Колодезь Иакова

Оставив в комнате чемоданы, она тотчас же узнала, где телефон. Разве каждая проходящая минута не наносила ущерб жалким финансам «Колодезя Иакова», о котором она, одинокая, в незнакомом городе, думала со странным, ей самой непонятным волнением?

В телефонной книге было столько Ротшильдов, что она ужаснулась. Найдя того, к кому у нее было дело, она в нерешительности остановилась. В книге были бесчисленные номера: частная квартира, конторы, секретариаты. Агарь не знала, какой из них выбрать. Кончилось тем, что она вообще не позвонила, а написала письмо, извещая о своем приезде и прося аудиенции.

Она вышла, чтобы отправить письмо. Озноб охватил ее. Тонкое пальтишко не грело. После долгих размышлений она решилась купить другое, более теплое, которое вскоре нашла в магазине Клюни за очень умеренную цену. Пришлось немного его переделать. Поспешно, без аппетита позавтракав, Агарь принялась за работу. Было часа четыре, когда она покинула свою комнату. На землю спускалась ночь.

Без особого труда нашла она дом на Фобур-Сент-Онорэ. Доверив письмо одетому в ливрею швейцару, перед которым она вдруг почувствовала себя такой же маленькой, как когда-то перед капельдинером «Пера-Палас», Агарь быстрым шагом удалилась, точно боясь, что человек этот вернет ее. Она еще не чувствовала себя достаточно подготовленной к ответственному свиданию, от которого зависело спасение колонии.

Яркий свет улиц и дрожащий в воздухе шум кружили голову. Агарь потеряла дорогу. Повернув налево и поблуждав минут пятнадцать, она очутилась на огромной, грохочущей площади. С одной стороны открывалась широкая улица с двумя рядами гигантских фонарей в белых колпаках, невыносимый свет которых ошеломил ее, с другой стороны в синих сумерках вырисовывались колоннады какого-то большого здания. «Опера», – узнала Агарь. Для верности она справилась у полицейского, с улыбкой подтвердившего, что она не ошиблась.

Выйдя на середину площади, она с четверть часа простояла точно загипнотизированная, не в силах понять, ужас или восхищение охватили ее. Рядом с ней метрополитен периодически заглатывал и изрыгал бесконечное количество точно лихорадкой подталкиваемых мужчин и женщин.

Агарь не могла стоять на месте. Несколько раз ее толкнули. Какой-то мальчишка, несший огромный пакет, с яростью ее ударил и вдобавок еще выругался. Она пошла дальше…

Из двери одного из домов выпорхнули с шумом молоденькие девушки. Был час закрытия ателье. На скромной, прибитой слева от двери дощечке Агарь прочла имя, ошеломившее ее. Она, значит, находилась на rue de la Paux. Возможно ли, что имя знаменитого портного, платьем от которого, когда-то перекупленным у комиссионера в Константинополе, она так гордилась, было начертано простыми маленькими буквами на скромной мраморной дощечке? А ей казалось, что оно должно быть в ореоле огней! В этот миг – и навсегда – она усвоила урок, преподанный ей Парижем.

Пройдя немного дальше, она остановилась у окна ювелира. И у него было громкое имя, от которого мурашки забегали по телу Агари. Глазами, расширившимися от удивления, любовалась она лежавшими на бархате драгоценностями, к которым устремлены желания женщин и усилия мужчин. Никакого нагромождения украшений, всего несколько вещей: рубин, изумруд, ожерелье розового жемчуга… Состояния старого графа Кюнерсдорфа и трудолюбия Кохбаса, соединенных вместе, едва хватило бы, чтобы купить эти три предмета.

Перед магазином остановился автомобиль. Из него вышли стройный молодой человек и две женщины, меха которых поразили Агарь.

Одна из них держала на поводке белую лохматую собаку. Человек в сюртуке отворил дверь ювелира и низко поклонился посетителям. Но женщины остановились на пороге и, подталкивая друг друга локтем, повернулись в сторону Агари. Улыбнувшись, они перекинулись парой слов. Агарь ничего не расслышала. Она убежала. Она решила, что незнакомки смеялись над ее бедностью. В действительности обе восторгались ее красотой.

