Тлеющий огонь

Лифт по-прежнему не работал. Она потащилась по лестнице на седьмой этаж, всю дорогу сдерживая слезы: уставшая, с ноющей от боли ногой, с пульсирующим на руке порезом и ужасно голодная. В участке ей дали еду, но она так нервничала, что не смогла проглотить ни кусочка. Вставив запасной ключ в замок и слегка покрутив им из стороны в сторону, она уговорила дверь открыться, чувствуя, как сосет под ложечкой и от голода кружится голова.

Кухня выглядела так, будто пережила обыск, – и она решила, что полиция действительно ее обыскала: ящики и шкафы открыты, повсюду беспорядочно составлены кастрюли и тарелки. Тут же лежали испорченные продукты, которые она купила в супермаркете на последние деньги.

Отвернувшись, чтобы не видеть всего этого, Лора выключила свет и направилась в комнату, так и не приняв душ и не почистив зубы. Тихо всхлипывая, заползла в кровать и принялась поглаживать себя по затылку, пытаясь успокоиться. Так всегда раньше делал отец, чтобы Лора перестала нервничать, чтобы боль утихла и она смогла уснуть.

Проблем и боли у нее было предостаточно. Ее раннее детство, проведенное в грязном районе Южного Лондона, было лишено событий. Настолько, что она не сохранила в памяти почти ничего, кроме светло-коричневого дома рядовой застройки на узкой улице и ощущения сухой, колючей лужайки под ногами летом. Ее воспоминания, казалось, начинались только с девятилетнего возраста, когда они всей семьей переехали в маленькую деревушку в Сассексе. Там-то и начались все проблемы.

Нет, с самой деревней было все в порядке. Лоре нравилась ее причудливая красота, каменные коттеджи и сверчки в густой зелени, вежливые соседи с их белокурыми детьми и собаками вошедшей в моду породы лабрадудль. Мать Лоры, Джанин, говорила, что жизнь там отупляет, что, наверное, было плохо. Но Лоре там нравилось. Ей нравилась деревенская школа, где в ее классе было всего пятнадцать человек, а учителя считали ее очень начитанной. Нравилось гонять на велосипеде без всякого присмотра по узким проселочным дорогам в поисках ежевики.

Отец Лоры, Филип, нашел работу в соседнем городке. Он отказался от мечты посвятить себя сценографии и теперь работал бухгалтером, отчего Джанин закатывала глаза всякий раз, когда об этом заходила речь.

– Бухгалтер! – шипела она, сильно затягиваясь сигаретой и поправляя рукав туники. – Смеху подобно!

– Жизнь не может быть сплошным развлечением, Джанин. Иногда приходится вести себя, как подобает взрослым.

– И не дай бог взрослым повеселиться, так, что ли, Филип?

Лоре казалось, что родители не всегда были такими. Ей смутно помнились времена, когда ее мать была больше довольна жизнью. Тогда она не сидела за обеденным столом с угрюмым видом, скрестив руки на груди и почти не притрагиваясь к еде, и не цедила сквозь зубы ответы на все вопросы отца. Было время, когда ее мать все время смеялась. Когда она пела!

– Может, нам лучше вернуться в Лондон? – не раз спрашивала Лора, в ответ на что мать с грустной улыбкой гладила ее по голове, устремляя тоскливый взгляд в пустоту.

Отец же на ее слова всегда реагировал предсказуемо и эмоционально:

– Мы не можем вернуться, цыпленок, у меня теперь здесь работа. И дом у нас тут такой чудесный, правда?

Ночью Лора слышала, как они спорят.

– Работа, которую ты себе нашел, – говорила мать жутким, шипящим голосом, – это финансовое консультирование. Ради всего святого, Филип, неужели тебе действительно хочется заниматься этим всю свою жизнь? Дни напролет считать чужие деньги? – И еще: – Неужели нам уготована такая жизнь? Такая будничная? В деревне? В Сассексе? Видишь ли, я на нее не подписывалась.

И ответ:

– Подписывалась?! Это брак, Джанин, а не театральный курс.

Будучи примерным ребенком, Лора постаралась выкинуть услышанное из головы и решила, что если будет как следует учиться и очень хорошо себя вести, то все, что делало ее мать несчастной, улетучится само собой. Лора изо всех сил старалась угодить матери, рассказывала, как ее хвалят учителя, показывала ей все свои школьные рисунки.

Днем Лора постоянно держалась возле матери. Она помогала ей делать уборку, сидела рядом, когда та читала, и тихо ходила за ней из комнаты в комнату, когда мать бесцельно бродила по дому, не находя себе места. Лора стремилась уловить настроение матери по выражению ее лица, понять, какие мысли ее занимали, что заставляло ее так вздыхать или смахивать с глаз челку, и что она могла сделать, чтобы заслужить улыбку. Иногда ей это удавалось, а иногда и вызывало у матери раздражение, и та говорила:

– Ради бога, Лора, ты можешь оставить меня в покое хоть на минутку и дать мне побыть наедине с собой?

Осенью Джанин начала брать уроки рисования. А с наступлением рождественских каникул что-то изменилось. С востока подул ледяной ветер, принесший с собой невероятно красивое голубое небо, колючий холод и, совершенно неожиданно, оттепель в семейных отношениях. Казалось, что было объявлено перемирие. Лора понятия не имела почему, но что-то точно изменилось, потому что ссоры прекратились. Отец больше не выглядел издерганным и подавленным. Мать улыбалась, когда мыла посуду, а вечерами вместе с Лорой смотрела телевизор, прижимая ее к себе, а не сидела, как раньше, в кресле с книгой в руках. Они даже пару раз съездили вместе в Лондон: один раз в магазин игрушек, а другой – в зоопарк.

