Злость

Двенадцать лет прошло с его второго рождения, с тех пор, как его забрали у моря, и лишь волосы его остались прежними. Под броней скрыта бледная кожа, закостеневшая пародия на треснувший мрамор. Волосы – единственное, что есть в нем живого. Он затягивает их в хвост, который развевается из прорези в шлеме. Он знает, что создатель не одобрил бы подобного тщеславия. Эта мысль заставляет его вздрогнуть и улыбнуться.

Конечно, его создатель, его командир, был сражен Злостью, как и остальные рыцари Нефрита и Пепла, но это не мешает Самаэлю о нем думать. Или ждать одобрения. Хотел бы он, чтобы все было иначе.

Его броня – выкопанные на поле боя разномастные пластины, кое-как им соединенные. Уродливый и плохо сидящий доспех. Он чувствует, что так и надо. Вторая кожа, сделанная им самим. Он к нему привык. По крайней мере, это создатель точно бы одобрил – надеется он, но не уверен. После внезапной смерти командира он обрел свободу, но эта свобода таит в себе так много вопросов.

Из Разлома хлещет новая волна сущности. Когда-то разрыв не был виден с холма, а между его наблюдательным пунктом и расщелиной лежала деревня. Деревни больше нет, ее поглотила земля, утянула в неизведанные глубины далеко за пределы Разлома.

Самаэль не знает, откуда ему это известно. Он помнит здания, людей, помнит, как в их глазах затухал огонек надежды, когда он проходил мимо, оставляя их умирать. Эта вспышка в памяти – его и одновременно не его – исчезает так же быстро, как и появляется, оставляя внутри бурлящий клубок невнятных чувств.

Неохотно его сознание возвращается в настоящее.

Именно отсюда появляются демоны. Он не может отменить того, что с ним сделали, не может помешать продвижению инферналей на север, но здесь кое-что изменить он способен. Здесь он, по крайней мере, может остановить волну.

На краю Разлома начинают формироваться тени нерожденной сущности вместе с ратью мечущихся голодных уродцев, низших инферналей. Подобно парше, они расползаются по грязи в поисках пищи. Нерожденные духи пытаются пробить дорогу в мир, им нужны тела, чтобы закрепиться в этом измерении.

Самаэль усмехается: он знает, что у них ничего не выйдет.

Немногие оставшиеся трупы, те, в которые никто не вселился, он убрал еще несколько лет назад, обрекая новоприбывших инферналей блуждать у границ Разлома, медленно растворяясь и превращаясь в жуткие образы, не обретшие плоти.

Он наблюдал эту картину множество раз, и она никогда не надоедала.

Но сейчас что-то изменилось. Вторая волна нерожденных теней это подтверждает. Глаза полукровки видят в потоках сущности одни и те же завихрения. Да, они в отчаянии, как и обычно, но отзвук страха внутри призрачных вихрей – внове. Их пугает отнюдь не враждебный мир, в который они прорвались. Что-то другое. Что-то позади них.

Они бегут.

Земля содрогается от рокота, эта волна идет изнутри и добирается до металлического холма. Самаэль выставляет руки, чтобы сохранить равновесие, балансируя на волне вплоть до ее исчезновения. Вскоре рокот возобновляется, и небо застилает плотное черно-багровое облако сущности, выплюнутое Разломом.

Самаэля сбрасывает с холма, и он валится в грязь. Полукровка быстро поднимается, физической боли нет. Земля все еще содрогается, теперь без перерывов, а Разлом тем временем вздувается, пытаясь избавиться от бремени. Земля дрожит, исторгает плод, и реальность смещается немного дальше на север.

Тварь, что возникает, огромна, она пробивает измерения, которые не видны даже Самаэлю. Она велика и мала, сдержанна и безгранична. Но более того – у нее есть цель. Она способна существовать сама, не вселяясь в чужое тело, не рождаясь.

В мир пришла Тоска.

Самаэлю достаточно одного взгляда, чтобы понять, что это такое. Он потакает еще одной старой привычке и убегает.

* * *

Далеко на севере, за морем, в землях увядающей зелени, располагается Сияющий Град. Его границы образует невидимое поле, настроенное на инфернальную скверну, готовое ее сжечь. Внутри этого поля на склонах поросших травой холмов виднеются окна, намекающие на скрытые внутри туннели с транспортом и инфраструктурой. По бокам и на вершине устремленных ввысь серебряных колонн разместились ландшафтные сады. Внутри образуемых холмами и шпилями кругов раскинулось широкое открытое пространство. В центре его возвышаются ступени – гладкие, сияющие. Длиной пятнадцать метров, они ведут в никуда. Следующие шесть метров занимает гигантский металлический куб. Он медленно вращается, и его держат невидимые нити.

Куб полон секретов, в нем своя иерархия и свои заботы, касающиеся как этого мира, так и внешних миров.

В сердце его располагается святилище Семерых.

Даже здесь, в этом убежище, вдалеке от инферналей, они чувствуют дрожь земли. Даже здесь, обладая силой, запершись внутри сотканных из серебряной энергии стен, они тревожатся из-за происходящих в недрах земли и в сущности изменений.

