоков мне казался странным мальчиком, он до слез переживал, если получал на уроках двойки. Тройки моего друга также не устраивали. Семья у него была интеллигентной. Отец у Жени – Станислав Александрович работал ни где-нибудь, а в многомиллионном городе мегаполисе в редакции газеты, мать лаборантом на каком-то заводе. Возможно, это его и обязывало учиться лучше всех в классе.

Одно время я соперничал с ним. Кто кого опередит. Правда, недолго. Я не мог как он часами сидеть за учебниками. Для Жени Фокова это было легко.

Я остался позади, и он тут же заявил мне, что теперь догонит по успеваемости девчонок Светлану и Надежду. Их дневники пестрели пятерками. Я, на слова друга, лишь пожал плечами, а Сеня, мальчик, который часто ко мне лез, чтобы поиграть во время перемен в догонялки не выдержал и тут же сказал Жене:

– Ты, ты, просто рехнулся!

Фоков догнал их. Но – это для него было так – пустяки. Женя стремился учиться на ровне с нашей подругой Натой Кустиной. Я поздно узнал причину – он тайно любил девочку.

Упорство моего друга было болезненным. Я ни один раз замечал: на него что-то находило. В такие минуты Фоков топтался на месте – не понимал даже простое элементарное, что объясняла нам Анна Сергеевна. Его заклинивало. Сейчас я бы сказал – парня глючило, ему мешали облака.

Я учился «средне», случалось, получал даже двойки. Как-то раз, я не сделал домашнее задание по русскому языку, и чтобы не рисковать оставил тетрадь дома, а затем спокойно отправился в школу. Однако напрасно: Анна Сергеевна вызвала меня к доске:

– Ну, как у тебя Юрий дела? – спросила она. – Покажи-ка мне свою домашнюю работу! Все ли ты выполнил, что я вам задавала? – Я утвердительно кивнул головой и, возвратившись на место, для приличия принялся копаться в портфеле.

– Ну что так долго, забыл тетрадь? Иди домой и принеси.

Я принес. Мой обман тут же открылся. Мне тогда здорово попало. Но, наверное, благодаря тому случаю я «маленькую» школу окончил без троек.

В «большой» школе – средней, мне учиться было значительно труднее. Она располагалась в бывшей казарме. И уж там к нам ученикам отношение, в какой-то мере, было как к маленьким солдатам – суворовцам.

Как надо мной изгалялся Иван Семенович учитель математики – сейчас трудно представить. Кустиной часто приходилось уходить со школы домой без меня – с Фоковым. Я, то и дело, оставался после уроков. Однажды, учителю надоело со мной возиться, и он дал Нату мне в помощницы. Я долго сидеть после уроков не мог и тут же, как только Иван Семенович оставлял класс, хватал девочку за руку и тянул ее на выход. Женя Фоков мне завидовал, не раз предлагал свои услуги:

– Юра, хочешь, я позанимаюсь с тобой математикой? Мне не трудно… Девчонки в ней не разбираются. – Женя намекал на Нату.

– Ну что ты, ненужно, – отвечал я, порой, не удержавшись, добавлял: – Зачем утруждаться, тратить на меня время. – Мой ответ злил товарища. Я его не понимал. Для меня Кустина была просто другом, товарищем и все, если не считать того единственного случая, когда я представил ее своей бабушке Вере Борисовне как невесту. Я хорошо знал родителей Наты: отца Михаила Ромуальдовича и мать Нину Васильевну, мог запросто забежать к ним домой. Однажды я даже советовался с девочкой кого мне любить Светлану или же Надежду.

– Фи-и-и, – ответила она мне.

Мой друг Женя опередил меня. Наташу, по-взрослому, он полюбил раньше, чем я. Многое из прошлых лет выветрилось, просто забылось. Однако последние годы учебы в школе мне памятны. Интересное было время – нам хотелось влюбляться, совершать глупые поступки, но часто мешала робость. Смельчаков из моих ребят одноклассников было мало. Общаться наедине с девчонкой могли единицы. Среди моих друзей таких не было.

Я мог проводить Наташу домой из клуба, но в компании ребят. Рядом всегда находились: Женя, Светлана, Надежда, Семен. Встречаться вечером в клубе с девочками из нашего класса могли один, ну два человека, не больше. Их действия я считал безрассудными. Мой друг также. Так я думал. Однако напрасно. Я просто не знал его. Женя был способен и не на такое. Мне и сейчас многие из его поступков непонятны.

Кустину я полюбил в старшем классе. Я ею заинтересовался неожиданно, можно сказать случайно. Однажды, что уже само по себе странно мне вдруг на уроке ни с того ни сего стало плохо. У меня появился жар, я ощутил небывалую слабость, перед глазами все поплыло. Александр Олимпиевич учитель по литературе заметил мое состояние, подошел и приложил к моему лбу руку:

– Да ты же весь горишь! – сказал он. Затем, осмотрел класс, увидел Кустину и попросил ее:

– Наташа, ты, как мне известно, недалеко от Шакина живешь? Будь добра, проводи Юрия. Он сам не доберется до дома. Да и еще скажи его матери Любовь Николаевне, чтобы она обязательно вызвала врача.

Мать вызвала врача, и я загремел в больницу.

В селе тогда была эпидемия гриппа. Мест свободных в мужской палате не оказалось и меня подростка разместили в женском отделении.

Дней несколько я находился в беспамятстве. Через каждые четыре часа мне кололи пенициллин.

Из забытья я очнулся от громкого стука в заснеженное окно, открыл глаза, слегка приподнялся, и увидел Наташу, и тут же в нее влюбился. Девочка улыбалась, махала рукой и что-то кричала. Я ничего не расслышал из ее слов, однако всегда считал, да и сейчас считаю, что она приветствовала меня, только меня и никого более. Хотя не далеко от моей постели находилась кровать ее матери Нины Васильевны.

Я, глядя теперь на Наталью Михайловну, так ее сейчас называют, не могу сравнить с той девочкой, которую когда-то знал. Она часто обращается ко мне. Я разговариваю с ней. У нее все еще сохранилась былая красота, однако, Наталья Михайловна, уже – не Ната, не Наташа.

На Нату, так звали девушку дома или Наташу – на улице, я мог смотреть часами. Ее синие глаза меня завораживали. В них я просто тонул. Девушке мое внимание было приятно, так как я порой нет-нет и встречался с нею взглядом. Она меня тоже полюбила. Я думаю, там же – в больнице, где и я ее. Это заметно было по поведению Наты не только мне, но и даже Жене Фокову. Как-то он не удержался и с завистью сказал:

– Да Юра, ты счастливый! – Я стал выспрашивать у него от чего это я счастливый, но он тут же замкнулся и не сказал больше ни слова, не желал себя расстраивать.

Парты в классной комнате стояли в три ряда. Центральный – несколько выступал вперед. Возле него находился учительский стол. Девушка сидела от меня через ряд – за первой партой и я, слушая учителя, ею просто любовался. Правда, это уже было после того, как меня выписали из больницы.

На Наташу обращал внимание не только я, но и другие ребята, например, Сеня. Это он мне сказал:

– Да Наташа классная девица. Я бы не отказался с ней быть рядом.