Карнавальная ночь

– И что же ты надумал, братец мой?

Леон опустил голову.

– Я не предполагал, – прошептал он, – начиная этот разговор, что зайду так далеко в своих признаниях.

– Я должна знать все! – решительно заявила Роза.

– Да, – согласился Леон, – ты права. За неимением другого наследства, оставлю тебе хотя бы полную и откровенную исповедь обо всех обстоятельствах моей злополучной жизни. Так вот, сестра, я постоянно думаю о Ните, потому что был как безумный влюблен в нее, влюблен страстно, до беспамятства!

– Ты говоришь об этой любви в прошедшем времени, братец?..

– Ибо я очень старался побороть эту любовь, – произнес Леон, проводя рукой по изборожденному ранними морщинами лбу. – Говорят, чтобы любить, надо надеяться. Думаю, у меня никогда не было надежды. Впрочем, возможно, человек надеется, даже сам о том не подозревая…

Роза глубоко вздохнула и стиснула руку брата. А тот продолжал:

– Ты права! Ты совершенно права! Мне стало несравненно легче, когда я во всем признался тебе, которая заменила мне всю семью, также как она заменила мне всю вселенную. Поэтому повторяю: у меня никогда не было надежды, ведь я из тех, кто трезво оценивает свои возможности. Сестра, мы с тобой дворяне, но я избрал ремесло нотариуса, которое накладывает печать буржуазности даже на самое знатное имя. Не знаю почему, но мне кажется, принцесса Эпстейн, дочь пэра Франции, скорей согласится выйти замуж за скомороха, авантюриста, за человека самого пропавшего, да за кого угодно, только не за нотариуса. Сейчас модно кричать, что сословные предрассудки вымирают или уже вымерли. Однако ж все, что я тебе говорю, – сущая правда. Мечта моя выглядит настолько несбыточной, что, мне кажется, у меня было бы больше шансов, превратись я вдруг из честного нотариуса в человека вызывающего, необычного, дерзкого, поставившего себя «вне общества», как порой говорят, боясь употребить одно страшное слово для выражения сути; я-то знаю это слово и говорю его: преступного!

Роза молчала.

Леон де Мальвуа с горечью продолжал:

– По крайней мере, все выходящее за рамки обыденной жизни, попадает в мир романов, волнует, удивляет. Роман в наши дни считается делом презренным, однако это дело высочайшее.

Роза застыла как статуя.

И, поскольку брат снова умолк, она сказала со странным спокойствием:

– Я прекрасно тебя понимаю.

И затем совсем тихо спросила:

– Ты когда-нибудь мечтал преступить черту, о которой говоришь?

– Быть может, – отвечал Леон изменившимся голосом. – Но как спокойно ты, сестра, выслушиваешь рассказ о моих терзаниях, которые за год состарили меня, по крайней мере, на двадцать лет!

Роза взяла руку брата и крепко прижала к груди. Он вздрогнул. Сердце Розы стучало так, что, казалось, вот-вот выскочит.

– Я больше ничего тебе не скажу! – вскричал он. – Ты просто не вынесешь!

– Нет, – ответила она со скорбной улыбкой. – Нет. Не бойся. Если б мне было суждено умереть от избытка чувств, сердце мое остановилось бы еще вчера. Будь добр, продолжай.

Леон сделал над собой неимоверное усилие, чтобы снова собраться с духом.

– Я ни разу не преступил черты так называемого долга, – заговорил он снова более твердым голосом, – и если кажется – да так оно и есть, – что я оказался за чертой, то меня толкнул на это слепой случай. Если землетрясение обрушит дом на лежащий ниже по склону участок соседа, можно ли винить в этом хозяина дома? Но почему я должен оправдываться? Суди сама. Это ради тебя, Роза – я это не в упрек говорю – именно ради тебя я приобрел в свое время контору нотариуса Дебана. С возрастом я стал куда рассудительнее, чем был в юности. Я решил приобрести для нас обоих, детей обедневшего помещика, особенно ради тебя, которую мне предстояло выдать замуж, умеренный, скромный достаток, положение, которое нетрудно поддерживать, но которое не дает ходу честолюбивым устремлениям молодости.

Будь я один и свободен, так избрал бы военную службу, у меня душа солдата: я могу быть смел и силен в открытом бою, но совершенно теряюсь в той подспудной возне, в которой приходится участвовать, будучи не солдатом, а нотариусом.