Первым из Семи пробуждается Альфа, открывает ни с чем не сравнимые глаза, излучающие мудрость его создателя и опыт тысячелетий. Окидывает взглядом пять других альковов, каждый из них – дом, гробница бессмертных.

Медленно поворачиваются головы, чтобы поймать его взгляд, и каменные хлопья опадают с их лиц.

Они не говорят, они не поют, не сейчас – рано. Их сила здесь, она ждет, пока ее призовут, но для призыва не хватает воли.

Альфа чувствует вопрос во взглядах братьев и сестер. Явилась новая напасть. Они ждут его реакции. Он разминает пальцы, высвобождая их из каменной тюрьмы, и бросает взгляд на меч. Клинок зарыт, едва различимый в оболочке серого камня. Мечи его братьев и сестер не в лучшем состоянии – они обратились в камень, окропленный слезами, которые проливались в течение многих горестных лет.

Пришло время вновь их обнажить.

Альфа поднимает руку, остальные делают вдох. Пять напряженных рук, готовых к действиям.

Невидимая сила заставляет Альфу повернуться к третьему алькову. Когда-то там покоилась их сестра, Гамма. Ныне там пусто.

Для них она потеряна.

Потеряна.

То, что было для них незыблемо, изменилось с приходом Узурпатора. Если они пойдут на войну, повлечет ли эта опасность за собой другую? Сама мысль об этом невыносима. Альфа останавливает руку, опускает голову.

Пять рук разжимаются, шесть разумов успокаиваются, возвращаясь во тьму и сладкое забытье.

На расстоянии нескольких миль, сокрытое во тьме, завернутое в ткань, под слоем пыли, заточенное в дерево, открывается око.

* * *

В небе лениво парит птица, держа в клюве отчаянно извивающегося червяка. Взмахнув крыльями, она снижается, ловя воздушные потоки, и кружит около высокой колонны, на вершине которой располагается сияющий небесный корабль, чьи пушки превратились в заросли птичьих гнезд.

Их здесь быть не должно. Рабочие должны были их убрать, но инспекций не проводилось – ни в этом году, ни в предыдущие четыре. Никто снизу не видит верхушку небесного корабля, вот рабочие ее и не чистят. Этот недочет остается незамеченным. Есть и другие. Мелкие изъяны медленно разлагающейся Империи Крылатого Ока.

Воздух пронзают резкие крики – дай поесть! Птица не обращает на них внимания, направляясь к собственным детям, и кидает червяка трем раскрытым клювам, прежде чем воздушные потоки вновь уносят ее навстречу новым приключениям.

Гораздо ниже и несколькими милями дальше за птицей через старую потрепанную подзорную трубу наблюдает девочка. Ее зовут Веспер, и от желания дойти до колонны у девочки зудят ноги, а руки чешутся на нее вскарабкаться. Но колонна, как и всё в Сияющем Граде, под запретом. Всё здесь – лишь смутно различимые картинки, не реальнее сказок дяди Вреда.

Веспер засовывает визор в карман и оглядывается в поисках вдохновения. Ничего не найдя, вновь возвращается взглядом к птице и с завистью за ней следит, пока кривая линия ее тела не становится черной точкой. Вскоре и она пропадает. Без нее небо выглядит пустым и скучным.

Она юна, она защищена, она отличается от остальных, поэтому она играет. Расправляя руки и размахивая ими словно крыльями, Веспер бежит. Но никакое рвение не в силах побороть физику, и она остается на земле, на потеху козам, заполонившим луга.

Тяжело дыша, она добирается до границ своего мира. Дальнейший путь ей преграждает не очередное энергетическое поле, а простой забор и память о бесчисленных предупреждениях ее семьи.

Веспер делает шаг вперед. Для преодоления этого препятствия крылья уж точно не потребуются! Брошенный через плечо взгляд убивает план в зародыше. Отец стоит у дома, янтарные глаза ищут ее. С самым невинным видом Веспер машет рукой. Отец жестом зовет ее домой.

Она любит отца и дядю сильнее, чем может выразить, но иногда ей хочется, чтобы они исчезли. Не навсегда. Всего на часик или на полдня. Плетясь вверх по холму, она представляет, какие чудеса могут принести эти полдня.

Однако не успевает она дойти до дома, как ее внимание привлекает злобное блеяние.

– Ну началось, – бормочет Веспер и срывается с места.

Несколько метров козлы бегут вместе с ней, но потом останавливаются, зная свое место.

На вершине холма рядом с ее домом находится здание поменьше. Внутри по всему полу разбросаны подношения – как почти неопознаваемые остатки, так и сжеванные лишь наполовину. По полу тонким прозрачным блином расползся куб из мутигеля. Его частично прикрывает одеяло. Сверху, покачиваясь, стоит коза, ее живот раздут. Темные глаза холодно смотрят на Веспер. Коза старая, слишком старая для таких глупостей, и все же они продолжаются. Она не знает, кого следует наказать за последнюю из долгой цепочки беременностей, и поэтому стремится укусить каждого, у кого хватит неблагоразумия подойти достаточно близко.

Веспер довелось проверить это на себе. Она останавливается на пороге, рассеянно трет старый шрам на руке.