Огоньки светлячков

В спальне горел свет. Бабушка сидела на краю кровати, прислонившись спиной к стене, и не сводила отсутствующего взгляда со спящего ребенка, с теней, которые отбрасывали на него реечки колыбели. На другой кровати спала моя сестра, натянув простыню до самого лба. Рядом на тумбочке белела носатая маска.

– Свет включен, – сказал я бабушке.

Она повернулась, будто не слышала, как я вошел.

– Знаю. Оставь. Это для него. И не ори так.

Она указала рукой на младенца. До маски она, наверное, тоже могла бы дотянуться.

– Что стряслось? – прошептала бабушка. – Я слышала, как ты сломя голову носился по дому. Ты заходил в комнату родителей?

– Дверь случайно открылась, – объяснил я. – Но папы там не было.

Я сделал шаг к ее кровати. От бабушки всегда пахло ароматной пудрой. Когда она пользовалась ею, на лице и одежде часто оставались белые пятна.

– Скоро вылупится цыпленок, – сообщил я.

Морщинистая рука коснулась скорлупы. После пожара бабушка почти ничего не видела.

– Это твое яйцо. – Она понизила голос и продолжала: – Твоя мама рассказала мне о нем.

– Скоро вылупится цыпленок, – повторил я.

Бабушка нахмурилась. Одна ее бровь была узкой и редкой, на ней был шрам, и волосы в этом месте не росли. Их навсегда забрал огонь. Вместе со зрением.

– Цыпленок? Из неоплодотворенного яйца? – Верхняя губа ее приподнялась. – Ну-ка, что сказала тебе мама?

– Сказала всегда держать в тепле. Так рождаются цыплята. Папа одного убил, и мама дала другое яйцо. А теперь оно зашевелилось. Потрогай. Цыпленок точно скоро вылупится.

Лицо бабушки разгладилось, кажется, даже исчезли складки обожженной пламенем кожи.

– Да, все правильно, – сказала она. – Дай-ка его мне.

Бабушка натянула покрывало с кровати на колени. Я сел напротив, скрестил ноги, передал ей яйцо и положил подбородок на подставку из рук.

Бабушка приложила яйцо к уху, а палец прижала к губам, чтобы я сидел тихо.

– Да, слышу, – произнесла она через несколько секунд и вытянула руку с яйцом к самому моему лицу. Я отодвинул ее к уху.

– Слышишь?

Я ничего не слышал.

– Неужели не слышишь писк? – настаивала бабушка.

И я услышал. Писк. Очень слабый.

– Да! Слышу! – выкрикнул я, и бабушка зашикала. – Он скоро вылупится, – восторженно выдохнул я.

Бабушка кивнула и положила яйцо под подушку.

– А теперь закрой глаза, – велела она.

– Закрыть глаза?

– Цыплята никогда не вылупляются, когда на них смотрят. – Она накрыла ладонью мои глаза. Мы сидели несколько минут в полной тишине.

– Ну вот, – услышал я голос бабушки.

Она убрала руку, но отвернулась к подушке, закрывая обзор, поэтому я не видел, что она делает. Бабушка развернулась ко мне и вытянула сложенные пригоршней ладошки.

– Видишь?

Я удивленно смотрел на ее руки – в них ничего не было.

– Видишь? – настойчиво повторила бабушка.

Но я и правда ничего не видел. Сначала.

– Смотри. Он здесь.

И я увидел. Ярко-желтого цыпленка. Пушистого. Он так громко пищал, что мог разбудить ребенка.

Бабушка улыбнулась и положила цыпленка себе на плечо. Он принялся рыться клювом в ее седых волосах, будто искал там свою первую еду. Бабушка рассмеялась и повела плечом. Ей было щекотно.

– Видишь?

Я кивнул, завороженный происходящим настолько, что не мог говорить.

– Видишь? – повторила бабушка, ведь она не знала, что я кивнул.

– Конечно, – громко сказал я, чтобы она точно услышала. – Он такой, каким я его представлял. Желтый.

Бабушка одной рукой взяла цыпленка, его голова просунулась между пальцев и стала вертеться во все стороны. И запищал он еще громче.

– Сложи ладони, как я, – велела бабушка.

Я послушно вытянул руки. Цыпленок прыгнул, и его коготки впились в кожу, а пушок коснулся пальцев. Я поднес малыша к лицу.

– Я ждал тебя целых два ряда, – сказал я ему.

На стене в подвале, рядом с велосипедом, висел календарь. Ячейки были днями, а ряды неделями. Когда все ячейки в рядах были закрыты крестами, отец отрывал лист – значит, прошел месяц. Календари не менялись часто, но, если появлялся новый, я знал, что прошел год. И еще год я отсчитывал, когда для одного из нас готовили торт. Каждый в нашей семье часто смотрел на календарь. Мне же было важно отмечать, когда сменялись день и ночь, а для этого у меня был лоскуток света на полу.

– Я ведь спас тебя от смерти на сковороде, – добавил я, подумав.

Бабушка громко рассмеялась.

А потом раздался громкий голос отца.