под выплески праздничных дат.
И без промедленья себе отольёт
из олова новых солдат.
В Нью-Йорке, Париже, Сеуле, Москве
В Тик-Токе с Рапунцель зажги,
когда в оловянной твоей голове
вчистую застынут мозги.
И горы ветшают и царства падут,
морское поднимется дно.
Века ли пройдут или пара минут
Тебе-то не все ли равно?
На небо спешить нам пока не резон
и сон, как и подвиг, в зачет
Ведь я не Геракл и ты не Ясон.
Кемарим, а служба идёт.
* инскрипт – памятная или дарственная надпись
2.28 Виновен! (Михаилу Ефремову)
Этот лук был прекрасен, Боже!
Словно дева на брачном ложе.
Нежных рук он жаждал. Умелых,
чтобы небо пронзали стрелы.
Начиненные миозином
мышцы сжались жгутом резинным,
а потом, словно пасть гадючья,
враз распялились пальцев крючья.
Чуткий лук легко до предела
распрямил согбенное тело.
Тетива, прогудев жеманно,
в наруч звякнула злым чеканом,
и стрела, плучив свободу,
взмыла жалом вверх к небосводу.
Песню пела, легко летела…
пронизала ласточки тело.
И кому я тупо талдычу
про ненужную мне добычу!
И кому сказать, сквернословя,
что совсем я не жаждал крови.
Алость пятен и лук – улики.
В небе тучи, как судей лики.
Воздух давит, тяжел, свинцовист,
и черней Преисподей совесть.
2.29 Доразвивались!
Скупаем души – рубль за десять.
Война обыденней чем грипп.
До исступленья правда бесит
Как ржавый скрип.
Мы загниваем, без сомнений:
Уже разжижены мозги.
Перед толпой ты будь хоть гений, -
Себе не лги!