Путешествие на Восток

На душе не угас:
Дни святых впечатлений
Позабуду ли вас?

Иерусалимский паша сказывал мне сегодня, мая 4, что жителей в Иерусалиме около 30 тысяч и что на Пасху пришло в нынешнем году до 30 тысяч поклонников христиан и мусульман. Мусульмане в тоже время приходят на поклонение мнимой Моисеевой гробнице вблизи Иерусалима. Это мусульманское богомольство учреждено, кажется, с недавнего времени, чтобы на время необыкновенного стечения христиан в Иерусалиме усилить мусульманское народонаселение: ибо Турки все боятся, что христианские поклонники когда нибудь да овладеют Иерусалимом.

Гефсимания. У Матфея: «И воспевше, изыдоша в гору Елеонску» (26, 30) «Тогда прииде с ними Иисус в весь, нарицаемую Гефсиманиа» (26, 36).

У Марка: «И воспевше, изыдоша в гору Елеонскую» (14, 26). «И приидоша в весь, ейже имя Гефсиманиа» (14, 32). Вообще многое в последних главах Марка повторение, и почти слово в слово, сказанного Матфеем.

У Луки: «И исшед иде но обычаю в гору Елеонскую: по нем же идоша ученицы его. Быв же на месте (каком – не сказано), рече им: молитеся…И сам отступи от них яко вержением камене, и поклон колена моляшеся» (22, 39-41). О Гефсимании не упоминается.

У Иоанна: «И сия рек Иисус, изыде со ученики своими на он-пол потока Кедрска (темный), идеже бе вертоград, в оньже вннде сам и ученицы его. Ведяше же Иуда предали его место: яко множицею собирашеся Иисус ту со ученики своими» (18, 1-2).

Латины показывают одно место, где молился и страдал Спаситель, а Греки другое. Вообще главная местность хороню обозначена Евангелистами; но жаль, что хотят в точности определить самое место, самую точку, где такое-то и такое-то событие происходило. Тут определительность не удовлетворяет, а напротив рождает сомнение.

Сад Гефсимания ныне заключается в небольшом участке земли, обведенном каменною оградою. На нем растут восемь весьма древних масличных дерев. Они за несколько лет пред сим куплены Латинами. Разделяется он на два уступа: на верхнем четыре маслины и на нижнем четыре. Перед входом в ограду на лево образован огороженный камнями род закоулка. Тут, но преданию, сохранившемуся у Греков, молился и страдал Спаситель. Предание основывается на словах: яко вержением камене. Перед этим местом показывают в скале камни, на которых уснули Апостолы. У Латинов место моления и страдания Христа отстоит от сада гораздо далее и ниже, в пещере (в Евангелии не упоминается о пещере). Но вероятно Гефсиманский сад расположен был на пространстве более обширном, нежели то, которое он ныне занимает – и тогда все объясняется и согласуется, особенно же, если принять в соображение другие наименования, данные Евангелистами этой местности: весь, в гору элеонскую. Очевидцы не определили с математическою точностью места события; а мы но преданиям хотим все привести в математическую известность и все размерить по вершкам.

Места Голгофы и Гроба Спасителя могут быть также спорными пунктами. Иоанн говорит: «Бе же на месте, идеже распятся, верт и в верте гроб нов, в немже николиже никтоже положен бе» (19,41). Этоместо, которое мне всегда казалось невразумительным, объясняется тем, что в древности гробы, то есть место куда складывали трупы, были всегда иссечены в скале, а не отдельные гробы, как ныне; кажется и теперь здесь не употребляются гробы, а трупы просто зарываются в землю. Во многом рождает сомнение малое расстояние, отделяющее Голгофу от сада, в котором погребен был Христос. Иоанн двукратно определяет местность садами: сад Гефсиманский и сад погребения. Впрочем, далее слова Иоанна: «яко близ бяше гроб, положиста Иисуса» (19, 42) могут придать вид вероятности, если не достоверности, мнению, что местности определены безошибочно. Но все эти спорные пункты должны быть поглощены общею истиною местности и не могут поколебать веру и удостоверение и убеждение, что рассказ Евангелия не подлежит сомнению, и в главных частях своих сообразуется с местностью, которую видим и ныне. Саженью ли ближе или далее – не в том дело; а потому и желал бы я менее топографической определенности. По мне также жаль, что место казни и погребения застроены храмом. В своем первобытном, в природном виде были бы они величественнее и поразительнее; по и то правда, по замечанию одного латинского монаха, с которым встретился я за стенами Иерусалима, что если эти места не защищены были бы зданием, то от них не осталось бы следа, от влияния непогод и набожных похищений поклонников, которые в продолжение нескольких столетий совершенно очистили бы и сгладили их с лица земли.

Признаюсь откровенно и каюсь, никакие святые чувства не волновали меня при въезде в Иерусалим. Плоть победила дух. Кроме усталости от двенадцатичасовои езды верхом по трудной дороге и от зноя, я ничего не чувствовал, и ощущал одну потребность лечь и отдохнуть. Но шум и вой нескольких тысяч поклонников, который раздавался под окнами, только-что умножали мое волнение, кровь кипела, и нервы мои более и более приходили в раздраженное и болезненное состояние. Я боялся прилива крови в голову и обыкновенного моего недуга. Но все обошлось благополучно. Я пошел в храм. Наместник повел меня к Гробу Господню и на Голгофу. Я помолился, возвратился в свою келью, лег на кровать и проспал часа два, или три. Тут проснулся, встал и пошел к заутрени. Я не имею в черепе своем шишки распорядительности. У меня только одни те шишки, которые валятся на бедного Макара. А шишка распорядительности великое дело в жизни, а особенно в путешествии. Я не умею распоряжаться часами, моими чтениями, прогулками etc. Все это не приводится мною в стройный порядок, а мутно и блудно расточается. Основа поминутно рвется. Другой еще важный недостаток для путешественника: близорукость. В зрении моем ничего ясно не отражается. Многое вижу я кое-как, а многое верю на слово другому. Третий недостаток – отсутствие топографического чувства. Не умею глазом хорошо обнять и понять какую бы ни было местность. План дома, план города для меня тарабарская грамота. Не знаю ни в Москве, ни в Петербурге, что лежит к северу, что к югу, а тем паче в городе новом, с которым я не успел еще ознакомиться. Вообще в моей организации есть какая-то неполнота, недоделка, частью вероятно природные, а частью и злоприобретенные худыми навыками и пагубною беспечностью[1 - Примечание автора: В этих недостатках заключается вероятно начало болезни, которой ныне стражду (Париж 21 Декабря 1851 г.). Неужели в самом деле Иерусалим привел меня в Париж, то есть, но мнению некоторых врачей, поездка на Восток и деятельная там жизнь слишком возбудила мои нервы, а по возвращении в Россию они упали и ослабли от однообразной и довольно ленивой жизни. Во всяком случае больно, что не из Парижа попал я в Иерусалим. Ужь лучше занемочь Парижем и исцелиться Иерусалимом, нежели делать попытку на оборот.].

