Башня преступления

– Кто там? – спросил старик.

– Это я, – ответил грубый хриплый голос.

– Кто ты? – спросил полковник.

– Готрон, – был ответ.

Среди присутствующих почувствовалось некоторое волнение, когда старик сказал:

– Войдите.

Все уставились на руки громилы, появившегося на пороге, словно ожидая увидеть на них кровь.

– Здравствуйте, Лейтенант, – проговорил Отец. – Как дела, мальчик мой?

– Нормально, – ответил убийца, по-прежнему стоявший в дверях. – Спасибо, все хорошо.

– Какие у тебя новости? – расспрашивал Крестный Отец.

– Дело сделано, – коротко бросил Лейтенант.

На устах старика появилась улыбка триумфатора, он слегка приоткрыл свой черный платок так, чтобы все видели его радостное лицо.

– Ты знал генерала? – спросил Лекок Лейтенанта.

– Нет, – ответил тот.

– Откуда же ты знаешь, что убил именно его? – поинтересовался Приятель-Тулонец.

Куатье грубо ответил:

– Он должен был прийти и пришел.

Отец потирал руки. Лекок снова спросил:

– Какой он был, этот генерал?

– Я его видел только на полу, – ответил бандит.

– Во что он был одет? – настаивал месье Лекок.

– В дорожный костюм, под мышкой держал чемоданчик, – отвечал Куатье.

Отец скромно прошептал:

– Что вы хотите, мне всегда все удавалось. И дело не в таланте, а в везении… Ну что, Приятель-Тулонец, что скажешь, драгоценный мой?

– Отец, снимаю шляпу, – ответил Лекок. – Мы даже недостойны завязывать вам шнурки.

XI

ДЕЛО ГРАФИНИ

Крестный Отец торжествовал, казалось, что даже его многочисленные морщины распрямились в улыбке юбиляра.

– Я говорил о вещевом мешке, – заметил он, – а тут был чемоданчик. Но можно же и ошибиться.

Члены совета согласились. Куатье сказал:

– Я хочу получить деньги, мне пора, я пойду.

– Ты получишь деньги, сын мой. Но нам еще надо кроить наши черные мантии. День еще продолжается, – заявил полковник Боццо.

Это была сакраментальная фраза Черных Мантий, означавшая неукоснительный, обязательный характер служения организации.

Их лозунг состоял из вопроса и ответа:

– Будет ли завтра день?

– От полуночи до полудня, от полудня до полуночи, если будет на то воля Отца.

Лейтенант явно хотел быстрее уйти.

– Я устал, я уже и так много сделал, – сказал Куатье. Его била дрожь.

– Ты отдохнешь, друг мой, когда закончится день, но не раньше, – предупредил Крестный Отец. В его голосе звучали твердые нотки. – Я все рассказал о тебе совету, мой храбрый мальчик. И совет был очень недоволен, узнав о твоих угрозах. Если бы ты не был нам нужен, ты бы уже был мертв.

– Надо было идти прямо на эшафот? – буркнул себе под нос бандит.

– Да, сын мой, – по-отечески сказал старик. – Мы никогда не бросали своих братьев, но мы всегда действуем в строгом соответствии с нашими правилами. Отныне ты на плохом счету. Иди всегда прямой дорогой.

Кровь подступила к щекам убийцы, но он только сильнее пригнул голову и процедил сквозь зубы:

– Пойдем прямой дорогой.

– Тише! – неожиданно сказал старик и прислушался. Раздался условный стук: три, два, один.

По просьбе Крестного Отца вновь прибывший ответил:

– Брат из монастыря Ла Мерси, из Обители Спасения.

– Это Его Величество, – сообщил Крестный Отец, узнав голос принца. – Очень кстати. Я уже и не знал, что думать… Входите с закрытым лицом! – добавил он уже громче.

– Принц, добро пожаловать, дорогой мой, – продолжал старик очень весело и игриво. Он был в прекраснейшем расположении духа. – Вы очень нужны нам, чтобы проконсультировать этого молодого человека. Наши дела идут хорошо, но должен вам сказать, что наше предприятие не нашло полной поддержки совета.

– Для меня главное – расположение Крестного Отца, – ответил принц, усаживаясь в кресло и приветствуя всех присутствующих легким кивком головы. Лицо его, как и всех остальных, скрывал шелковый платок.

– Хорошо сказано! – подхватил старик. – Как правильно он понимает ситуацию! Конечно, у каждого члена совета своя область влияния… Ах, граф, племянник мой, – полковник неожиданно обратился к графу Корона, – если бы я отдал мою Фаншетту за него, – вот была бы прекрасная супружеская пара! Бедняжка! Я сделал ее несчастной. – Полковник Боццо впервые в жизни о чем-то искренне сожалел.