Записки

Разрешение генералу Шатилову выехать со мною на Кавказ было мною испрошено у Главнокомандующего, причем присутствовал и генерал Романовский. Генерал Деникин тогда же на мою просьбу ответил утвердительно, согласившись на мое предложение заместителем начальника штаба оставить генерала Вильчевского. Упомянутая телеграмма могла иметь лишь одну цель – опорочить генерала Шатилова в глазах армии. Удар был косвенно направлен на меня.

Я прибыл в Батайск 26-го утром и, в сопровождении генералов Покровского и Шатилова, прошел к Главнокомандующему. В вагоне последнего мы застали генералов Романовского и Драгомирова. В районе Ростова с утра шел жестокий бой. Конница «товарища» Думенко, потеснив 10-ую донскую бригаду, обнажила фланг наших частей, занимавших Новочеркасско-Ростовскую позицию. Новочеркасск был оставлен донцами. Противник продвигался в тыл добровольцам к Нахичевани и Ростову. Генерал Романовский настаивал на том, чтобы поезд Главнокомандующего перешел в Тихорецкую. Генерал Деникин не соглашался.

Я сделал доклад Главнокомандующему о том, что сделано было мною во исполнение данного мне поручения в Екатеринодаре и Пятигорске и вручил рапорт, в коем описывал общую политическую обстановку в казачьих областях, в связи с которой рассчитывать на продолжение казаками борьбы, по моему мнению, было бы трудно. В настоящих условиях мы могли рассчитывать для продолжения борьбы исключительно на коренные русские силы. Удерживание в наших руках при этих условиях юга Новороссии приобретало, по моему мнению, ныне особое значение:

«Состоящий в распоряжении

Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России.

Генерал-Лейтенант Барон П. Н. Врангель.

25-го декабря 1919 г. № 8.

Главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России.

Г. Кисловодск.

РАПОРТ.

В связи с последними нашими неудачами на фронте и приближением врага к пределам казачьих земель, среди казачества, ярко обозначилось, с одной стороны, недоверие к Высшему Командованию, с другой – стремление к обособленности. Вновь выдвинуты предположения о создании общеказачьей власти, опирающейся на казачью армию. За Главным Командованием проектом признается право лишь общего руководства военными операциями, во всех же вопросах, как внутренней, так и внешней политики, общеказачья власть должна быть вполне самостоятельной. Собирающаяся 2-го января в Екатеринодаре казачья дума, должна окончательно решить этот вопрос, пока рассмотренный лишь особой комиссией из представителей Дона, Кубани и Терека. Работы комиссии уже закончены и соглашение по всем подробностям достигнуто. Каково будет решение думы, покажет будущее. Терек, в связи с горским вопросом, надо думать, займет положение обособленное от прочих войск. Отношение Дона мне известно, но есть основание думать, что он будет единодушен с Кубанью. Последняя же, учитывая свое настоящее значение, как последнего резерва Вооруженных Сил Юга России, при условии, что все донские и терские силы на фронте, а кубанские части полностью в тылу – стала на непримиримую точку зрения. Желая использовать в партийных и личных интересах создавшееся выгодное для себя положение, объединились все партии и большая часть старших начальников, руководимые мелким честолюбием.

Большевистски настроенные и малодушные поговаривают о возможности для новой власти достигнуть соглашения с врагом, прочие мечтают стать у кормила правления. Есть основания думать, что англичане сочувствуют созданию общеказацкой власти, видя в этом возможность разрешения грузинского и азербайджанского вопросов, в которых мы до сего времени занимали непримиримую позицию.

На почве вопроса новой власти агитация в тылу наших вооруженных сил чрезвычайно усилилась.

Необходимо опередить события и учесть создавшееся положение, дабы принять незамедлительно определенное решение.

Со своей стороны, зная хорошо настроение казаков, считаю, что в настоящее время продолжение борьбы для нас возможно, лишь опираясь на коренные русские силы. Рассчитывать на продолжение казаками борьбы и участие их в продвижении вторично вглубь России нельзя. Бороться под знаменем „Великая, Единая и Неделимая Россия“ они больше не будут и единственное знамя, которое, быть может, еще соберет их вокруг себя, может быть лишь борьба за „Права и вольности казачества“ и эта борьба ограничится, в лучшем случае, очищением от врага казачьих земель…

При этих условиях на главный очаг борьбы должен быть перенесен на Запад, куда должны быть сосредоточены все наши главные силы.