В долине близь Силоама довольно растительности и зелени. Земля обработана. С Елеонской горы весь Иерусалим расстилается панорамою. На верху под зданием показывают след левой стопы Спасителя, отпечатлевшейся на камне скалы. След правой стоны будто хранится в мечети Омарови. Норов говорит, что он ее видел. Мудрено, чтобы в Евангелистах ничего не было сказано об оставшемся следе, или оставшихся следах Спасителя. Вообще в Евангелии всегда глухо и неопределенно означаются местности, а в подробности и с-точностью исчисляются события, деяния и слова В боговдохновенных книгах таковая разность не может быть случайная и с нею должно бы согласоваться, не заботясь по человеческим преданиям и на угад обозначать достоверно, где именно происходило то или другое, когда очевидцы и боговдохновенные летописцы не почли нужным оставить нам подробную карту с ясным означением места событий. Довольно, что главные, общие местности не подлежат сомнению. Скептицизм оспаривающий и неуместная историческая критика, опровергающая святые предания – в этом деле наука бесплодная. Но и дополнительные сведения, коими путешественники силятся будто подкрепить святость и истину Евангелия, не только излишни, но более вредны, чем полезны. Зачем призывать суеверие там, где вера может согласоваться с истиною убеждения? Зачем давать повод к спорам, прениям, опровержениям, прилепляясь к частностям? Нет сомнения, что Иерусалим нынешний стоит на том-же месте, где стоял древний; что главные окрестности его, упоминаемые в Евангелии, те же. Все это очевидно, следовательно и главная сцена Евангельских событий пред нами. А о том, что в Евангелии не сказано, то, что в Евангелии не обозначено, того и знать не нужно. Опровержения Робинсона и дополнительные указания Норова равно суетны и ничтожны. После физических и людских переворотов, испытанных Иерусалимом, от древнего города осталось разве несколько камней, и те, может быть, с прежнего места перенесены на другое. Пока не очистятся наносные груды камней, пепла и земли и не изроют почвы вокруг Иерусалима для отыскания следов древних стен и зданий, ничего не только положительного, но и приблизительного об объеме древнего города знать нельзя. Но входит ли эта реставрация в виды Промысла Божия? Это другой вопрос. Не даром Господь признавал Иудею своею землею, Иерусалим своим городом отдельно и преимущественно пред другими краями земли, которые также дело рук Его. Нельзя сомневаться, что и ныне и до скончания веков город этот будет особенно избранным местом для проявления воли Его и судеб. Как изъяснить иначе владычество неверных в Святых местах, равнодушие к тому христианских правительств, которые спорят о Шлезвиге и Голштинии, когда Гроб Спасителя нашего в руках Турков? Видимо: «того хочет Бог – до времени, а пред Ним, един деньяко тысяща лет, и тысяща лет яко день един». К тому же, посетившему здешния места является истиною, хотя и грустною, но неоспоримою, что при нынешнем разделении Божиих церквей и при человеческих страстях и раздорах, которые еще более возмущают и отравляют это разделение, владычество Турков здесь нужно и спасительно. Турки сохраняют здесь по крайней мере видимый, внешний мир церквей, которые без них были бы в беспрерывной борьбе и разорили бы друг друга. Здешний паша, в случае столкновений, примиритель церквей. Именем и силою Магомета сохраняется, если не любовь, то по крайней мере согласие и взаимная терпимость между чадами Христа. Освобождение Гроба Спасителя из рук неверных – прекрасная, благочестивая мечта; но на месте убеждаешься, что она не только несбыточна, но и нежелательна – разумеется также до поры и до времени, а эта пора тайна Бога. Сюда также относится, хотя и косвенно и частно, вопрос о владычестве Турков в Царьграде; и изгнанию их из Царьграда пора еще не наступила. Случайное, насильственное преждевременное изгнание их было бы событие бесплодное, и более пагубное, нежели благотворное.

Одна только и есть довольно широкая и очень чистая улица в Иерусалиме, а именно та, которая окружает Армянский монастырь у Сионских ворот. В монастыре я еще не был, но сказывают, и он содержится в большом порядке и очень богат. По ту сторону улицы сад и довольно большое место, обсаженное маслинами. Надобно отдать справедливость Армянам. И в грязной Пере армянская церьковь и большой двор, окружающий ее и вымощенный каменною плитою, отличаются особенно и почти исключительно чистотою. Тут у меня много безыменных друзей, для которых я безыменное лице. Проходя мимо, я всегда раздавал несколько пиастров бедным, которые сидят под воротами. Одна старуха из них всегда приветствует меня ласковыми знаками и вероятно благодарным словом.

9 Мая. Вчера были мы в латинском храме у вечерни, праздновали Пятидесятницу (у Латинов празднуется здесь она три дня) и возвращение папы в Рим. Латинский монах читал проповедь на арабском языке пред сорока или пятьюдесятью Арабами и Арабками и торжественно радовался с ними, или вернее за них, вступлению папы в свой город и в свои права. Что о том думали Арабы, известно одному Богу. Монастырь очень богат церковною утварью. Много золота и серебра и драгоценных камней, и много изящности в отделке. Служба совершалась с большим благочинием, и Арабы, столь шумные и дикие в Православии, здесь тихи и слушают службу в молчании и с благоговением, – по крайней мере так сужу по виденному мною. В церкви показали нам на двух молодых Оксфордских Англичан, кажется, из духовного звания, которые обратились нынешнею весною здесь в Римское вероисповедание. Православие здесь мало расширяется. Греческое духовенство жалуется на происки Латинов и Протестантов; но Господи прости мое согрешение, кажется должно бы оно было более на себя жаловаться. Здесь нужно было бы непременно основать русский монастырь с приличным службе нашей благолепием, с певчими и пр. Все иностранцы вопиют о происках наших на Востоке, о властолюбии, духе господства, а мы и мизинцем не упираемся на Востоке. Вся забота о маленьких, дипломатических победах, которые остаются в архивах и на бумаге, а на народонаселения не изливаются. У всех держав здесь есть церкви, училища, больницы, странноприимные дома, монастыри, рассеявшиеся но всему Востоку; а у нас ничего этого нет. А может быть и то, что мы именно сильны здесь отсутствием своим и желанием некоторых, чтобы мы явились. Преждевременным явлением, мы, может быть, утратили бы силу, которою облекают нас упования и православные ожидания. Но все не мешало бы и нам иметь в надлежащих мерах, без притязания на первенство, христианский голос на земле, отколе пришло к нам христианское учение.

Я познакомился сегодня с отцом Лифимием, бывшим секретарем и библиотекарем. Ему более 70 лет. Он слаб на глаза и на ноги. О нем с большим уважением упоминается в восточной переписке Мишо, но ошибочно назван он там секретарем du prince Ipsilanti (следовательно Александра), а Анфимий, до вступления в монашество, находился при дяде его, который, кажется казнен был в 1807 году. Он сказывал мне, что едва-ли не обратил он Мишо в Православие. На слова Мишо, что папа должен быть непогрешителен потому, что он живое и непрерывное продолжение Апостола Петра. «Пожалуй и так», отвечал ему Анфимий, по и сам Петр подвергался три раза греху: во 1-х, когда он начал пререцати Христу и Христос сказал ему: «иди за мною сатано; яко не мыслиши яже суть Божия, но человеческая» (Мате. 16, 22-23). Слова, которые кстати можно применить мирским и честолюбивым притязанием папежства; во 2-х, когда он три раза отрекся от Иисуса, и в 3-х, по несогласиям своим с Апостолом Павлом. По мнению отца Анфимия, слова Иисуса: «блажен еси, Симоне» и пр. (Матф. 16, 17) не могут исключительно относиться к одному Петру, а относятся ко всем Апостолам. Христос спрашивает учеников своих: «вы же кого мя глаголете быти?» Петр отвечает один, но за всех: «ты еси Христос, Сын Бога живаго»(Матф., 16, 15-16), как и теперь, когда в школе учитель задает вопрос ученикам, то один отвечает, а не все отвечают вдруг. Христос не сказал: «ты же, Симон, за кого меня принимаешь?» а сказал вы, обращаясь ко всем ученикам. И ответ должен быть признаваем от всех. Слова: «на сем камени созижду церковь мою» (Матф. 16,18), должны относиться не к лицу Петра, а к вере, которой он с другими Апостолами исповедует, что посланный им есть Христос, Сын Бога живого. Впрочем нельзя не жалеть, что буквально разбирают смысл Евангелия. Тоже делают наши раскольники и заводят уродливые ереси на основании того или другого текста. Если держаться буквального смысла, то Латине правы; по почему папа есть прямой наследник Петра?

