Воспоминания о 1812 годе

Начнем с того, что мучеником обыкновенно называем мы человека, который претерпевает и погибает за правое дело. Какова ни была бы участь Верещагина, нельзя признать, что пострадал он за нравов дело; и следовательно, беспристрастному суду истории нечего входить здесь в личности сильных мира и братий малых. К тому же, не должно позабывать, что юный мученик и один из братий малых, о коем идет речь, был впоследствии законно признан государственным изменником и приговорен к тому, чтобы «заклепав в кандалы, сослать его в Нерчинск, вечно на каторжную работу».

Нельзя так вольно и произвольно обращаться с историей и вносить свои догадки в число положительных указаний или истин. Самая смерть Верещагина могла пасть скорбным и тягостным воспоминанием на Ростопчина. Не нужно еще от себя прибавлять к тому малодушное, позорное и даже преступное побуждение. Многие в то время и – откровенно сознаюсь – в числе не последних и я, осуждали сей поступок Ростопчина. Но никому из нас не приходило в мысль отнести сей поступок к его трусости, или чувству самохранения. Мы все знали, что Московский Главнокомандующий мог 20 раз в день выехать из города, не подвергая себя нареканию или насильственным нападениям черни, которая впрочем, никогда и не помыслила бы напасть на него. Ростопчин в афишах своих уверял народ, что злодей в Москву не будет; но он тут только подтверждал заверения самого Кутузова. Во всяком случае ни тот, ни другой не обманывали народ умышленно, а разве обманывали они сами себя.

Позднее мне самому случалось нередко слышать от очевидцев, или причислявшихся в очевидцам, подробные рассказы о смерти Верещагина. Но разноречивые д. нередко противоречивые рассказы о том не оставили во мне убеждения о достоверности подробностей всего происшествия. Очные ставки и свидетельства, деланные под присягою, в законных следствиях, доказывают нам, различием указаний, что и сами очевидцы нередко смотрят совершенно различно на одно и то же дело.

По моим личным воспоминаниям и внутреннему убеждению, прихожу в следующему заключению: Граф Ростопчин виновен тем, что он превысил и во зло употребил власть свою и поступил вне закона, предав Верещагина расправе черни, а не окончательному приговору законного суда. Законность такое святое дело, что ни в каком случае нарушать ее не следует. Закон должен быть охраной частной личности и общества – равно в мирное, как и в смутное время. Чрезвычайные обстоятельства могут вынудить потребность временных и чрезвычайных законов, провозглашаемых государственною властью. В настоящем случае этого не было. Но в поступке Ростопчина ничего не было преднамеренного, обдуманного и – тем более – не было удовлетворения личных выгод. Нисколько не сравнивая одного поступка с другим, свяжу, что Ростопчин в минуту великой скорби, великого раздражения, предал Верещагина на жертву народу, как после предал он огню свой дом в селе Воронове. Ни в том, ни в другом случае он не приносил никакой пользы общественному делу. Существенного вреда неприятелю он также этим не наносил. Но в нравственном, или политическом отношении могло побудить его желание тем и другим действием озадачить и напугать неприятеля. В этом соображении можно согласиться с Фарнгагеном, что Граф Ростопчин принес Верещагина в жертву для усиления народного негодования; а вместе с тем он давал Наполеону и Французам как будто предчувствие того ожесточения, с которым будут встречены они в гостеприимной Москве. Когда одно подозрение в измене законному Государю и Отечеству и в сочувствии в неприятелю могли побудить народ на такое дело, то неприятель мог ясно постигнуть народное чувство и дальнейшие последствия его. Такое предположение подкрепляется и тем, что Ростопчин избавил от казни француза Mouton, который мог ожидать той же участи. Если предполагать, что Ростопчин приготовил эту трагическую сцену ради личного спасения своего, то, разумеется, для выиграния времени и большего развлечения народа, он должен был бы и другую жертву предать черни. Но вместо того он отпустил его, говоря ему: «Поди, расскажи твоему царю, как наказывают у нас изменников».

В этих словах едва ли не заключается разгадка и объяснение поступка Ростопчина.

notes

Сноски

1

В «Капитанской дочке» есть также соприкосновение истории с романом, но соприкосновение естественное и вместе с тем мастерское. Тут история не вредит роману, роман не дурачит и не позорит историю.

2

Р. Архив 1866, стр. 231.

3

«История Отеч. войны 1812 года», соч. генерала Богдановича, т. II. стр. 210.