Я вернул доброе имя конторе Дебана. Это было просто чудо. Не думаю, что в мире найдется много людей столь же твердых в своей честности, как я. Я пользовался расположением, а равно доверием последнего герцога де Клар. Однажды он мне сказал: «Леон, если бы при вашем имени вы были бы простым мамелюком или орлеанским стрелком, я бы выбрал вас себе в зятья».

Я же нотариус, то есть гораздо больше, чем простой солдат – но и гораздо меньше. Нотариус не может мечтать о маршальском жезле. Нотариус останется нотариусом до гробовой доски! Солдат же – очень емкое слово, оно может означать впереди любые чины и славные подвиги. А слово «нотариус» кроме нотариуса не значит ничего!

После смерти герцога де Клар на моих плечах оказались два поручения, которые, к сожалению, прямо противоречили друг другу; кончина матери Франсуазы Ассизской, которая тоже была моей клиенткой, превратила второе поручение, менее для меня приятное, в мой священный долг.

Ты, конечно, догадалась, что это были за поручения, сестра. Во-первых, он поручил мне опеку над Нитой, и я исполняю это, несмотря на решение суда и моих смертельных врагов из дома де Клар; а во-вторых, разыскать законного наследника огромного состояния де Клар.

С давних пор, уже лет двенадцать назад, до меня доходили смутные слухи о какой-то махинации, завязавшейся вокруг этого наследства, не имеющие ничего общего с той сделкой – я тебе уже о ней рассказывал – между госпожой Терезой и мэтром Дебаном. Почти все письмоводители конторы были так или иначе замешаны в этой махинации, руководил которой человек, обладавший огромным умом, необыкновенной дерзостью и связями в некоторых таинственных кругах (в их существование мало кто верит, но они существуют), что делало его весьма могущественным.

Речь идет о господине Лекоке. Он был главой, или «Отцом», Черных Мантий.

Об этом преступном братстве ходило много слухов, сочиняли немало небылиц. Утверждаю, что оно существовало, ибо в этом самом кабинете мне трижды делались такие основанные на непреложных фактах предложения, что, прими я их, мой скромный достаток превратился бы в колоссальное состояние. Вот в этом самом кресле, где сейчас ты сидишь, сидел один человек, который предлагал мне в жены дочь банкира Шварца с тремя миллионами приданого и должность управляющего банком, весьма успешно конкурирующего с Банком Франции…

Жива ли она сейчас, эта дважды лишавшаяся главаря шайка? Думаю, да, но следы ускользнули от меня.

Я верю в ее существование и полагаю, что именно она станет причиной моей гибели.

Итак, у меня нет никаких причин скрывать, что некоторое время я поддерживал отношения с господином Лекоком, чье сыскное агентство, созданное независимо от содержавшейся на казенный счет полиции, было тем не менее своего рода полицией. Я выполнял свой долг, и это меня оправдывает. Мне было поручено найти, вот я и искал.

Господин Лекок очень стремился вовлечь меня в свою организацию (у меня были основания так считать, я и по сию пору в этом убежден). Так вот, я пытался воспользоваться его услугами, чтобы выполнить последнюю волю двух моих клиентов или, скорее, чтобы оградить интересы принцессы Эпстейн. Ведь если два обязательства противоречат друг другу, человек невольно выбирает то, которое ему больше по душе. Человек беспристрастен лишь на словах. Я всей душой желал счастья Ните и потому искал не законного наследника, этого Ролана, сына генерала Раймона де Клар; я искал доказательства того, что его нет в живых…

– И что же, – спросила Роза, голос которой звучал как-то необычно, – ты нашел эти доказательства, братец?

НЕЖДАННАЯ ГОСТЬЯ

Леон немного помолчал и сказал: – Я не нашел прямых доказательств смерти наследника рода де Клар, зато нежданно получил косвенные. Он не заметил странной усмешки на губах сестры и продолжал:

– Таким косвенным доказательством я считаю похищение бумаг, подтверждающих законные права молодого Ролана де Клар. Принцессе Эпстейн, которая и так уже владеет имуществом, эти документы были не нужны. Они могли понадобиться лишь самозванцу, желающему утвердить свои права.

– Когда пропали документы? – спросила Роза.

– Через полтора месяца после гибели господина Лекока.

– А самозванец уже объявился?

– Пока нет.

– Почему же ты не заявил в полицию?

– Я подал жалобу.

– А на кого?

– На графа и графиню дю Бреу де Клар.

– Вот как? – сказала Роза. – У тебя есть причины подозревать их?

– Есть… и очень весомые.

– И чем дело кончилось?