11-го Мая. Вчера ездил я в монастырь св. Иоанна в горнем граде Иудове; прекрасный и великолепный монастырь. Стены, с верху до низу, обвешаны малиновым штофом. Должно отдать справедливость, что Латине содержат монастыри и церкви в большой чистоте и отличном порядке. Это дом Божий в полном смысле слова. Монахи входят в него тихо и с благоговением и говорят в полголоса; Францискане, которых мне случалось здесь видеть, люди все более или менее образованные, добродушные и приветливые, духом ясные и веселые, – но веселость их не сбивается на пошлость и буфонство, а более служит знамением здоровья и спокойствия души и тела. В монастыре св. Иоанна всего десять монахов, большею частью Испанцев. Настоятель, кажется, патер Викентий – испанец. Нет ему 40 лет, а уже более 20 лет монашествует. Норов жалуется, что ему в монастыре не оказали никакого приветствия; но зачем же он не хотел следовать принятому обычаю и запастись рекомендательным письмом от Иерусалимского монастыря? На месте рождения Крестителя мраморные барельефы с изображениями из жизни Иоанна, отличной работы. Нельзя без умиления видеть богатства и художественные произведения, расточенные по здешним пустынным храмам, особенно латинским. Тут является не суетность создателей храма и благолепия их, но одна набожность, одно боголюбивое поклонение. Пред кем красуются эти великолепные памятники? Пред дикими Арабами, не постигающими цены являющихся им богатств. Большая часть из посвятивших богатства свои Божьему дому не видали этого дома и не имели суетного наслаждения любоваться делом и приношением рук своих. Пожалуй, реалисты и позитивисты скажут, что можно было на лучшую, более богоугодную цель употребить эти миллионы и миллионы. Но едва ли? Впрочем и при Иисусе были уже позитивисты и экономисты, которые осуждали женщину, которая без пользы истратила на 300 денариев мура и вылила его на главу Спасителя. Но что сказал им Иисус: оставьте ее; что вы ее смущаете? она сделала что могла (то есть как умела). «Аминь глаголю вам: идеже аще проповедано будет Евангелие сие во всем мире, речется, и еже сотвори сия, в память ея» (Матф. 26, 13). Эти слова для меня в высшей степени торжественны и умилительны. Мало, что в Евангелии так проникает душу мою насквозь убеждением в святой истине его, как эти слова, так сказать вставочные, простые. Скорее ум мой запнется в принятии за истинное событие какого нибудь чуда; но эти слова не могли не быть сказаны, и случай, к которому они применяются, не мог не быть таковым, как он рассказывается. Тут нет притчи, иносказания. Это – истина во всей своей простоте и убедительной прелести.

За селением Иоанна водоем, по преданиям – источник, куда Дева Мария приходила за водою, когда гостила у Елисаветы. Подалее, развалины в горе монастыря, построенного на месте, где жил Захария и жена его Елисавета и где она сказала пришедшей Марии «благословенна Ты в женах» (Лук. 1, 42). Вокруг селения земля хорошо обработана. Хлебные поля и огороды, снабжающие Иерусалим овощами. Деревья, зелень, виноградники. Долина теребнитовых деревьев. По приглашению араба Степана (римско-католического исповедания), заходил к нему в дом пить кофей. Комната довольно большая и опрятная. Две дочери. Женщины носят здесь на голове род кички, составленной из монет, плотно и в несколько слоев связанных вместе; кичка обвешена золотыми монетами, которые падают на лоб. Кичка дочери Степана нанизана 1500 пиастрами. Есть и древние, и вероятно редкие медали. Наш наместник называет Степана восхитителен Русских. Он хочет сказать похитителем, грабителем, потому что Степан занимается отделкою образов, крестов, четок, которые за дорогую цену продает русским поклонникам. На возвратном пути заезжал в греческий монастырь Святого Креста. Есть место, на котором, по преданию, срублено было древо, из коего сделан был крест для распятия. По преданиям, крест, на котором распят был Спаситель, состоял из троякого дерева: кипариса, кедра и певка (певк – род кедра). Большое дерево певк ростет пред окнами нашими в саду патриаршем. Потому же преданию, Лот, согрешив с дочерьми, покаялся в том Аврааму, который, взяв три головешки из печи, отдал их ему и сказал: посади их в землю, поливай их каждый день водою Иорданскою, и если они разростутся, то это будет знамением, что Господь отпустил тебе твой грех. Лот так и сделал: каждый день ходил на Иордан за водою и три разнородные головешки разрослись в одно древо, которое послужило после для сооружения креста. Мишо говорит, зачем бы ходить было далеко, когда ближе кругом Иерусалима везде росли маслины. Отец Прокопий говорит, что, по преданию, древо было давно срублено для постройки Соломонова храма и брошено было как неудобное и негодное для дела, а тут вспомнили о нем и пригодилось оно. Монастырь Святого Креста основан Грузинами, росписан довольно безобразно. Пол из мозаики, говорят, обагренный кровию монахов, побиенных Турками. У монастыря роща маслин. Вчера нашел я в ней протестантского епископа с семейством. Дорога в горний град, разумеется гористая, как впрочем и везде в здешней стороне. И когда ехавши видишь пред собою путь, загражденный огромными камнями над пропастью, не понимаешь как тут проедешь. Беда, если захочешь умничать и быть умнее лошади своей. Не правь ею и отдайся ей в управление. Она отыщет лазейку и проберется, вцепляясь в камни как когтями, обходя камни, где не можно перешагнуть их, – заметно, как она на ином месте задумается как бы пройти повернее и решившись, уже идет себе вперед. Как во многоглаголании несть спасения, так и во многовидении. По мне, лучше хорошенько осмотреть замечательнейшие места, сблизиться с ними, привыкнуть к ним, – ибо в привычке есть любовь, – нежели на лету многое осмотреть и ни к чему не иметь времени прилепиться сердцем.

В монастыре Св. Креста только и есть игумен и один монах. Вообще, с монастырями здесь сбывается: много званых, да мало избранных. Много остается пустых мест. В старину было в них тесно от множества иноков и богомольцев. Теперь только во время Пасхи бывает большое стечение народа, да и то вероятно можно считать сотнями, что прежде считалось тысячами. Латинское монашество составлено здесь почти из одних Италиянцев, Испанцев. Французов, кажется, вовсе нет; несколько Немцев. В православном монашестве все почти Греки с примесью нескольких Славян и Русских. В наше время завести бы здесь какую нибудь обширную мануфактуру, она привлекла бы много переселенцев. Но обработывание жатвы Господней не возбуждает деятельности века.

Я писал Павлуше с описанием нашей Елеонской прогулки.

12 Мая. Сегодня слушали мы на русском языке обедню на Голгофе за упокой наших родных и приятелей и панихиду: родителей наших Андрея и Евгении Вяземских, Феодора и Прасковии Гагариных; сестры моей Екатерины Щербатовой и мужа её Алексея; Василия Гагарина; детей наших: Андрея, Дмитрия, Николая, Петра, Прасковии, Надежды и Марии; Николая Карамзина и сына его Николая; Бориса Полуектова, Василия Ладомирского, Феодора Четвертинского, Ивана Маслова, Дениса Давыдова, Николая Кузнецова, Феодора Толстого, Михаила Орлова, Ивана Дмитриева, Юрия Нелединского, Евгения Баратынского, Александра Пушкина, Александра Тургенева, Алексея Михайловича Пушкина, жены его Елены, Василия Львовича Пушкина, Матвея Сопцова, Великого Князя Михаила, Дмитрия Васильевича Дашкова, Феодора Нащокина, Иоанна Недешева – духовного отца жены моей, Петра Нолетики, Александра Муханова, Диомида Муромцова – нашего управляющего, Александра Тизенгаузена, умершего в Константинополе, Марии Нессельроде, Емилии Пушкиной, Александры Шаховской. Слушая обедню на таком священном месте, все как-то не так молишься как бы молился, будь здесь стройное служение и стройное пение нашей церкви. Внутренния чувства по-неволе подвластны внешним, по крайней мере в тех из нас грешных, у которых душа не совершенно поборола плоть. Вам недостаточно внутреннее и самобытное достоинство святыни; вам нужно еще видеть ее облеченною в изящность формы. Поразительны слова: «Помяни мя, Господи, во царствии своем». Слова всегда поразительные простотою своею и прямым обращением к цели каждого христианина, когда внимаешь им близ того самого места, где они были впервые сказаны кающимся разбойником. Хотелось бы удостоиться и услышания ответа: «Днесь со мною будеши в рай». Но и одна молитва эта, пока и безответная, имеет особенную сладость и обдает душу успокоительным ожиданием и надеждою. Меня всегда здесь особенно поражает и с?мвол веры. Эта сокращенная биография Спасителя на месте, ознаменованном великими событиями жизни его, совершенными им для каждого из нас, не на время, как все величайшие события в истории человечества, но на вечность.

