Карнавальная ночь

Бедный Ролан не знал, что и сказать в ответ на эти угрюмые обвинения.

Маргарита в нетерпении топнула ногой. В сущности, она была человеком хитрым, пронырливым, осторожным. Мы еще увидим, как ловко она обделывает свои дела. Но сейчас она шла напролом, словно вепрь, не разбирающий дороги в чаще. Притворяться и наводить глянец более не было нужды. Маргарита хотела одного: выставить Ролана за дверь, на темную улицу, где не было ни души, и какими средствами она этого добьется, уже не имело значения.

Маргарита была так возбуждена, что подходящие к случаю слова ускользали от нее, и она заговорила невпопад, как ребенок, которому все равно, какую чепуху молоть, когда он непременно хочет обидеть:

– Леона Мальвуа нет в Париже, вы не можете с ним драться!

Ролан улыбнулся. Маргарита с грохотом опустила крышку пианино, отозвавшегося жалобным стоном.

– И к тому же, – продолжала она, – что вы делаете в обществе столь сомнительной девицы, когда ваша нищенка-мать при последнем издыхании!

Ролан сильно побледнел, и Маргарита догадалась, сколь острую боль она ему причинила.

Однако молодой человек не двинулся с места. Тогда Маргарита собралась с мыслями и обрела наконец то, что мы называем «даром речи», будь то речь краткая в десять слов или пространная на двадцать страниц, льется ли она из уст краснобая, не умолкающего ни на секунду, или срывается с губ бедного заики, побуждаемого страстью:

– Я посмеялась над тобой, мой капитан! Мне захотелось разыграть тебя, ты такой милый маленький скромник! А уж простофиля, каких свет не видывал! Как вы сказали, мой друг, Буридан? «Ты участвуешь в заговоре!» А чего стоит этот миленький мотивчик: «Ах, Маргарита, не будем говорить о моей матери!»

И она рассмеялась пронзительным натянутым смехом. Ролан опустил голову и проговорил с болью в голосе:

– Маргарита, повторяю, не надо говорить о моей матери.

– Почему же, мой капитан?

– Потому что я не хочу.

– Ах, его величество не желают! – воскликнула она. – А ты заплатил за то, чтобы хозяйничать здесь?

Маргарита сознательно прибегла к этим грубым словам, однако дались они ей нелегко, щеки ее зарделись.

– Маргарита, – пролепетал бедный юноша, рискуя вновь заслужить обидное прозвище «простофиля», – скажите, что вы разыгрываете ужасную комедию или сошли с ума!

Ролану было лишь восемнадцать лет, и не удивительно, что он мог говорить такие вещи. Более удивительно то, что искушенные люди театра до сих пор несут со сцены подобный вздор, а не менее умудренная публика проглатывает его, не поморщившись.

Но Маргарита не желала более играть по законам театра, уподобившегося чревовещателю из пьесы «Человек-кукла», у которого в запасе всего два-три голоса. Она сказала то, что хотела и чего никогда не услышишь со сцены:

– Сумасшедшие не знают, что они безумны; комедиантки никогда не раскрывают цели своей игры. Я же хочу быть с вами откровенной до конца, господин капитан. Я позабавилась с вами часок, как другие заглядывают сюда на часок, чтобы позабавиться со мной. Вот и все.

– Неужели правда то, что вы сказали? – произнес Ролан, словно размышляя вслух, и его печальные глаза увлажнились. – Неужели вы – одна из тех несчастных?

Губы Маргариты скривились в ехидной усмешке.

– Не стоит говорить плохо о своей матери, господин Ролан Непомнящий Родства!

Ролан вздрогнул, словно ужаленный змеей. Маргарита твердо выдержала его гневный взгляд.

– Замолчите вы! – пророкотал Ролан.

Никогда прежде Маргарита не видела его таким. Казалось, гнев придал ему величия.

– Да полно! – сказала Маргарита, все более распаляясь в своем бесстыдстве. – Прикажете сложить ручки и пасть на колени перед этой мадонной, которая так и не сумела подобрать вам фамилию?!

Маргарита обладала дьявольской отвагой, однако, когда Ролан сделал шаг вперед, она отпрянула.

Но Ролан сделал только шаг. Он сунул руку в жилетный карман, и четыре тяжелых монеты по сто су со звоном упали на столик с гнутыми ножками. Юноша не оглядываясь бросился к двери.

Скрип рывком распахнутой двери заглушил сдавленный вопль. Его издал не Ролан, не сорвался он также с прелестных губ Маргариты.

Маргарита, облокотившись на угол камина, смотрела вслед уходящему Ролану.

– Молодой лев! – пробормотала она.

Когда Ролан скрылся из вида, на пороге возник бледный встрепанный Жулу. Он подслушивал под дверью. Под правым глазом у него была ссадина. Виною тому был ключ, вставленный снаружи и ранивший Жулу в тот момент, когда дверь неожиданно распахнулась. Именно Жулу издал тот сдавленный вопль. «Дурак» был пьян, угрюм и сердит.

– А, да ты тут как тут! – сказала Маргарита. – Будешь знать, как шпионить. Поделом тебе!

Говоря, Маргарита напряженно прислушивалась. На лестнице раздавались медленные, словно спотыкающиеся шаги Ролана. Жулу переступил порог гостиной.

– Что он с тобой сделал? – спросил он, с трудом выговаривая слова заплетающимся языком.

Маргарита пристально взглянула на него и словно заколебалась.

– Да он совсем пьян! – пробормотала она.

Жулу неосторожно прикоснулся к свежей ране, веко и щека начали затекать.

– Что он с тобой сделал? – раздраженно проревел он.

– Он ударил меня, – ответила Маргарита.

– А-а! – скрипучим голосом отозвался Жулу. – Он тебя обидел?

– Да… очень обидел.

Жулу сжал кулаки и попытался проглотить слюну, заполнившую рот.

Ролан, должно быть, был уже в самом низу, но, поскольку он оставил входную дверь открытой, его шаги по каменной лестнице все еще были слышны в гостиной.

В затуманенном мозгу Жулу мысль то вспыхивала, то угасала.

– А скажи-ка, имел ли он право ударить тебя? – осведомился он, к великому изумлению Маргариты.

– Да ты, оказывается, не так дик, как можно подумать! – вырвалось у нее.

– Отвечай! – настаивал Жулу. – Нельзя, чтобы он скрылся… Имел он право?

– Ну хорошо, имел! – ответила Маргарита, томно сощурившись. – Я любила его, я никого не любила, кроме него!

Жулу зарычал и схватился за кинжал, висевший у пояса.