Горбун, Или Маленький Парижанин

– Так вот почему принц держит на запоре свой домик за церковью Сен-Маглуар!

Друзья принца с видом знатоков, каковыми они и были, любовались ее гибким и в то же время благородным станом, краешком крохотной волшебной ножки, густой, пышной короной шелковистых волос чернее смоли.

На незнакомке был парадный туалет, простая роскошь которого выдавала в ней знатную даму. И чувствовалось, что она умеет носить его.

– Господа, – объявил принц, – уже сегодня вы увидели бы это юное, драгоценное дитя, поскольку она драгоценна мне по многим причинам, и я собирался объявить об этом, но не думал, что это произойдет так скоро. В настоящую минуту я не буду иметь чести представить вас ей: еще не настало время. Прошу вас, подождите меня здесь. Вот-вот вы будете нам нужны.

Он взял девушку за руку и увел в свои покои, дверь за ними закрылась. На всех лицах явилось выражение легкомысленного веселья, и только лицо маркиза де Шаверни осталось, как и прежде, дерзко-насмешливым.

Наставник ушел, и эти большие школьники почувствовали себя свободными.

– Удачи! – крикнул Жиронн.

– Не будем их смущать! – подхватил Монтобер.

– Господа, – начал Носе, – вот так же покойный король совершил выход вместе с госпожой де Монтеспан[49 - Монтеспан, Франсуаза Атенаиса, маркиза де (1641–1707) – фаворитка Людовика XIV, который расстался с ней в 1678 г.] к собравшемуся двору. Кстати, Шуази, это твой почтенный дядюшка поведал о том в своих мемуарах… Присутствовали архиепископ Парижский, канцлер, принцы, три кардинала и две аббатисы, не говоря уже об отце Летелье[50 - Летелье, Мишель (1648–1719) – иезуит, последний духовник Людовика XIV, имевший на него огромное влияние.]. Король и графиня должны были торжественно попрощаться, дабы вернуться в лоно добродетели. Но тем не менее графиня рыдала, Людовик Великий прослезился, затем оба откланялись суровому собранию.

– Как она прекрасна! – задумчиво произнес Шаверни.

– А вы знаете, какая пришла мне мысль? – воскликнул Ориоль. – Семейный совет собран по поводу развода!

Сначала все запротестовали, но потом каждый пришел к выводу, что это весьма и весьма возможно. Ни для кого не было секретом, что принц Гонзаго и его супруга совершенно не общались между собой.

– А ведь он так хитер, – заметил Таранн, – что способен оставить жену, но сохранить ее приданое.

– И потому ему нужны наши голоса, – согласился Жиронн.

– Шаверни, а ты что скажешь? – поинтересовался толстяк Ориоль.

– Скажу, – ответил маркиз, – что вы были бы подлецами, не будь вы такие дураки.

– Клянусь богом, кузен, – возмутился Носе, – ты уже в том возрасте, когда за дурные привычки наказывают, и я хочу…

– Ну, ну, – вмешался миролюбивый Ориоль.

Шаверни даже не взглянул на Носе.

– Как она прекрасна! – еще раз повторил он.

– Шаверни влюбился! – закричали со всех сторон.

– Только поэтому я прощаю его, – объявил Носе.

– А кто-нибудь знает хоть что-то об этой девушке? – осведомился Жиронн.

– Никто и ничего, – отозвался Навайль, – кроме того, что господин Гонзаго тщательно скрывает ее и что Пероль назначен рабом, обязанным исполнять все прихоти этой прелестной особы.

– Пероль ничего не рассказывал?

– Пероль никогда ничего не рассказывает.

– Ну да, ее же охраняют.

– В Париже она одну, самое большее, две недели, – высказался Носе, – потому что в прошлом месяце владычицей и повелительницей в маленьком домике нашего дорогого принца была Нивель.

– Да, и с той поры мы ни разу не ужинали там, – заметил Ориоль.

– В саду установлены, прямо сказать, караулы, – сообщил Монтобер, – и командуют ими попеременно Фаэнца и Сальданья.

– Всё тайны, тайны!

– Ладно, успокоимся. Все равно сегодня узнаем. Эй, Шаверни!

Маркиз вздрогнул, словно его внезапно разбудили.

– Шаверни, ты что, замечтался?

– Шаверни, почему ты молчишь?

– Скажи хоть что-нибудь, Шаверни! Можешь даже нас оскорбить!

Маркиз оперся подбородком на руку.

– Господа, – сказал он, – вы по нескольку раз в день губите свои души из-за каких-то банковских бумаг, а я ради этой красавицы погубил бы душу окончательно, раз и навсегда.

Оставив Плюмажа-младшего и Амабля Галунье в людской за обильно накрытым столом, господин де Пероль покинул дворец через садовую калитку. Прошествовав по улице Сен-Дени и пройдя за церковь Сен-Маглуар, он остановился перед калиткой другого сада, стены которого были почти скрыты огромными поникшими ветвями старых вязов. В кармане прекрасного кафтана господина де Пероля лежал ключ от этой калитки. В саду не было ни души. В конце сводчатой аллеи, такой тенистой, что она казалась таинственной, виднелся новый дом, построенный в греческом стиле; его перистиль окружали статуи. О, этот садовый дом был подлинная драгоценность! Последнее творение архитектора Оппенора![51 - Оппенор, Жиль Мари (1672–1742) – французский архитектор и рисовальщик.] По тенистой аллее господин де Пероль дошел до дома. В вестибюле торчали ливрейные лакеи.

– Где Сальданья? – осведомился Пероль.

Оказывается, господина барона Сальданью никто со вчерашнего дня не видел.

– А Фаэнца?

Ответ был точно таким же. На тощей физиономии управляющего выразилось беспокойство.

«Что бы это значило?» – подумал он.

Не задавая больше лакеям вопросов на этот счет, Пероль спросил, можно ли видеть мадемуазель. Забегали слуги. Наконец раздался голос первой камеристки. Мадемуазель ждет господина де Пероля у себя в будуаре.

Едва он вошел туда, мадемуазель закричала:

– Я не спала всю ночь! Я ни на миг не сомкнула глаз! Я не желаю больше оставаться в этом доме! С той стороны сада не улочка, а какой-то разбойничий притон!

Собеседницей Пероля была девушка поразительной красоты, которую мы только что видели во дворце принца Гонзаго. Но здесь, пока не облачившаяся в парадный туалет, в утреннем дезабилье, она казалась еще прекраснее, если только такое возможно. Белый свободный пеньюар позволял догадываться о совершенствах ее фигуры; длинные черные волосы свободно падали пышными локонами на плечи, а крохотным ножкам было просторно в атласных туфельках без задников. Чтобы подойти близко к такой прелестнице и не потерять голову, надо быть из мрамора. Но у господина де Пероля были все основания пользоваться доверием своего господина даже в подобных обстоятельствах. По части бесстрастности он мог бы поспорить с самим Месруром, главой черных евнухов халифа Гаруна аль-Рашида. Вместо того чтобы восхититься прелестями прекрасной собеседницы, он сказал:

– Донья Крус, господин принц желает сегодня утром видеть вас у себя во дворце.

– О чудо! – вскричала девушка. – Я выйду из своей тюрьмы? Пройду по улице? Да быть не может! Уж не снится ли вам наяву сон, господин де Пероль?