По сведениям, полученным мною от генерала английской службы Кийза, есть полное основание думать, что соглашение с поляками может быть достигнуто. Польская армия, в настоящее время, представляет собой третью по численности в Европе (большевики, англичане, поляки). Есть основание рассчитывать на помощь живой силой дружественных народов (болгары, сербы).

Имея на флангах русские армии (Северо-Западную и Новороссийскую) и в центре поляков, противобольшевитские силы займут фронт от Балтийского до Черного моря, имея прочный тыл и обеспеченные снабжением.

В связи с изложенным, казалось бы необходимым принять меры к удержанию юга Новороссии, перенесению главной базы из Новороссийска в Одессу, постепенной переброске на запад регулярных частей, с выделением ныне же офицеров для укомплектования Северо-Западной армии (об интернировании Северо-Западной армии еще известно не было), где в них огромный недостаток.

    Генерал-лейтенант Барон Врангель».

Закончив доклад, я сказал, что «при создавшейся на Кубани обстановке и ведущейся против меня с разных сторон агитации, я не считаю возможным объединить командование кубанских частей».

За весь мой доклад генерал Деникин не проронил ни слова. Прочтя рапорт, он отложил его в сторону и продолжал молча слушать.

– «Так, что вы, Петр Николаевич, решительно отказываетесь командовать кубанцами», – спросил генерал Романовский.

– «Да, при настоящей обстановке, я не в состоянии буду что-либо сделать». Затем я вновь подтвердил, что не считаю возможным в настоящие трудные дни сидеть сложа руки, готов приложить свои силы для любой работы; если в армии, мне этой работы не найдется, то готов выполнять любую задачу в тылу, в частности считаю своим долгом вновь обратить внимание Главнокомандующего на необходимость немедленного укрепления Новороссийского района, который ныне является нашей главной базой.

– «Ну нет», – прервал меня Главнокомандующий, – «начав теперь укреплять Новороссийск, мы тем самым признаем возможность поражения; морально это недопустимо».

Я счел излишним возражать.

Генерал Шатилов вынул из кармана телеграмму генерала Романовского и вслух прочел ее:

– «Разрешите узнать, что это значит?» – видимо с трудом сдерживаясь, обратился он к начальнику штаба Главнокомандующего. Генерал Романовский молчал. Меня взорвало:

– «Что это значит? По моему, это значит одно, что интриги, благодаря которым мы оказались здесь, и ныне продолжаются…»

Наступило неловкое молчание. Наконец генерал Романовский что-то пробормотал о недоразумении:

– «Позвольте мне эту телеграмму, я разберусь», – сказал он, кладя бумагу в карман.

Главнокомандующий стал прощаться.

– «Ваше превосходительство, разрешите мне просить генерала барона Врангеля остаться», – обратился к генералу Деникину генерал Романовский. Мы остались втроем.

– «Я хотел спросить вас, Петр Николаевич, к кому относите вы ваши слова об интригах. Если ко мне, то не откажите подтвердить это в присутствии Главнокомандующего», – сказал генерал Романовский.

– «Удивляюсь, что зная меня, вы могли сомневаться, что ежели бы я хотел назвать вас, то не сделал бы этого прямо. Я не знаю и знать не хочу, кто занимается этими интригами, одно определенно мне известно: что эти интриги плетутся уже давно. Примеров недалеко искать. Возьмите ходя бы вашу телеграмму командующим армиями, с указанием Главнокомандующего о недопустимости моей телеграммы Сидорину и Покровскому, когда я просил их прибыть в Ростов».

– «Положим, что, послав такую телеграмму, вы тоже были не правы», – угрюмо заметил генерал Деникин. Он встал и протянул мне руку. Я откланялся и вышел.

После отъезда я зашел к генералу Покровскому, где застал Донского атамана А. П. Богаевского и председателя Донского круга В. А. Харламова.

