Я – террорист

Мы испуганной стайкой затопали вразнобой по лестнице вниз. Старуха, то ли уборщица, то ли гардеробщица, смотрела на нас молча, разинув рот. Стояла столбом, не шевелилась. Ей, видно, казалось: шевельнись она, мы ее тут же ухлопаем.

– Ну вот, теперь видишь куда? – сказал ей громко Никитин.

«Бля, не может без шуток! Дай поерничать!» – подумал я с раздражением. Я был напряжен, взвинчен. А ему шуточки!

– Дети, куртки в охапку и в автобус! – крикнул Никитин. – На улице холодно!

Пока ребята и учительница искали, снимали с вешалок свои курточки, одевались, застывшая старуха не шевелилась, как обмерла.

Никитин первым выскочил на улицу и указал учительнице на распахнутые двери автобуса:

– Любовь Васильна, карета подана. Прошу! Располагайтесь поудобнее. Давайте, давайте…

Учительница первой влезла в автобус. Ребята, теснясь торопливо, вслед за ней. Никитин не успел войти внутрь, как из школы вылетел седой мужчина, бросился к нему. Он вопил на бегу:

– Убейте меня! Убейте меня! Детей отпустите!

Никитин задержался на ступенях, шагнул навстречу учителю, ловко поймал его за шиворот, остановил, встряхнул, приговаривая:

– Успокойся, успокойся! От тебя зависит жизнь детей… Теперь слушай! Сейчас позвонишь в милицию и скажешь: террористы захватили детей и учительницу в заложники. У них автоматы и взрывчатка. Усек? Мы на автобусе отправляемся на военный аэродром. Если попытаются остановить, задержать, перестреляем детей. На аэродроме мы скажем, что нам надо и отпустим ребят. Запомнил? – Никитин еще раз встряхнул учителя, отпустил, потом ласково похлопал по щеке и добавил: – Пусть не шутят с нами. Нам терять нечего… Иди звони! – подтолкнул он старика по ступеням ко входу, шагнул в автобус и кинул водителю: – Поехали!

Я видел, как старик споткнулся на ступенях, задержался рукой, чтоб не упасть, обернулся к нам, что-то крикнул. Автобус тронулся и удалялся от него. Никитин стоял у двери, оглядывал детей. Вместе с учительницей заложников было десять человек. Четыре мальчика и пять девочек. Никитин взял ребят только с первых парт. Растерянные школьники еще не понимали, что происходит. Одна девочка была особенно напугана, дрожала, дышала тяжело открытым ртом. Никитин достал из кармана карамельки, развернул, сунул две штуки себе в рот под маску, а одну протянул перепуганной девочке. Она оттолкнула его руку и заревела. Завсхлипывала и сидевшая рядом с ней.

– Что с вами? – огорченно спросил Никитин. – Я не хотел вас обижать… Берите, – насильно всунул он им в руки по конфетке. – Ну, дурочки… Любовь Васильна, успокойте их. Пересядьте, вот сюда к окошку поближе к ним.

Оттого, что он держал конфеты во рту, голос его был не страшный. Ребята сжались на сиденьях, как воробьи на морозе. Учительница, все еще не пришедшая в себя, деревянными шагами, держась за спинки сидений, перешла к окну. Никитин всыпал ей в ладонь горсть карамелек. Несколько штук не уместилось в ее маленькой ладони, упало на пол.

– Угости ребят и успокойся. Мы вас обижать не собираемся. От вас, Любовь Васильевна, от вашего спокойствия будет зависеть все, – похлопал ее по руке Никитин, перешел к кабине и обратился к водителю: – Вася, чувствуешь, жизнь этих детей в твоих руках. Будь умницей, кати и кати потихоньку, на гаишников внимания не обращай! С ними мы разберемся… – Никитин деловито оглядел салон, скомандовал нам: – Амбал, присядь к взрывчатке! Чуть что, взрывай!.. Хмырь, не торчи, присядь сзади, чтоб голову не видно было, и контролируй!

Я заметил, что кое-кто из ребят среагировали на клички Амбал и Хмырь, воровато оглянулись и снова опустили головы. Вид у них был такой, словно они не выучили урок и теперь боялись как бы их не вызвали отвечать. Учительница что-то шептала испуганной девочке, которая плакать перестала, но по-прежнему дрожала и не поднимала голову.

Сучков присел на корточки перед сумкой с кирпичами и взрывателем, расстегнул ее и устроился прямо на полу между сиденьями, положил автомат на колени. Я сел на ступени у задней двери, а Никитин, наоборот, у передней.

– Вась, дорогу на военный аэродром знаешь? – спросил он. – Кати туда!

Меня раздражало, что даже сейчас Никитин молчать не мог, а потом я понял: говорил он без умолку, чтобы снять напряжение, успокоить ребят. Если будем молчать, может случиться нервный срыв, истерика.

Понял и сам заговорил громко, впервые с начала операции. Конфету в рот сунуть не забыл.

– Ребята, хотите загадку? Сроду не отгадаете!

– Давай, Хмырь! – поддержал Никитин.