Здесь духовенство и вообще все христиане и мирные жители отзываются с большою благодарностью о владычестве в здешнем крае Ибрагима-паши. Он укротил разбойничество Бедуинов, разорил многие их скопища и гнезда, как например Иерихон, избавил монастыри от насильственной подати, собираемой с них Бедуинами, которые до него многочисленными толпами окружали монастыри и угрожали им разорением, пока не приносили им требуемого выкупа. восстановление им тишины и порядка еще сохраняется в здешней стороне, и Турки не успели, своим худым управлением и беспечностью, водворить прежний беспорядок и безначалие; а европейская политика, вооруженною рукою, выгнала Ибрагима из мест, в которых под его сильною рукою отдыхали христиане и наслаждались миром. Нет сомнения, что Ибрагим-паша, чтобы угодить европейским державам, еще более обеспечил бы состояние церквей и христиан и особенно Иерусалима. Но христолюбивое воинство проливало кровь свою, не за право церкви, а за ненарушимость и целость прав корана, пророка и преемника его. Вот как в нашем веке понимают крестовые походы. Христианские цари радовались и торжествовали, видя, что победа даровала им возможность снова и сильнее прикрепить Гроб Господень к рукам неверных, когда он, казалось, освобождался из них. И никому из царей не пришло ни в голову, ни в сердце воспользоваться этим междоусобием и распадением царства Магомета, чтобы отторгнуть из среды его участок земли, обагренной кровию Спасителя. Подите, постарайтесь завладеть мечетью Эюба или Омара, или только войти в нее, и все население восстанет, чтобы оградить святыню от нечистого прикосновения гяура. Разве христианство слабее магометанства? И отвечать на это нечего; но видно не приспели, не созрели Судьбы Божии, нам нельзя объяснить это равнодушие христианских держав в виду поруганной и плененной святыни. Мишо говорит, что когда во время Египетского похода предлагали Бонапарте посетить Иерусалим, он отвечал, что Иерусалим не входит в его операционную линию. Политика до-ныне тоже самое говорит. Теперь возится и колышется житейская, земная, человеческая дипломатика. Придет время и высшей дипломатике, время дипломатике Промысла Божьего. Это не мистицизм, но простая истина. Нельзя не признать, что в истории человечества есть события, предоставленные произволу человеков, и более или менее зрелые плоды этого произвола, но все малонадежные и недолговечные; а являются изредка другие события, в которых, так сказать, отзывается рука Божия, которые запечатлены прикосновением её и остаются целыми и невредимыми посреди человеческих смут и общих переворотов. Первые события, как дело рук человеческих, после определенного срока жизни, обращаются в прах, в землю, как и сами воспроизводители их. Другие сохраняются мощами и нетленная живоносная сила их – побеждает время и смерть. Мир, но слепоте своей, может не признавать их, но избранные, но верующие, но сыны Божии видят на них благодать Господню и поклоняются им в ней и ей в них. Например, возьмите восстановление Греции. Оно плод вспышки воли человеческой – и за то как оно незрело! Все эти потоки крови, великодушно пролитой на почве её, не приготовили благословенной жатвы. Чем все это кончилось? неестественным и уродливым наростом: худо утвержденным престолом, на который европейская политика возвела слабого германского принца, даже и не единоверного с племенами, которые дрались и гибли за святость своего вероисповедания. Что ни говори, а тут заметно отсутствие руки Божией. Все это сшито на живую нитку, а хитон Христа цельный: свыше исткан весь.

Иерусалимский греческий патриарх Кирилл теперь в Константинополе, где я его видел. Наместник Мелетий, митрополит Петры Аравийской. Обыкновенно называют его здесь Св. Петр. Титул святой придается здесь всем архиереям. Отец Прокопий из Болгар, бывший управляющий Иерусалимскими имениями в Бессарабии, а теперь здешний церемониймейстер или l'introducteur des p?lerins. Отец Феофан – камараш, то есть род ключаря ризницы и при патриархе. Отец Вениамин, из Херсонской губернии, служит обедню на русском языке в Екатерининском женском монастыре. Отец Иосиф, из Сербов, при Гробе Господнем, также служит на русском языке. Анфимий секретарь патриархии. О нем говорит Мишо и русские путешественники. Ученый Дионисий, Вифлеемский митрополит, из Болгар, говорит по-русски. У него гостил при нас архимандрит Синайский. Иеромонах Аввакум старший в монастыре Св. Илии. Монах Даниил старший в монастыре Св. Креста. Там живет на покое архимандрит Иоиль, ученый. В монастыре Св. Екатерины Серафима, родня Орловой по Ломоносову, Анна Ивановна, из Сербии.

12. Вечер у английского конслула Finn, чтобы праздновать день рождения королевы английской. Был же случай в Иерусалиме обвязать шею белым платком, впрочем я надевал уже белый платок в день причащения, прилепить звезду и надеть на руки желтые глянцоватые перчатки. Когда пришел я в девятом часу, консула не было дома. Меня встретила молодая жена, довольно свободно изъясняющаяся по-французски. Консул должен был после обеда отправиться в монастырь Св. Илии, на выручку соотечественников, которых Арабы не выпускали и осаждали в монастыре. Несколько Англичан на возвратном пути из Вифлеема остановились у Св. Илии. У одного из них, когда он сходил, или падал с лошади, пистолет нечаянно выстрелил и легко ранил дробинками в ногу молодого Араба. Поднялся шум и гвалт. Настоятель монастыря ввел Англичан в церковь и запер ее, а между тем дал знать о случившемся в Иерусалим. Отправились несколько людей из Патриархии, несколько конных солдат из турецкого гарнизона и консул со своим доктором. Из соседней арабской деревни сбежались и съехались верхом вооруженные, как и всегда, Бедуины. Они, кажется, требовали, чтобы выдали им Англичан. Был даже один выстрел в монастырь и кидали каменья. Наконец Иерусалимская помощь подоспела, пошли переговоры и консула впустили в монастырь, но выпустить уже не хотели. Часов в девять вечера возвратился консул домой и привез с собою в город своих освобожденных Англичан. Он сказывал, что никогда не видал такого остервенения и дикого бешенства. Арабы сняли с себя платье, угрожали, кричали, ревели. На вечере были два Оксфордские Англичанина, обратившиеся в римское исповедание. Один знал Титова в Англии. Хозяйка пела по-английски, то есть на английском языке и английским голосом. Под конец все общество затянуло: God save и мы разошлись по домам. В первый раз увидел я тогда Иерусалимские улицы ночью и при лунном сиянии. Здесь все более или менее тюремники и ведут тюремную жизнь. Город отпирается при восхождении солнца и запирается при захождении, а здесь оно заходит теперь в 7-м часу. Приятно было бы в месячную ночь пойти в Гефсиманию, взойти на Елеонскую гору; но дело невозможное, или нужно завести целую негоциацию с турецкими начальствами, но и тому примера не было. Храмы также почти всегда заперты. Литургия совершается на Гробе Господнем в полночь, а в других приделах часу в шестом утра. Нашему брату, не привыкшему просыпаться с петухами, это не очень приятно. Идешь в храм и на молитву не в духе, или уже хотелось бы спать, или еще спать бы хотелось. Разумеется, с недремлющею и бдительною верою этого не бывает. Наместник патриарха сказывал мне, что консул в день рождения королевы, когда духовенство пришло к нему с поздравлением, говорил им, что есть известие, что Император Николай отрекся от престола и наследовал ему Константин Николаевич. Любопытно было бы знать, – по своей глупости соврал консул, или по долгу службы, то есть по наставлению Пальмерстона мутить умы, а в особенности православные. Я видел консула и накануне и в тот день, и на другой он был у жены моей, но ничего о том не сказывал.

