Глубокоуважаемый Петр Николаевич!
Относительно Ваших пожеланий сообщаю следующее:
1. что касается денежного расчета за уже поставленные продукты и своевременной оплаты впредь за все поставленное, то лучше срока не ставить, а сказать, что Главное Командование Вооруженными Силами отдает распоряжение о безотлагательном расчете за все поставленное и о своевременной расплате за все вновь поставляемое.
Надо иметь в виду, что задержка происходила главным образом вследствие непредставления счетов и отчасти вследствие недостатка денежных знаков.
2. относительно передачи Кубани довольствия Кавказской армии, надо иметь в виду, что нельзя ставить вопрос в плоскость, что Кубань будет довольствовать лишь Кавказскую армию. Придется давать и на Терек, и Уральцам, и на Черноморское побережье. В распоряжение снабжения Кавказской армии будут отпущены кредиты для безотлагательного расчета за присланные с Кубани продукты.
3. относительно реквизиционных и ремонтных комиссий постараюсь сделать все, что можно. Не имея данных под рукой – сообщу дополнительно; думаю, что недоразумений не будет.
4. что касается „военной добычи“, то на подобную постановку вопроса Главнокомандующий не согласен.
Вы будете считать военной добычей и все лесные склады, и весь подвижной состав.
5. откомандирование всех казаков в распоряжение войска из неказачьих частей и учреждений – провести трудно. Нельзя откомандировать тех, кто состоит при Главнокомандующем и при мне. Но, в общем, думаю, вопрос будет улажен, но с некоторыми исключениями.
6. относительно того, чтобы впредь не брать казаков без согласия войскового штаба, или, без особого приказания Главнокомандующего, возражений, думаю, не будет.
7. вопрос мобилизационный более сложный и без решения Главнокомандующего ответить не могу.
Ваше письмо посылаю Главнокомандующему и по получении ответа немедленно сообщу Вам.
Прошу принять уверение в глубоком уважении и преданности
А. Лукомский».
Одновременно генерал Лукомский уведомил меня о принятом Главнокомандующим решении официальным сношением:
«19 октября 1919 года.
Генералу барону Врангелю.
По приказанию Главнокомандующего сообщаю:
1. финансирование военного бюджета лежало и лежит на нас. Следовательно, в зависимости от наличия денежных знаков должна нами производиться своевременно всякая расплата за продукты;
2. против передачи довольствия Кавказской армии Кубани – возражений нет; но, кроме того, Кубань должна отпускать, за соответствующее вознаграждение, довольствие и для других частей Вооруженных Сил на Юге России, в размере, определяемом Главнокомандующим.
Все равно специальное довольствие и продовольствие кубанских частей на других фронтах будет из общероссийских источников.
3. Реквизиционные и ремонтные комиссии на Кубани будут закрыты, но возврата уже закупленных лошадей не будет.
В армии огромный некомплект конского состава; кроме того, число закупленных на Кубани лошадей не превышает числа лошадей, закупленных для кубанских частей (корпус Шкуро) 1-ым Кубанским корпусом и Кавказской армией на территории вне Кубани.
4. неся все финансирование и распределяя захваченное по всем фронтам, при этом преимущественно на нужды того же фронта, где захвачено, Главнокомандующий не может допустить организованного грабежа, в какой несомненно вылилось бы предложение.
5. относительно откомандирования в войско казаков, уже отдано приказание за № 58.
6. вопрос о приеме в неказачьи части казаков (офицеров и казаков) – по сношению штаглава с атаманом, но окончательное решение принадлежит Главнокомандующему.
7. о передаче мобилизации иногородних войск – Главнокомандующий категорически отклоняет.
Генерал-лейтенант Лукомский».
Тотчас по приезду в Царицын я решил проехать в конную группу, чтобы лично выбрать те части, которые предполагалось отправить в Екатеринодар. Генерал Покровский просил меня о назначении 2-го Уманского полка, входившего в состав его корпуса. Мне было в то же время необходимо переговорить по целому ряду вопросов с только что вступившим в командование конной группой, командиром 2-го Кубанского корпуса генералом Топорковым.