Я видел, что ребята прислушиваются, приободряются, почувствовали, что ничего плохого с ними не делают и вроде бы не собираются.

– Слушайте, – начал я. – К реке подошли два человека и увидели лодку. Но она оказалась одноместной. И все же они благополучно переправились и пошли дальше. Отгадайте, как они сумели переправиться?

Ребята молчали. Я думал, что они меня не слушали, не воспринимали. Но вдруг в тишине одна из девочек тихо произнесла.

– Они с разных сторон к реке подошли. Один переплыл в одну сторону, а другой обратно.

– Вот это да! – захохотал Никитин. – А я сижу, думаю, как же они ухитрились? Сроду бы не угадал… Ну, ты молодец! Отличница, наверное?

Ребята зашевелились, оживились, стали смелее оглядывать нас.

– Ну, чего молчишь, отличница? Как тебя зовут? – спрашивал Никитин у девочки, разгадавшей загадку. – Любовь Васильевна, как она учится?

– Лида хорошо учится, – ответила бесцветным голосом учительница. Она еще не пришла в себя. Носик ее по-прежнему был неестественно розовый.

– И зовут тебя хорошо, – говорил Никитин девочке. – Знаешь, даже стихи есть про тебя: хорошая девочка Лида в нашем Ростове живет. Я с именем этим ложился, я с именем этим вставал… «Хорошая девочка Лида!» – на парте своей написал…

– Милиция… За нами… – хрипло сказал водитель и прокашлялся. До этого он все время молчал.

Послышалась сирена. Я приподнялся, выглянул и заволновался сильней, крепче сжал в руке автомат. Нас догоняли две милицейские черные «Волги» с мигалками. Одна сходу обогнала нас, помаргивая фиолетовым фонарем на крыше, и пристроилась впереди. Другая осталась сзади. Не дай Бог, попытаются остановить, стрелять начнут! Что тогда? Тоскливо и тревожно было на душе. Но обе «Волги» не сбавляли хода. Никитин тоже выглядывал, следил за милицией. Убедился, что они не останавливают нас, а просто сопровождают, и произнес:

– Молодцы! Сообразили… – и громко обратился к ребятам. – Видите, как президентов вас везем. И спереди мигалки, и сзади! Когда б вы еще так прокатились! А вы боялись? Моя милиция меня бережет, – засмеялся он.

Напряжения больше не было в автобусе. Ребята смотрели в окна. Учительница тоже оглянулась, посмотреть на милицейскую машину, идущую сзади. Лицо у нее успокоилось, глаза оживились. Отошла.

– Аэродром, – произнес водитель.

– Кати к воротам. Если закрыты, остановишься.

Ворота были закрыты. На площади пустынно. Похоже, о нас сообщили, и здесь подготовились. Я напрягся, сжал автомат – первое препятствие! Как поведут себя власти? Все зависит от первого шага. Вспомнилось, как семейный ансамбль «Семь семионов» попытался захватить самолет, чтобы удрать за границу, и как их расстреляли. Погибли тогда и заложники. А если и теперь власти задумают взять нас силой? Милицейские машины остановились поодаль. Никто из них не выходил. Ждали наших действий.

Никитин, пригибаясь, подошел к учительнице.

– Любовь Васильевна, теперь все зависит от вас. Вы спокойны? Вы можете меня слушать?

Учительница кивнула.

– Любовь Васильевна, вы видите, мы никому не делаем зла. И никого не тронем, если нас не будут трогать. Вы сейчас пойдете к ним и скажете, что у нас автоматы и взрывчатка. Вот видите, – указал Никитин на сумку, возле которой сидел, казалось, совершенно безучастный ко всему Сучков. – Стоит повернуть вот эту штучку и на месте автобуса будет большая яма, и от нас всех ничего не останется. Нам терять нечего, а детям жить да жить… Что нам нужно? Нам нужно всего лишь, чтобы открыли ворота, и мы въехали на поле. Идите и скажите, если через пять минут ворота не будут открыты, нам ничего не останется, как убить одного из ребят. Предупредите их, виноваты будут они. Все понятно?

Учительница снова кивнула.

– Идите, и непременно возвращайтесь! С вами детям будет спокойнее. Если не вернетесь, значит, нам отказали. Придется убивать… Да, возьмите эту девочку, – указал он на все еще дрожавшую девчонку. – Оставьте ее там, а то, как бы ей плохо не стало… Вась, открой двери!

Учительница вышла, помогла сойти вниз всхлипывающей девочке.

Мы видели, что из одной машины быстро и уверенно выскочили два милиционера и стали ждать, смотреть, как подходят к ним учительница за руку с девочкой. Сошлись, слушают учительницу, поглядывают в нашу сторону, расспрашивают, что-то доказывают учительнице, уговаривают. Она их в свою очередь убеждает в чем-то. Говорили минут пять, не меньше. Любовь Васильевна повернулась к нам, пошла медленно, тяжело, так тяжело, словно пудовые цепи к ногам привязаны, следом волочились.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Никитин.

– Сейчас откроют.

– Слава Богу! – выдохнул Никитин. – Боялся, солдафоны намудрят себе на шею.

– Они хотят с вами встретиться. Переговорить…