13. Ездил по дороге в Газу на источник Св. Филиппа, где Филипп окрестил евнуха царицы эфиопской, едущего на колеснице, вероятно в тахтараване; ибо колесам по этой дороге проезда нет, или дороги здешния очень испортились со времен Апостольских, что впрочем очень сбыточно, потому что в Турции, где нет теперь проезда, отыскиваются здесь и там остатки каменной мостовой. Здесь вся почва обложена, или огромными камнями и кое-где большими плитами, вросшими в землю, пли наброшенными, подвижными каменьями, как будто только сейчас взорвало каменные горы и засыпали они обломками своими все лицо земли. Близь источника ростет и стареет большое и прекрасное ореховое дерево, и тут отдыхали под тенью его и около меня собрались и уселись Бедуины. Знаешь, что если вздумалось бы одному из них приказать раздеться и выдать им платье и все, что в платье находится, то надобно было бы беспрекословно повиноваться им. Но Бедуины на меня никакого страха не наводят. Разумеется, есть между ними и разбойники, как и не между Бедуинами, но вообще я нахожу в них какое-то добродушие и веселость. К тому же, сигары мои и моя зрительная трубка, которая их очень удивляет, заводят тотчас между нами дружелюбивые сношения. Дам им сигарку выкурить, дам им посмотреть в трубку, и прикладывая руку к сердцу изявляют они мне свое удовольствие и свою благодарность. При встречах друг с другом, жмут они себе руки по-английски, или теперь вообще по-нашему. По дороге, немного в сторону, заезжали мы к источнику Св. Девы, где, по преданиям, отдыхала она с мужем и младенцем по пути в Египет. Я готов верить всем преданиям и охотно принимаю их, когда они не сливаются с чудесами. Чудесам верю, но только тем, которые прописаны в Евангелии; а приписным чудесам не чувствую в себе ни желания, ни способности верить. Мы видим и из Евангелия, что сам Христос не был расточителем на чудеса. Но дороге к источнику – деревня Малька на горе. В долине Арабы сажают розы, которые снабжают розовою водою монастырь Св. Гроба. Если обоняние имеет особенное влияние на память и запахи возбуждают в ней воспоминания, имеющие соответствие с местностями и временем, где и когда навевали напас эти запахи, грозовая вода будет отныне живым источником для нас Иерусалимских воспоминаний и поклонений. На Св. Гробе и на Голгофе всегда благоухает розами, и где монахи кроме того вспрыскивают вас розовою водою. Впрочем, вообще на Востоке розовая вода в большом употреблении по церквам. Останавливался в монастыре Св. Креста. По дороге от него в Иерусалим, на-право, вдруг открывается Мертвое море и за ним белеются Аравийские горы, облитые тонким золотым сиянием. Вообще здесь нельзя сказать «голубой воздух», а золотой; особенно пред захождением солнца воздух озлащается. Солнце не садится, как в других местах, в облака багряные и разноцветные: оно на чистом небе потухает; так же и восходит оно. Эта золотистость воздуха вечером, то есть с шестого часа, особенно замечательна в Гигонской долине вблизи Яффских ворот. Маслины темнеют в золотом сиянии воздуха, и долина вообще пересекается длинными тенями и золотыми полосами. Весною эта долина отличается, сказывают, особенною свежестью и зеленью и служит сборным местом гулянья для Иерусалимских жителей. И теперь тут более собирается гуляющих и отдыхающих, и по праздникам Еврейки занимают все ступени крыльца, которое ведет к кофейной, находящейся у Яффских ворот. Когда я в город возвращаюсь по этой дороге, меня приветствует всегда немой радостными телодвижениями и криками – вероятно по чутью, что я был таможенный, потому что и он, кажется, род досмотрщика при учрежденной тут таможенной заставе. У меня есть особенное сочувствие с детьми, юродивыми, малоумными. На пароходе от Константинополя до Бейрута завелась у меня тесная дружба с турчатами и юродивым, что-то похожим на дервиша. Это для меня утешительно как доказательство, что в природе моей сохранилась какая-то первобытная простота, которую не совсем заглушили свет и житейские страсти и увлечения. У источника Богоматери нашли мы Библейскую картину: несколько молодых поселянок в синих своих сарафанах мыли белье свое. Может быть и Пресвятая Дева тоже мыла тут белье свое и пеленки Божественного Младенца.

Нельзя сказать, чтобы почва окрестностей Иерусалимских, при всей угрюмости и дикости своей, была бесплодна. Она дает же разнородный хлеб, овощи, артишоки, померанцы, маслину, абрикосовые деревья, смоковницу, гранаты, ореховые деревья и пр. Нужно только более обработки. Самая каменная настилка почвы придает ей свежесть и сырость, которые заменяют ей дожди, которых летом здесь не бывает.

14. Ныне полученное известие из Яффы, что английский пароход прибудет туда 8-го будущего месяца н. с., обдало меня унынием. Срок приближающейся разлуки моей с Иерусалимом начинает давить меня. Я теперь только что вхожу в Иерусалим, вхожу в прелесть его, начинаю с ним свыкаться. Здесь нужно было бы непременно прожить год, чтобы ознакомиться с Св. Местами. И почему бы не прожить? Стоило бы только решиться отложить житейские попечения, житейские требования. Впрочем не имею никакого расположения к монашеской жизни. Напротив, здешняя греческая монашеская жизнь кажется мне несносною и вовсе ничего не говорит душе. В чувстве моем привлечения к Иерусалиму религиозность, или по крайней мере практическая набожность, не имеет или очень мало имеет назидательной и содействующей силы.

Лет двадцать тому и более состояние церквей было здесь таково, что в Армянском монастыре отвалилось несколько камней, а может быть еще и Турки с умыслом их отвалили. По маловажности, Армяне, без предварительного турецкого разрешения, вставили опять эти три или четыре камня и после многих прений должны были взнести турецкому начальству 500,000 пиастров за то, что осмелились без позволения перестроит храм. Теперь этой насильственной и разбойнической администрации уже нет.

В римском монастыре есть типография, у Армян и у Евреев также. Нет только греческой. Греки более всех отуречились.

Гробницы Царей, или Судей, или Бог весть кого. У Шатобриана они хорошо и верно описаны. Вообще путевые записки его и до-ныне, духовными лицами и мирскими, признаются едва-ли не лучшим руководителем в Иерусалиме. И тут Француз, как после я, часто выглядывает у него из-под плаща паломника, но себяобожание, ужь не самолюбие, и самохвальство, здесь умереннее, нежели в последовавших произведениях.

16. Писал Павлуше чрез Титова с письмом к Кобеко, а в нем письма к Тютчевой и в Валуеву. Жена писала леди Каннинг. Все отдано митрополиту. Вчера ходил по городу, в дом Пилата. Вид на Омарову мечеть. Дом Симона фарисея. Проверить с Евангелием. Кажется ошибочно признается за дом Симона и Шатобрианом также. Ездил на источник Силоамский и запасся водою. В отдалении, огромные камни на горах представляются глазам безобразными зданиями. Селения представляются грудами камней. Люди, как дикие звери, гнездятся на них и под ними. И в самом Иерусалиме, глядя на дома, не понимаешь, где тут жилые покой. Почти вовсе нет окон на улицу. Двери с улицы узкия и низкие.