Генерал Улагай за последнее время под влиянием непрерывных тяжелых боев окончательно изнервничался, переходил мгновенно от большого подъема к полной апатии, обижался и раздражался от всякой мелочи. Обидевшись по какому-то поводу на генерала Шатилова, генерал Улагай просил освободить его от командования корпусом. Я пытался было его отговорить, однако, в виду его дальнейших настояний и сознавая, что в настоящем его душевном состоянии он уже к работе мало пригоден, в конце концов согласился. На должность командира 2-го корпуса, взамен генерала Улагая, я ходатайствовал о назначении генерала Науменко.
Я нашел полки значительно пополненными и в прекрасном виде; однако, из разговоров со старшими начальниками вынес убеждение, что, увеличившись численно, части изменились в худшую сторону. Присланные за последнее время Кубанью пополнения в значительной мере состояли из тех казаков, которые в тяжелые июльские дни, пользуясь безвластием в крае, укрылись в тылу. Ныне эти шкурники вернулись, значительно развращенные усилиями самостийников.
Переговорив с генералом Топорковым и ближайшими его помощниками, я наметил для переброски в Екатеринодар бригаду полковника Буряка, не успевшую еще получить пополнений, малочисленную, но крепкую духом.
Отправляя эти полки в Екатеринодар, я, учитывая настроение генерала Покровского, счел нужным указать ему на необходимость с его стороны всеми мерами избегать вооруженных выступлений. Я надеялся, что мне удастся одним призраком военного переворота образумить зарвавшихся самостийников. 21-го октября я писал генералу Покровскому:
«Глубокоуважаемый Виктор Леонидович,
Вернувшись в армию, я переговорил с большей частью начальствующих лиц, объехал города и обстоятельно разобрался в обстановке. Армия ныне пополнилась – большая часть высланных Кубанью пополнений уже влилась в части; полки, дошедшие в середине сентября до 80–30 шашек, ныне увеличились до 200–250, однако, усилившись в 3–8 раз, части, неизбежно, изменили свой облик и изменились в худшую сторону. В то время как армия с конца июня, обливаясь кровью, сдерживала натиск в 10 раз сильнейшего врага, шаг за шагом отходя к Царицыну, все что было наименее устойчиво, все что щадило свой живот и в бою видело лишь средство наживы – все это уходило в тыл. На фронте осталась лучшая часть казаков, в станицах засели, променяв меч на плуг, шкурники и грабители. Ныне эти шкурники и грабители в виде пополнений вновь вернулись в части и вернулись развращенными теми, в чьих задачах разложить и ослабить армию. Усилия „самостийников“ за последнее время направлялись на наиболее стойкие отделы – линейцев, и пополнения из этих отделов наиболее развращены. При этих условиях рассчитывать на полки в случае внутренних осложнений несравненно труднее, чем 1,5–2 месяца тому назад. По данным контрразведки штаба армии, те части, которые намечены Вами для переброски в Екатеринодар, на время созыва рады. развращены не менее других; в частности, во 2-ом Уманском полку отношения между офицерами и казаками таковы, что мне пришлось отказаться от переброски этого полка. Конечно, армия по-прежнему чужда всякой „самостийности“, как чужды ей и широкие слои казачества, но при настоящем составе полков рассчитывать на стойкость частей, в случае разрешения внутренних вопросов оружием, трудно. Предлагая известные требования, можно опереться на армию, но использовать это оружие лишь как „Дамоклов меч“, отнюдь не нанося им удары. По сведениям моим, призрак военного переворота уже пугает кубанских „Мирабо“ и его можно и должно использовать, однако, повторяю, отнюдь не воплощая в жизнь. При настоящем положении я обусловливаю мое выступление в Раде от имени армии, лишь совершенно исключая какие бы то ни было вооруженные выступления, аресты и т. д. Примите меры к недопущению этого, во что бы то ни стало. Направление, принятое „Большим войсковым кругом на Дону“, еще более укрепляет меня в принятом решении. Работа левого крыла круга и „самостийников“ на Кубани происходит в тесной связи, и ежели бы военный переворот на Кубани и увенчался успехом, то успех этот, кратковременный и непрочный, несомненно вызвал бы бурю на Дону, бурю, которая не только свела бы на нет этот успех, но и потрясла бы мощь воздвигаемого с таким трудом здания Новой Великой России.
