Клеймо смерти

Доктор Эдвард Крисп был невысоким подтянутым мужчиной с лысиной на макушке и аккуратно подстриженными, седеющими на висках волосами. Модные современные очки, великоватые для его лица, придавали ему слегка недоуменное выражение, словно он смотрел на мир через увеличительные стекла.

В одежде доктор Крисп был разборчив и в этот день облачился в сшитый на заказ темно-серый костюм от известного брайтонского портного Грешама Блейка, бледно-голубую рубашку с розовым шелковым галстуком – и то и другое было приобретено на Джермин-стрит – и начищенные до блеска черные ботинки-«челси» от «Крокет-энд-Джонс», купленные в лондонском пассаже «Берлингтон аркейд». Под столом, на подушке в проволочной корзинке, спал его черно-белый пес Клякса, любимец большинства пациентов.

Хотя многие семейные доктора, следуя в русле современного тренда, трудились в группе, в медицинском центре, Эдвард Крисп предпочитал старую методику и работал в одиночку, в офисе, который занимал более двадцати пяти лет. Кабинет размещался в просторной комнате на первом этаже безобразного террасного дома, неподалеку от Черч-Роуд в Хоуве. Соседнюю комнату, поменьше, занимала его секретарша Дженни Эктон. Незамужняя пятидесятисемилетняя женщина преданно работала на него уже двадцать лет.

Как и костюм доктора, безупречно обставленная комната отражала его страсть к чистоте, аккуратности и порядку. Вставленные в одинаковые рамочки, на стене внушительным парадом висели дипломы, подтверждающие квалификацию Эдварда Криспа. Будучи врачом общей практики, он был специалистом в области иммунологии, что подтверждал диплом парижского Пастеровского института, и китайской медицины и акупунктуры, а также числился членом совета Королевского колледжа хирургов. Хирургом Эдвард Крисп стал еще до того, как пришел к выводу, что работа семейным доктором с эксклюзивной частной практикой устраивает его больше. Многочисленные частные пациенты Криспа были только рады такому решению, поскольку он пользовался огромной популярностью, и обширный список его клиентов был закрыт на много лет вперед, а новых он принимал только по соответствию особенным критериям.

Одна такая пациентка, Фрейя Нортроп, сидела сейчас, заметно нервничая, на краю одного из двух дубовых, обитых кожей стульев перед аккуратным, с кожаным верхом, столом, пока доктор спокойно и любезно разговаривал по телефону с некоей Максин. Максин переживала из-за матери, которая, судя по тому, что уловила Фрейя, была смертельно больна и доживала последние недели.

Единственным ключом к личной жизни доктора была серебряная рамка на столе со студийной фотографией привлекательной брюнетки лет сорока с небольшим и двух красивых дочерей-тинейджеров по обе стороны от матери на небесно-голубом фоне. Все трое смеялись какой-то шутке, отпущенной, вероятно, профессиональным фотографом.

Пока доктор разговаривал и вроде бы обещал постараться устроить мать Максин в хоспис «Мартлетс», Фрейя Нортроп оглядывала комнату. Большинство врачебных кабинетов, видеть которые ей довелось, не представляли собой ничего особенного и выглядели довольно невзрачными. Но этот производил впечатление и больше походил на музей, чем на рабочее место. На стене слева висели фотографии и портреты великих пионеров медицины. В одном Фрейя узнала Александра Флеминга, первооткрывателя пенициллина, в другой – Марию Кюри, создательницу учения о радиоактивности; их короткие биографии были изложены в рамочках под портретами. Ряд дополняли копии анатомических рисунков Леонардо да Винчи.

У другой стены располагалась застекленная витрина с моделями человеческих черепов. Рядом с ними, гордо выпрямившись, словно председатель на собрании, стоял на постаменте человеческий скелет. Он частично заслонял вид из окна с поднятыми жалюзи, выходившего на парковку с тыльной стороны здания.

Продолжая успокаивать женщину, которую он называл Максин, доктор сделал пометку в лежавшем на столе блокноте, воспользовавшись для этого черной ручкой «Монтеграппа», и отстучал что-то на компьютере.

Сходство с музеем дополняли несколько бюстов на расставленных по комнате постаментах. Внимание Фрейн привлек один, изображавший мужчину со странным, эллиптической формы, лысым черепом и бородой, напоминающей пламя.

– Прежде всего – не навреди! – Тон доктора изменился.

Вздрогнув от неожиданности, Фрейя оглянулась и увидела, что доктор прикрыл ладонью трубку и смотрит на нее с почти детским лукавством.

– Не навреди? – растерянно повторила она.