Середа 17. Как не далась мне Иоаннова пустыня, в которую собирался я вчера, так не дались сегодня и Соломоновы пруды. Вся эта поездка зачата была не в добрый час и под худыми приметами. И встал вчера в пять часов утра, что для меня есть уже худая примета и не добрый час, – а в шесть рассердился и прогнал от себя лошадей и нанимавших их, потому что казалось мне, что с меня лишния деньги требовали. Наконец дело кое-как уладилось и в четверть по полудни отправились мы в Вифлеем. Дорога к нему, судя но здешнему краю, очень хороша. Поднявшись из Гигонской долины, выезжаешь на ровную дорогу, по которой можно бы ехать и в коляске. На правой руке развалины монастыря Св. Модеста. По обеим сторонам дороги обработанные поля и зеленеют нивы. Дикая близ-Иерусалимская природа здесь смягчается. Одна эта окрестность могла служить сценою для пастушеской библейской поэмы Русь. Проехав монастырь Св. Илии, спускаешься с горы по крутизне извивающейся дороги. Тут поля, долины и возвышения обсажены маслинами. В Вифлеемской долине, облегающей город, можно сказать, что зеленеет даже роща маслин. Во всех других местах они растут довольно одиноко – и на Элеонской горе можно счесть их, так их не много. они тут редеют как клочки волос на лысой голове старца. Мы ужинали за смиренною трапезою митрополита Дионисия; но при всей смиренности своей, истребили несколько Вифлеемских голубей, отличающихся особенным вкусом, а жарят их – это замечание для Вьельгорского – без масла на вертеле, что придает им, но словам митрополита, или, лучше сказать, что не лишает их собственной сочности и самородного вкуса. Чтобы дополнить мое гастрономическое сведение, скажу, что у митрополита повар – старая Вифлеемская баба; а была ли она всегда стара, о том знает Бог. Здесь вообще в греческих монастырях встречаешь женщин, правда пожилых. Охотно верю, что они тут не для греха, а для прислуги – обмыть, обшить, состряпать. Встреча этих женщин близь архиерейских келлий, сказывают, очень смущала Войцеховича. Вообще, большой строгости здесь не видать. Монахи, не в постные дни, едят мясо и пьют вино. С террасы монастыря любовался я звездным небом и Вифлеемскою луною. Сегодня в пять часов утра слушали мы трехъязычную литургию – по-арабски, гречески и по-русски. На ектении поминали нас и наших живых и усопших. Вчера вечером ходил я в пещеру, где, по преданиям, скрывалась Богоматерь с Младенцем до бегства в Египет. Она принадлежит Латинам. Я тут застал монаха и несколько арабских детей, которые пели акаеист Богородице. Умилительно слышать эти христианские песни, молитвенно возносимые поселянами на тех самых местах, где так смиренно и также в тишине и сельской простоте, невидимо от мира, возникало христианство. Утром ездил я на место, явления ангелов пастухам. Тут некогда была церковь, построенная Еленою. Теперь осталась одна подземная церковь православная. Арабский священник прочел мне в ней главу Евангелия. После заезжал я к нему в дом. Часу в третьем по полудни отправились мы на Соломоновы пруды. Тут начались беды наши. Тахтиреван ударился об стену, а жена головою об тахтиреван. Верблюды заграждали нам дорогу. Абдула бросился разгонять их, и один верблюд попал в яму, или в пещеру, так что все туловище его лежало под камнем и только задния ноги оставались на поверхности земли. Далее, отец Прокопий упал с лошадью, а еще по далее, упала с лошади Фанни и ужасно стонала и кричала, жалуясь, что переломила или вывихнула себе руку. Мы не знали что делать. Долго провозились с нею и наконец решились возвратиться ближайшею дорогою в монастырь Св. Илии в Иерусалим. Между тем лошадь Фанни убежала. Семидесятилетний митрополит, который провожал нас, поскакал ловить ее на лихом своем арабском жеребце. Он из Болгар, и видна в нем славянская отвага и славянская мягкосердечность, хотя, сказывают, он очень вспыльчив, что также есть славянское свойство. В монастыре Св. Илии благословил он меня весьма старинным образом Петра и Павла. Наконец тут расставшись с добрым старцем, ибо тут оканчивается его митрополия, возвратились мы в 7-м часу вечера в Иерусалим. Латинский монах врач, уверял нас, что, по счастью, рука Фанни и не переломлена, и не вывихнута. Приставили ей 70 пиявок. При возвращении нашем в Иерусалим стены его, под Гигонскою долиною, чудно озлащались сиянием заходящего солнца. Нигде и никогда я не видал такого золотого освещения. С дороги видны были, на отдаленном небосклоне, Аравийские горы, которые, подобно свинцовым облакам, белели и синели сливаясь с небесами. Гробница Рахили; я объехал кругом, но не входил в нее, потому что она была заперта и никого при ней не было. Но, сказывают, что и смотреть нечего.

Четверг, 18 Мая. Слушали в 9 часов утра русскую обедню в монастыре Св. Екатерины. Все что-то не так молишься как бы хотелось. В Казанском соборе лучше и теплее молилось. Неужели и на молитву действует привычка? Или мои молитвы слишком маломощны для святости здешних мест. Начали говеть. Вообще народ имеет здесь гордую и стройную осанку, а в женщинах есть и что-то ловкое. В Вифлееме черты женских лиц правильны и благородны. В женской походке есть особенная твердость и легкость. С мехами на голове или ношею легко и скоро всходят они на крутые горы, картинно и живописно. На всех синяя верхняя одежда, род русской поневы, а иногда еще покрываются они красным шерстяным плащем; серебряные ожерелья из монет на лбу, на шее и на руках. Голова обыкновенно повязана белым платком, также довольно сходно с головною повязкою наших баб. На верху головы, подушечка для ношения мехов с водою, корзина etc. Цена пиявок здесь пиастр за штуку. Есть здесь английское училище миссионерское, преимущественно для обращенных детей еврейских. Содержится чисто. Есть книги, географические карты по стенам. Есть и греческие училища для арабских православных детей. Не отличаются чистотою. Но все-таки блого и добро. Есть и английская больница также для Евреев. Греки и Латины вообще жалуются на протестантскую пропаганду. Да что же делать, когда она богата и деятельна. Кормит, учит, лечит, колонизирует, дает работу – и к тому же, вероятно, не взыскательна и не отяготительна в обязанностях, которые возлагает на обращающихся. Одно тягостное место для посещающих Иерусалим есть расстояние 7 или 9 часовое от Рамлэ до Св. Града. Да и то легко сделать бы удобным, если монастырям, латинскому и греческому, выстроить на дороге два постоялых двора для отдыха или ночлега, если кому захочется провести ночь. Не желаю, чтобы устроена была тут железная дорога и можно было прокатиться в Иерусалим легко и свободно, как в Павловский воксал; но все не худо облегчить труд человеческой немощи; а то въезжая в Иерусалим, судя по крайней мере по себе, чувствуешь одну усталость после трудной дороги. Не каждому дана сила и духовная бодрость Годфрида, который после трудного похода, еще труднейшего боя и приступа, по взятии города, тотчас бросился поклониться Гробу Господню.

Пятница, 19 Мая. Сегодня в полночь пошли мы слушать литургию на Гробе Господнем, но обедня началась только в 3-м часу. Во всех концах храма раздавались молитвенные голоса на армянском, греческом и латинском языках. Это смешение песней и языков, сливающихся в одно чувство и в одно поклонение единому общему Отцу и Богу, трогательно в отвлеченном значении своем, но на деле оно несколько неприятно, тем более, что пение вообще нестройно. На большом выносе поминали нас и наших живых и усопших. Во время чтения часов монахи поминают про себя по книгам имена записанных поклонников. Вчера всходил я на арку – на крестном пути, откуда, по преданию, показывали Иисуса народу: Се человек! Теперь там молельня дервишей. Вышел я в Сионские ворота, сошел в Гефсиманскую долину, возвратился в город чрез Гефсиманские ворота. Остановился у Овчей купели.

Большой недостаток в Иерусалиме, в окрестностях его и вообще на Востоке – есть отсутствие лугов. Нет зеленой, шелковой муравы, на которой в северных краях так отрадно отдыхают глаза и тело. Здесь ток садов обложен каменною плитою, а за городом деревья и цветы ростут на песчаном и каменистом кряже. Все это придает природе вид искуственный, рукодельный. А между тем, что есть из растительности пышно и богато: цветы благоухают необыкновенным ароматом, лимонные ветви клонятся к земле под обилием и тяжестию плодов.

Когда приближаешься уже к концу земного своего поприща и имеешь в виду неминуемое путешествие в страну отцев, всякое путешествие, если предпринимаешь его не с какою нибудь специальною целию, в пользу науки, есть одно удовлетворение суетной прихоти, бесплодного любопытства. Одно только путешествие в Святые Места может служить исключением из этого правила. Иерусалим – как-бы станция на пути к великому ночлегу. Это приготовительный обряд к торжественному переселению. Тут запасаешься, не пустыми сведениями, которые ни на что не пригодятся нам за гробом, по укрепляешь, растворяешь душу напутственными впечатлениями и чувствами, которые могут, если Бог благословит, пригодиться и там, и во всяком случае несколько очистить нас здесь.