– «Я очень рад, что вы зашли, Петр Николаевич», – обратился ко мне генерал Покровский, – «я как раз убеждаю Африкана Петровича (Богаевского) нам помочь. С отходом за Дон, мы будем всецело в лапах кубанских самостийников, в полной зависимости от казаков. Необходимо привлечь к себе казачью массу, лучшую часть казачества. Должен быть сделан яркий шаг, указывающий, что Главнокомандующий казакам верит и решительно ставит крест на прошлое. Вы знаете, какой ненавистью пользуется у казаков Особое Совещание, которое считают виновником всех зол. Хотя сейчас Особое Совещание и упразднено, но правительство осталось прежнее, вышедшее из состава этого совещания. Надо убедить Главнокомандующего, что в настоящих условиях необходимо призвать в состав правительства таких лиц, которым казаки доверяют. Я считаю, что единственным лицом, могущим в настоящих условиях быть главою правительства, как лицо приемлемое для казаков и в то же время близкое Главнокомандующему и всему нашему делу – это генерал Богаевский».

Соображениям генерала Покровского нельзя было отказать в известной основательности.

– «Что же делать, если я могу быть полезным делу, то я согласен», – сказал генерал Богаевский.

Наш разговор прервал вошедший генерал Келчевский. С фронта были получены тревожные сведения. Обойденные с фланга и тыла Добровольцы отходили на левый берег Дона. Дроздовцы и корниловцы проходили через Ростов и Нахичевань, когда город уже был занят большевиками. Нашим частям приходилось пробиваться. Поезд Главнокомандующего отходил в Тихорецкую. Несколькими часами позже туда же выехали и мы.

27-го утром генерал Покровский зашел за мной. Мы вместе прошли к Главнокомандующему. У него находился уже генерал Романовский. Генерал Покровский стал говорить тоже что говорил мне вчера. Не дав ему окончить, генерал Деникин прервал его:

– «Этого никогда не будет», – резко заявил он.

Генерал Романовский, обратясь ко мне, сказал, что Главнокомандующий согласился с необходимостью немедленно начать работы по укреплению Новороссийского района, что организацию и наблюдение за работами Главнокомандующий возлагает на меня, для чего в мое распоряжение командируется начальник инженерной части полковник Баумгартен со своими чинами.

Я просил разрешения взять с собой генерала Шатилова и личный мой штаб, а также оставить в моем распоряжении известное число вагонов из состава моего поезда, так как, по имеющимся у меня сведениям, помещение в Новороссийске найти нельзя.

– «Я полагаю, что со стороны Главнокомандующего препятствий не будет», – сказал генерал Романовский.

Генерал Деникин, молча, утвердительно кивнул головой. За все время общего разговора, генерал Деникин не сказал мне ни слова. Это была последняя моя с ним встреча.

28-го утром я прибыл в Екатеринодар и узнал от генерала Покровского, что накануне вечером генерал Деникин предложил генералу Богаевскому стать во главе правительства, на что последний согласился. Вместе с тем, генерал Деникин пошел еще на одну уступку казакам, решив из кубанских частей сформировать отдельную Кубанскую армию. В Екатеринодаре оказался генерал Шкуро, направлявшийся в Тихорецкую. Он зашел ко мне и сообщил, что получил телеграмму генерала Деникина, вызывающего его к себе. Вызов свой в ставку он объяснял тем, что Главнокомандующий намечает должность командующего Кубанской армией предложить ему.

Через день назначение генерала Шкуро состоялось.

Я прибыл в Новороссийск 29-го декабря. Город в эти дни, донельзя забитый многочисленными эвакуированными учреждениями, переполненный огромным количеством беженцев, представлял собой жуткую картину. Беспрерывно дул обычный в эту пору ледяной норд-ост. В нетопленых домах ютились среди жалких спасенных пожитков напуганные, лишившиеся своего имущества, выбитые из колеи беженцы. Свирепствовал тиф, ежедневно унося сотни жертв. На забитой эшелонами станции стояло большое количество санитарных поездов; больных и раненых не успевали разгружать. Благодаря спешной эвакуации в условиях крайне тяжелых, смертность среди больных резко возросла. Приходящие санитарные поезда привозили десятки мертвецов. Их на вокзале выносили из вагонов, складывали на телеги и, кое-как прикрыв рогожей или брезентом, везли по городу. Из под покрышки торчали окоченевшие руки, ноги, виднелись оскаленные лица мертвецов. Невольно вспоминался оцепленный нашими войсками зимою 1918 года большевистский Кисловодск.