Новый год начался оптимистично: утром мать с улыбкой помахала Лоре рукой, провожая в школу. А в выходные ей даже пообещали всей семьей поехать кататься на санках, если выпадет снег.

Снег выпал, но кататься на санках они не поехали.

В ту пятницу менее чем за час выпало два с половиной дюйма снега, поэтому футбольную тренировку отменили. Было немногим более трех часов, когда Лора накатом спустилась с холма на велосипеде, возвращаясь домой, и выехала на середину дороги, где из-за движения машин снег полностью растаял. Но уже начинало темнеть, и она не увидела и не услышала появившийся на дороге автомобиль. Казалось, он возник из ниоткуда.

Отлетев в сторону на десять с лишним футов, она ударилась спиной об асфальт, и мать, стоявшая на подъездной дорожке перед домом, слышала треск ее расколовшегося шлема. У нее был перелом кости черепа, сложные переломы ноги и таза. Водитель сбившей ее машины уехал, не остановившись.

Затем начались проблемы и боль. Шесть операций, долгие месяцы в больнице, бесконечные часы изнурительной и мучительной физиотерапии, занятия с логопедом, помощь психотерапевта. В конце концов все зажило. Но зло уже свершилось, и хотя здоровье ее почти восстановилось, сама Лора стала другой. Она стала медлительной, агрессивной и не такой милой, как раньше. С беспомощным отчаянием она видела, как сужались ее некогда безграничные горизонты, и ее внутренний мир погружался в беспросветную мглу.

Утром Лора приготовила в микроволновке все размороженные продукты. Наевшись досыта, выбросила остатки еды в мусорное ведро, оделась и отправилась на работу.

– Ты что это делаешь? – возмущенно поинтересовалась Майя, ее начальница в прачечной, выйдя из задней комнаты и увидев, как Лора снимает пальто и вешает его на крючок за прилавком.

– Сегодня моя смена, – ответила Лора. – Сегодня среда.

– Да, а вчера был вторник, и тоже была твоя смена, только ты вообще не явилась.

Лора начала было что-то говорить, но Майя жестом остановила ее.

– Довольно, мне нет до этого дела. Извини, но с меня хватит, Лора. И знать не хочу, что у тебя случилось на этот раз…

– Майя, мне очень жаль…

– Ты знаешь, что было вчера? Знаешь? Вчера моему внуку исполнилось пять лет, и его мама по этому случаю повела его в зоопарк. И я должна была пойти с ними и все такое, но только я не пошла. И знаешь почему? Потому что я была здесь и заменяла тебя, а ты даже не соизволила позвонить и предупредить, хотя бы ради приличия.

– Я не могла, Майя. Мне ужасно жаль, честно, что так тебя подвела…

– Не могла просто позвонить? И почему? Опять оказалась за решеткой?

Лора опустила голову.

– Господи, да какого черта, прошу прощения за выражение! Тебя что – опять арестовали? – Майя в отчаянии всплеснула руками. – Извини, милая, но я больше не могу. Просто не могу. Хорошего понемножку. Я достаточно наслушалась твоих россказней. И я тебя предупреждала, верно? Не раз и не два. Твои вечные опоздания, грубость по отношению к клиентам…

– Но, Майя, это не было…

– Я знаю! Знаю, что ты хочешь сказать. Что ты не виновата. Ты никогда не бываешь виноватой. Может, так оно и есть. Может, это и не твоя вина, но, черт возьми, и не моя тоже! Или не так?

Лору вырвало на тротуар возле прачечной. Рыбными палочками и пиццей.

– Я не нарочно! – крикнула она Майе, в ужасе взиравшей на происходящее в окно.

Она не делала этого специально. Она же не могла вызвать рвоту по своей прихоти. Просто, сунув карту в банкомат рядом с прачечной, она убедилась, что на ее банковском счете было семь фунтов пятьдесят семь пенсов, что вместе с четырьмя фунтами сдачи в сумочке составляло все ее богатство. А теперь ее еще и уволили. Это было как удар под дых, потому что увольнение влекло за собой санкции. Ей могли отказать в жилищном пособии, причем на несколько месяцев, как уже случалось с людьми, которых она знала. Она представила, как ее выбросят на улицу и она станет бездомной, если, конечно, не попадет в тюрьму за убийство. И вот тогда ее вырвало. Вытерев рот, она побрела прочь, прикусив нижнюю губу и пытаясь подавить нарастающую панику, поднимавшуюся из глубин только что опустошенного желудка.

Добравшись до дома, она позвонила матери. Несмотря на то что мать так часто подводила и разочаровывала Лору, она продолжала ее любить и каждый раз надеялась, что вот теперь все пойдет по-другому.

– Мама? Ты меня слышишь? – На линии слышался какой-то треск и шум на заднем плане. – Мама?

– Лора! Как ты, дорогая?

– Мама… Со мной не все в порядке. Ты не могла бы ко мне приехать? – Последовало долгое молчание.

– Мама?

– Извини, дорогая?

– Я сказала, не могла бы ты ко мне приехать?