В молодости моей, когда я был независимее и свободнее, путешествие как-то не входило в число моих преднамерений и ожиданий. Я слишком беспечно был поглощаем суетами настоящего и окружающего меня. Скорбь вызвала меня на большую дорогу и с той поры смерть запечатлела каждое мое путешествие. В первый раз собрался я за границу по предложению Карамзина ехать с ним, но кончина его(1826 г.)разсеяла это предположение до приведения его в действие. После – болезнь Пашеньки (1835 г.) заставила нас ехать за границу. её смерть положила черную печать свою на это первое путешествие. Второе путешествие мое окончательно ознаменовалось смертью Наденьки (1840 г.). Смерть Машеньки (1849 г.) была точкою исхода моего третьего путешествия. Таким образом, четыре могилы служат памятником первых несбывшихся сборов и трех совершившихся путешествий моих. Не взмой меня волна несчастья, я вероятно никогда не тронулся бы с места. Вероятно путешествия мои, всегда отмеченные смертью, кончатся путешествием к Святому Гробу, который примиряет со всеми другими гробами. Так быть и следовало[2 - Примечание автора. Но увы! По грехам моим не так сбылось. Опять пустился я в смертный, или по крайней мере, болезненный путь, и ныне страждущее лице – я. Чем путь этот кончится? Я не имею никакой надежды на выздоровление, по крайней мере духовное, а без него телесное только продолжение казни. Бедная жена! Бог не дает ей отдохнуть от скорби. Париж. 21 Декабря 1851 г.].

Суббота, 20 Мая. Сегодня, в шестом часу утра, слушали литургию на Голгофе и причащались святых таинств. Служил греческий архиепископ Неапольский (т. е. Наплузский, Сихемский). После была большая панихида, на коей поминали и наших. По окончании панихиды, мы пошли к Святому Гробу, где отец Вениамин отслужил на русском языке молебствие за здравие П. А. Кологривова.

Вчера, 19-го, ходил я по городу и за городом с братом жены епископа. Видели мы, как у наружной стены ограды храма Соломона Евреи и Еврейки многие приложив голову к стене – молились по книгам, стенали и плакали (женщины). Они собираются тут каждую пятницу и платят что-то за это турецкому начальству. В Иерусалиме от семи до восьми тысяч Евреев мужеского и женского пола. Протестантская миссия обратила из них, с 1840 года, в христианство человек сто. Здесь особенно Латины уверяют, что эти обращения делаются, или покупаются за деньги, выдаваемые миссиею; но протестанты не сознаются в том и говорят, что только в редких случаях даются пособия тем из них, которые сами не могут заработывать себе пропитание. В городе сохранилось несколько арабских фонтанов, красиво отделанных резьбою на камне. Воды в них уже нет. Эта любовь и поклонение воде восточных жителей очень замечательны. В других землях колодези устраиваются только с тем, чтобы не быть без воды; а о украшениях их не помышляют, за исключением больших городов, и то для украшения городов, а не в честь самой воды. Здесь видно, что честят самую воду – этот Божий дар, благодатный особенно в земле, нуждающейся в реках, где дожди редки и солнечный зной высушает воду. Словно думают они, что вода, из благодарности за красиво и богато устроенное ей помещение, лучше сохранится и не откажет в пособии заботящимся о ней. Здешние водопроводы в земле, где наука и труд в совершенном небрежении и забвении, свидетельствуют об особенном вникании к удовлетворению необходимой потребности. В Белграде, близ Константинополя, водопроводы и водохранилища были везде замечательны. Из Соломоновых прудов проведена вода в Иерусалим, и под Омаровой мечетью, сказывают, есть обширное водохранилище. На дворе судейского дома кади есть также бассейн с Соломоновскою водою. Все сокровища Соломона погибли, а с ними и все богатства и почти все памятники древнего, и несколько раз из развалин возникавшего, Иерусалима; но вода Соломона утоляет еще жажду позднейших потомков его. Когда иссякший Кедров зимою наливается водою, Арабы из города и со всех сторон бегут к нему и просиживают часы на берегах его в тихом и радостном созерцании. Из стены, окружающей Омарову мечеть, высовывается колонна, лежащая поперек против Элеонской горы. По мусульманским преданиям, в день Страшного суда, на ней будет сидеть Магомет и судить живых и мертвых поклонников своих, а на Элеонской горе будет Иисус совершать суд над христианами. Англиканское кладбище за каменною оградою лежит на покате Сионской горы к Гигонской долине. Доселе на нем еще мало гробниц, а место обширное, и между ними из белого мрамора гробница, привезенная из Европы, поставленная над прахом молодого английского лорда, кажется Роберта Нетсона, который за несколько лет, посетивши Иерусалим, занемог в нем и умер. Тут погребен и первый епископ Иерусалимский Александр, о котором было так много шума в тогдашних газетах. На месте, где он лежит, навалены пока одни каменья, а гробницы еще нет. По мнению моего сопутника, упоминаемый в Евангелии Гефсиманский сад не мог быть тут, где его ныне показывают. Настоящее место слишком близко к городу, слишком было в виду у жителей городских; а сад или место, куда уединялся Христос для молитвы, должно было быть и местом уединенным; а потому скорее должно искать его на-лево, в углублении, на покате Элеонской горы. Может быть и так; но как в том удостовериться, – и много ли будет пользы, если и была бы возможность удостовериться. Кому недостаточно одного Евангелия, тому немного будет душевной прибыли, если и могли бы в точности определены быть местности, в нем упомянутые. Понимаю, что можно спорить о вопросах, коих разрешение таится во мраке грядущего: ибо этот мрак прояснится и если не спорящие, то по крайней мере потомки их, воздадут хвалу проницательности догадок прозревшего истину. Но спорить о тайнах, коих разрешение давным давно погребено в беспробудной ночи прошедшего и в грудах развалин и праха давно отжившего, – есть дело совершенно суетное и бесплодное. Догадка, как она ни будь правдоподобна, все останется догадкою, а не претворится в убеждение без знамения свидетельства очевидного, которое пресекает все недоумения при свете непреложной истины. Пока Турки не дозволят делать подземных изысканий и разрывать землю, ничего положительного и даже приблизительного о древнем Иерусалиме знать невозможно, – или пока не изгонят Турков из здешних мест. Но и тогда нужно ли будет, благоразумно ли будет, богоугодно ли будет допытываться человеческой, вещественной истины, осязательной достоверности там, где, может статься, все должно быть неприкосновенно облечено святынею таинства. Не искушайте Господа вашего. Со страхом и верою приступите, а не с орудиями сомнения и любопытства. Кто верует во второе пришествие и в жизнь будущего века, потерпи: он все тогда узнает. В небесном Иерусалиме раскроется нам подробная картина земного. Пока можем довольствоваться для земного и духовного странствования нашего указаниями – пожалуй, для человеческого любопытства и неполными – Евангелия, не подвергая его ученой критике, как мы то делаем с Илиадою.

Обещал отцу Иосифу Петрову, иеромонаху в Иерусалиме (из Сербов), прислать из России церковные книги и церковный круг.

Прискорбно видеть в Иерусалиме, как христианские церкви – Греческая, Латинская и Армянская – особенно озабочены препятствовать друг другу возобновить разваливающуюся крышу храма Гроба Господня; а соединенными силами возобновить ее не хотят, особенно Греки, признающие за собою исключительно на это право и не желающие допускать других участвовать в этой перестройке. Как ожидать устройства единства германского в многодержавном сейме германских племен, когда здесь, на святом месте, три церкви единого Бога мятутся и раздираются междуусобными происками и личными страстями, и то не в деле внутреннего убеждения и верования, в которое, по человеческой немощи и слепоте, страсть может еще проникнуть, а просто в деле совершенно вещественном, где вся речь идет о том, что дать ли куполу провалиться или нет. По неволе опять Турки должны будут вмешаться в это дело и сильною владычною рукою, – сильная владычная рука турецкая в христианском вопросе! какая безобразная смесь слов и понятий, – примирить друг против друга враждующих христиан. По словам наместника, кажется, здесь французский консул нарочно ездил во Францию, чтобы склонить правительство деятельно вмешаться в этот спор и требовать от турецкого правительства не дозволять Грекам, без участия Латин, возобновлять купол.