Расстроенная, не в силах вынести второй такой встречи, Агарь взяла такси и поехала в отель. Даже не пообедав, поднялась она к себе в комнату. Ей хотелось спать. Около девяти часов в дверь постучали. Лакей подал ей письмо. Она лихорадочно его вскрыла. Барон не откладывал дел в долгий ящик. Он извещал ее, что получил письмо и желает видеть ее на следующий день, тридцать первого декабря, к одиннадцати часам утра.

Вздох облегчения вырвался из ее груди.

Возможность в скором времени покинуть этот ужасный город и так быстро полученный ответ одинаково радовали ее.

Она решила, каков бы ни был исход свидания, сейчас же после него пойти к Куку и справиться о первом отходящем в Палестину пароходе.

На следующее утро Агарь была готова уже к восьми часам.

Выйдя на улицу и поднявшись по бульвару Сен-Мишель, она прошла в Люксембург. Она купила хлебец, половина которого досталась воробьям и сизым голубям.

Рядом с ней, перечитывая лекции, завтракали две молоденькие студентки. Одна из них, тонкая и чуть рыжеватая, напоминала Гитель.

Агарь так боялась опоздать на свидание, что уже в десять часов была на Фобур-Сент-Онорэ.

Несколько раз прошлась она от Елисейского дворца до улицы Рояль, подолгу рассматривая витрины магазинов. Войдя в один из них, она купила сумку в подарок маленькой Гитель, о которой она с такой нежностью думала.

Ровно в одиннадцать часов она позвонила у дома Ротшильда и протянула открывшему ей дверь швейцару письмо.

– Оно от Каркассонны, – сказал он.

– Каркассонны?

– Да. От второго секретаря барона Ротшильда. Я проведу вас к нему.

– Разве я не буду говорить с бароном лично?

Швейцар пожал плечами. Такие вопросы выходили за рамки его компетентности.

В сопровождении лакея, вышедшего ей навстречу, Агарь прошла в парадный холл. Волнение ее совершенно исчезло. Она была готова к борьбе.

У дверей роскошного кабинета ее ожидал стройный, элегантно, но строго одетый молодой человек.

– Госпожа Кохбас, не так ли?

Она слегка поклонилась.

– Будьте добры, присядьте… Меня зовут Ренэ Каркассонна. Это я, сударыня, написал вам письмо. Барон поручил мне провести вас к нему через четверть часа.

Страхи Агари рассеялись: барон примет ее.

Успокоившись, она стала разглядывать своего собеседника. Это был мужчина лет тридцати пяти, хилый, уже лысый. Он носил монокль и маленькие темные усы. Лицо его светилось добротой и прилежанием примерного ученика политехникума.

При виде Агари он совсем оробел. Он, очевидно, не ожидал, что она так красива!

Заметив его неловкость, Агарь тут же воспользовалась произведенным ею впечатлением, чтобы ободрить его. Не прошло и пяти минут, как они болтали, точно старые друзья.

В теплом, оказанном ей приеме Агарь не без досады почувствовала примесь любопытства. Неужели в Париже на сионистов смотрели как на явление более или менее исключительное?

Каркассонна становился все смелее.

– Все счастливы вас тут видеть, и я, быть может, более других. Знаете почему?

– Почему?

– Потому что я занимаю его место.

– Его место?

– Да, место вашего мужа. Ко мне перешли обязанности господина Кохбаса. Кресло, в котором я сижу, он занимал в течение пяти лет, проведенных им у барона.

Агарь снова оглядела большую, комфортабельную комнату, дорогую мебель, широкие кресла и весело горящий камин. Он здесь жил! Он оставил такое благополучие, чтобы в суровой Иудее вести жизнь, полную труда и лишений!

Только теперь она поняла, как возвышенна была душа Кохбаса. Достойна ли она его?

Каркассонна продолжал свои излияния.

– Никто не забыл его. Барон ежеминутно с любовью его вспоминает. Если бы вы знали, как огорчило его ваше бедствие! Ничего серьезного, не правда ли? Он говорил о намерениях барона помочь жителям «Колодезя Иакова». Об усилиях Исаака Кохбаса здесь никогда не забывали.

Все эти лестные заверения навели Агарь на мысль, что симпатия дома на Фобур-Сент-Онорэ к человеку распространялась и на его дела. Она решила поставить точки над i.

– Три первых года не могли быть доходными. Этот же год принес большую прибыль, и если бы не несчастный случай, о котором я вам говорила…

– Действительно, – сказал Каркассонна, – действительно, я очарован…

Но чувствовалось, что в словах его была лишь вежливость.