– Гиппократ! Это на него вы смотрите. Как говорится, старый мудрый филин. Врачи по всему миру принимают клятву Гиппократа, обещая заниматься своим делом честно и все такое. Вообще-то принцип «Не навреди» сформулировал не Гиппократ, а живший в девятнадцатом веке хирург Томас Инман.

– А!..

– Я сейчас закончу. – Он показал на телефон. – У меня там одна очень расстроенная леди, и мне надо подождать, пока она поговорит со своей матерью. Да, Гиппократ!

Продолжая разговор по телефону, доктор изучал сидящую перед ним новую пациентку. Двадцать с небольшим. Одета консервативно. Красивое классическое лицо с глубокими карими глазами. Волосы разделены прямым пробором. Она напоминала ему актрису Джули Кристи, от которой он был без ума в юности. Напоминала она и кое-кого еще, воспоминание о ком отозвалось болью, а потому доктор задвинул его поглубже.

Завершив наконец разговор, Эдвард Крисп широко улыбнулся.

– Итак… Мы ведь не встречались раньше, верно? – Он посмотрел на экран компьютера, и ему пришлось приложить усилие, чтобы сосредоточиться. – Фрейя?

– Нет, я не обращалась к вам раньше, – сказала Фрейя Нортроп.

– Интересное имя, Нортроп. Хм-м-м. Нортроп Фрай. Читали его?

Она рассеянно покачала головой.

– Замечательный литературный критик! Написал несколько блестящих эссе о Томасе Элиоте. Весьма содействовал росту его популярности. И о Мильтоне тоже – о «Потерянном рае».

– А… – все так же безучастно отозвалась Фрейя.

– Его звали Герман.

– А…

Разговор получался довольно странным, и ее это немного обескуражило.

Ее лучшая подруга Луиза Брайс сказала, что Крисп – замечательный доктор и такой забавный. Но Фрейе он казался скорее чудным, чем забавным. И еще она чувствовала, что раздражает его своим невежеством.

– Т.С. Элиот, я о нем слышала.

– «Бесплодная земля»?

– Да, точно.

– Знаете эту поэму?

– Нет, не знаю.

Мысли вернули Эдварда Криспа к прошлому вечеру. К прогулке с Кляксой по Лагуне. Зимой собак там можно выгуливать без поводка. И иногда вечером, когда уже темно, доктор отпускал Кляксу, свою белую дворнягу с черными пятнами по бокам, полученными лет десять назад, когда она была спасателем, справить нужду, где ей заблагорассудится, и не утруждал себя подборкой дерьма пластиковым пакетом или, как делают некоторые кретины-собачники, специальным совочком.

Жуткая картина с женским черепом и фрагментами туловища, торчащими из ямы на развороченной дорожке, стояла перед глазами, и он никак не мог стереть ее.

– «Бесплодная земля»?

Голос молодой пациентки вернул его на землю.

– «Я старею, старею, – процитировал он. – Надо брюки подвернуть поскорее».

Фрейя Нортроп нахмурилась.

– «Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока», – сказал доктор и улыбнулся. – Но хватит. Извините, я сегодня немного не в форме. Увидел вчера кое-что ужасное и вот, расстроился. Я врач, я стараюсь помогать людям, а той бедняжке помочь уже не мог. Все, достаточно обо мне – давайте поговорим о вас. Почему вы здесь?

– Мне рекомендовала вас Луиза Брайс. Я лишь недавно приехала в Брайтон из Лондона.

– Ах да. Луиза, такая милая леди. Просто чудо. Ну конечно. Извините, я сегодня совершенно рассеянный. Но, разумеется, вам это слушать неинтересно. Так что привело вас сюда? – Он снова улыбнулся, и глаза его вдруг ожили и сверкнули. Держа перед собой элегантную черную ручку, доктор как будто смотрел на пациентку через нее.

– Ну, вообще-то у меня ничего не болит…

– Разумеется! Зачем идти к доктору, если что-то не так, верно? – Он заразительно улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ и немного расслабилась.

– Действительно. Зачем?

– Вот и я о том! Мне приятно видеть пациентов, которые чувствуют себя хорошо! Кому нужны больные пациенты? Они отнимают много времени, и это плохо отражается на мне. – Доктор Крисп постучал себя пальцем по груди. – Всегда приходите, когда чувствуете себя хорошо, ну как?

Фрейя рассмеялась:

– Договорились.

– Отлично. Рад познакомиться, Фрейя! Всего хорошего. – Он сделал вид, что встает, чтобы попрощаться, потом снова сел и усмехнулся. – А теперь рассказывайте.