20-го. Вечерня в патриаршеской церкви на кануне праздника св. Елены и Константина. Вечером был у епископа. рассказывал про свое житье в Абиссинии, где, между прочим, должен был ходить на босу ногу, потому что не мог привыкнуть носить сандалий, а башмаков и сапогов не было. Много говорил о нравах и обычаях обезьян, которыми Абиссиния изобилует. Однажды он с женою путешествовал в сообществе с стадом обезьян, около двух сот, которые двое суток следовали за ним, останавливались с ним на привалах и ночлегах. Вообще, в них большой дух порядка и предосторожности; когда они переселяются с места на место, то жен и детей ставят в середину, а самцы образуют аван и арриергард, а по нескольку идут по бокам. У иных самцов по две самки; в известный час сходятся они на известное место – приготовят детям что нибудь есть и оставляют, а сами отправляются по сторонам; обезьяны-двуженцы одну из них ударят по спине, и та идет с самцом рядом, а другая следует подалее, и когда те остановятся, она в некотором расстоянии сидит в грусти; тут обыкновенно подходит, но не близко, а в почтительном расстоянии, самец, не имеющий жены и разными выражениями и телодвижениями заводятся между ними отношения; между тем, ревнивый муж, хотя и в объятиях другой жены, догадывается, что с оставленною женою может делаться что нибудь нехорошее, бросается и, видя, что перед нею сидит вздыхатель – начинает бить кокетку. Иногда видел он, как обезьяна принесет с поля зерна и раздает их лиенам; когда одной достанется менее, она долго подачу свою перебирает лапами, подходит к другой, и когда удостоверится, что она перед другою обижена, кидает все с досадою в мужа. Тогда муж отбирает, что каждой дал, и делает новый и более ровный раздел. они довольно целомудренны и таят любовь свою в тени кустов.

21 Мая. Обедня в патриаршеской церкви. Палатки разбиты по террасам. Бедным раздают хлеб и вино. Ездил на Соломоновы пруды. Очень замечательные остатки древности. Начинают засыпаться землею; вероятно легко было бы их привесть в исправное и первобытное положение. Заезжал в греческий монастырь великомученика Георгия. Тут есть чудотворный образ, исцеляющий сумасшедших. К нему имеют большое доверие Православные и Турки. Питали перед образом молитву за П. А. Кологривова и Батюшкова. Взял для каждого из них по свече[3 - Примечание автора. Не предвидел я тогда и моей настоящей болезни, и о себе помолился бы я и взял свечу третью. Париж 21 Декабря 1851 года.]. Показывали мне доску с алтаря, на несколько кусков разбившуюся, когда священник нечаянно пролил на нее евхаристию и самый священник вскоре после того умер. На обратном пути заезжал в Вифлеем; нашел доброго Дионисия, служившего вечерню в кругу своих вифлеемитов. У нас многие сельские священники имеют паству гораздо более многочисленную и богатую, чем этот митрополит. Отправился я из города в час по полудни и возвратился в 7.

В монастыре св. Екатерины, вдова Анна Иванова Эрцегова, из Сербии; муж её (Дмитрий Георгиевич) служил при сербском депутате в Константинополе – оказывал услуги русским и русскому войску. Она уже подавала, года за два, прошение Титову об оказании ей пособия, и им определена в Екатерининский монастырь. Дали письмо к нему.

22 Мая, Понедельник. Всходил пешком на Элеонскую гору; обошел ее кругом по вершине, карабкаясь но камням. Место, где полагают, что совершилось Вознесение, не высшее, но это ничего не значит. Нет причины заключать, что Спаситель вознесся с высшей точки горы. С противоположной стороны города открывается прекрасный, то есть обширный, вид на Аравийские горы и на Мертвое море. Смотришь, смотришь на голубую поверхность его, все ждешь: не промелькнет ли на ней рыбачья лодка, не забелеет ли парус, но все безжизненно и пустынно. Видны также зеленеющие берега Иордана, но реки не видать. Аравийские горы были словно подернуты сизым паром – в них есть что-то фарфоровое. Говорят, они являются иногда во всех радужных цветах, даже и в зеленом. Я этого не видал. На Элеонской горе араб предлагал мне купить живую большую змею, которую он держал в руках, крепко схватив ее за горло. Я не мог добраться толку: ядовитая ли, то есть смертельно ли ядовитая она, или нет, но понял только, что многие Турки и Арабы могут безвредно обходиться с змеями и исцелять раны, которые они наносят. Всего видел я одну или две змеи; но смотря по местности, их должно быть довольно много. Впрочем, жители отдыхают и спят в поле с верблюдами и другим скотом своим, и нельзя сказать, чтобы боялись они змей. Слышал я и о ящерицах и хамелеонах, но с худыми глазами моими не видал их и ничего не могу сказать о них. Пения птиц я не слыхал, а одно их щебетанье. Говорят, что в кустах, осеняющих Иордан, водятся соловьи; но меня, по крайней мере, пением своим они не приветствовали. За то наслушался я ослов и верблюдов и необычайно звонкого квакания лягушек у источника св. Елисея. Сюда-же идет молебный вой с высот минаретов, который, впрочем, имеет свою унылую торжественность. Христианского колокольного звона здесь нет. Даже в храмах бьют в доску, чтобы сзывать к службе.

23. Вторник. Сегодня во 2-м часу по полуночи слушали мы литургию на Гробе Господнем. Служил по-русски отец Вениамин. Последняя наша Иерусалимская обедня. Поминали наших усопших и живых. После на Голгофе совершали панихиду за упокой Машеньки и других усопших детей наших и сродников. У камня, отвалившагося от Гроба при Воскресении Спасителя, просишь и молишь, чтобы отвалился и от души подавляющий и заграждающий ее камень и озарилась бы она, согрелась, упокоилась и проникнулась верою, любовию к Богу и теплотою молитвы. Но к прискорбию, не слыхать из души отрадной вести: «с мертвыми что ищете?» Нет, душа все тяготеет, обвитая смертным сном. «Господи! даждь мне слезы, и память смертную и умиление». Эта молитва Иоанна Златоуста. Стало быть умиление и слезы души не так легко доступны и не так легко обратить их в привычное состояние души. Те, которые хотят основать достоверность Евангелия, между прочим, и на видимых, вещественных остатках приевангельской эпохи и призывают камни в свидетельство непреложности событий, забывают слова Спасителя, сохранившиеся не в человеческих преданиях, а в самом Евангелии, что в Иерусалиме «не имать остати камень на камени, иже не разорится» (Матф., 24, 2). Свидетельство Христа поважнее и торжественнее камней.

Только несколько часов остается еще до отъезда нашего из Иерусалима. Можно без умиления и особенного волнения въехать в Иерусалим, но нельзя без тоски, без святой и глубокой скорби проститься с ним, вероятно навсегда. Тут чувствуешь, что покидаешь место, не похожее на другие места, по покидаешь Святой Град, что святой подвиг совершен и что уже заплескала и зашумела волна, которая тебя унесет и бросит в пучину житейских забот и искушений и во все мелочи и дрязги, составляющие мирскую жизнь; мне же всегда грустно покинуть место, где я без беды провел некоторое время. К грусти присоединяется и досада, что я не хорошо умел воспользоваться протекшим временем, что растратил по пустому много часов, что не извлек всего, что мог извлечь. И в пребывании моем здесь погибло много дней; а здесь каждый час должен быть дорог и запечатлен в памяти ума, чувства и души.

Прислать Иерусалимскому епископу французский перевод Стурдзы проповедей Филарета и Иннокентия. Книгу Стурдзы о должностях священнического сана отдал отцу Вениамину в монастырь св. Феодора в Иерусалиме.

Наместник Святого Петра т. е. митрополит Петры Аравийской, благословил нас крестом с частицею от животворящего древа креста. Он снял его с шеи[4 - Примечание автора. И я грешный и окаянный поту его на шее; но благодать его не действует на мое заглохшее и окаменелое сердце. Господи! Умилосердись над нами! Просвети, согрей мою душу! Париж. Декабрь 1851 г.]. Дал еще кусок обгорелый от дверей храма, сгоревших в 1808 году.

Отец Вениамин отслужил нам напутственное молебствие на Гробе Господнем. Прощался я с Иерусалимом: ездил верхом, выехал в Яффские ворота, спустился в Гигонскую долину, заходил в Гефсиманскую пещеру, где Гроб Божией Матери. Мимо Дамасских ворот, возвратился чрез Яффские. Нервы мои были расстроены от разного тормашения, дорожных сборов, и потому не простился с Иерусалимом в том ясном и спокойном духе, с каким надлежало бы. Но прекрасное захождение Иудейского солнца, которое озлащало горы, умирило мои чувства и наполнило душу мою умилением. Сумрак долин и освещение гор и городских стен, вот последнее отразившееся во мне впечатление. Завтра в 5-м часу утра думаем выехать из Иерусалима.

* * *