Жму Вашу руку Ваш П. Врангель».
(Копию этого письма я препроводил генералу Лукомскому).
Между тем, ошибочная стратегия генерала Деникина начинала уже приносить свои плоды. Противник, сосредоточив крупные силы на стыке Донской и Добровольческой армий, повел решительное наступление на фронте Воронеж – Лиски и одновременно в направлении на Севск, стремясь охватить фланги Добровольческой армии и срезать острый угол, вытянувшийся безобразным клином к северу нашего фронга. 18-го октября я получил телеграмму генерала Романовского:
«Обстановка на левом фланге Донской и на фронте Добровольческой армии складывается очень неблагоприятно. Противник, отчаявшись прорваться на фронте вашей армии и правом фланге Донской, в настоящее время повел операцию на фронте Воронеж – Лиски с одной стороны и Кромы – Севск с другой, по овладении указанными участками фронтов он развивает операцию в обход флангов Доброармии, сосредоточив к флангам ее и продолжая сосредоточивать крупные силы, главным образом конницу. Все это требует принятия спешных мер, почему прошу спешно сообщить для доклада Главкому, что вы могли бы выделить из имеющихся у вас казачьих дивизий при условии пассивной задачи, на каковой остановились при совещании, или же вы могли бы немедленно начать активную операцию, дабы общим движением сократить фронт Донской армии и дать ей возможность вести операцию на северо-западе.
17 октября 1919 года Нр 014170 Романовский».
Я счел намеченное решение половинчатым и со своей стороны полагал возможным изменить неблагоприятно сложившуюся для нас обстановку лишь крупным решением. В тот же день я телеграфировал генералу Романовскому:
«О 14170 Развитие операции моей армией не может быть выполнено при отсутствии железных дорог и необеспеченности водной коммуникации. При малочисленности конных дивизий переброска одной – двух на то или иное направление не изменит общей обстановки и неразбитый, хотя бы и приостановленный противник, оттеснив донцов за Дон будет иметь возможность обрушиться на ослабленную выделением частей Кавармию. Неблагоприятно слагающуюся обстановку полагаю возможным изменить лишь крупным решением – выделить из состава Кавармии в ваше распоряжение три с половиной кубанских дивизий, не считая бригады, посылаемой в Екатеринодар, оставить в Царицынском районе части 1-го корпуса и инородческую конницу, сведя их в отдельный корпус с его подчинением непосредственно Главкому. Если таковое решение будет принято, полагал бы желательным оставление комкором генерала Покровского. Царицын 18 октября Нр 03533. Врангель».
На следующий день я получил ответ:
«Главком приказал срочно перебросить его резерв в район Купянска, один конный кубанский корпус, желательно второй. Дальнейшее будет видно по обстановке.
Таганрог 19 октября 1919 года Нр 014252 Романовский».
Входившая в состав 2-го корпуса 3-я кубанская дивизия, действующая в Черноярском направлении и скованная на фронте все время наседавшим противником, отправлена быть не могла и взамен ее я наметил включить в состав 2-го корпуса 4-ую кубанскую дивизию, о чем и телеграфировал генералу Романовскому:
«О 14252 3 кубанская дивизия, скованная боями на Черноярском направлении, будет заменена в составе второго корпуса 4 кубанской. Во исполнение приказания Главкома направляется в Купянский район второй корпус в составе второй и четвертой кубанских и Кабардинской дивизий.
Царицын 21 октября 1919 года Нр 03594 Врангель».
Таким образом, в состав корпуса должны были войти 2-ая и 4-ая кубанские и Кабардинская дивизии. Однако, от переброски последней, в силу неизвестных мне причин. Главнокомандующий отказался. Генерал Романовский по аппарату через дежурного офицера прислал записку:
«Наштаглав приказал сообщить, что Кабардинская дивизия перевозке не подлежит, поэтому, если началась ее погрузка и переброска, то их следует прекратить или принять меры к быстрой перевозке 2 и 4 кубанских дивизий, которые предназначены к перевозке в Купанск. Об исполнении прошу сообщить для доклада наштаглаву».