Свой, чужой, родной

– Может, – сказала я. – Откуда сведения?

– Источники не раскрываем. Но они абсолютно надежны. Цени. Вот кто твой настоящий друг, а не этот хмырь из квартиры напротив, которому лень на тебя пять минут потратить.

– На моих щеках слезы благодарности.

– Правда?

– Еще бы. Я правильно поняла, первый этаж назад в жилое помещение не переводили?

– Вот этого не знаю, но, похоже, все-таки перевели. Не то бы в аренду сдавали. Чего ж квадратным метрам пустовать? Одно совершенно ясно: дом продавался целиком, целиком она его и купила.

– А дата известна?

– Дата тебе зачем?

– Пока не знаю.

– Ладно, уточню. Целую.

Закончив разговор, я еще какое-то время пыталась сосредоточиться на работе, но вскоре стало ясно: меня неудержимо тянет на улицу Спасскую. Хотя не было никакой уверенности, что Могилевская до сих пор живет там. А если даже живет, что я ей скажу при встрече? Задам вопрос: почему ваша собственность стоит заброшенной? Уж не потому ли, что там нечистая сила завелась? Допустим, сама хозяйка по какой-то причине в доме не живет, но ведь и в аренду не сдает, а это весьма странно. Может, он внутри весь обветшал и развалился, а на ремонт у нее нет денег? А теперь и вовсе никакого смысла ремонт делать, если скоро дом снесут. Вряд ли она станет отвечать на мои вопросы. Представлюсь лидером общественной организации, ратующей за сохранение исторического наследия. «Как вы относитесь к тому, что ваш дом идет под снос? Мы, неравнодушные люди, категорически против…»

Покопавшись в Интернете, я обнаружила подходящую организацию, ознакомилась с ее сайтом и чуть ли не бегом бросилась на Спасскую. Мелькнула мысль: а не обратиться ли к Вальке, он ведь намеревался быть моим водителем. Но делать себе это тут же отсоветовала. Навязчивость – не лучшая черта. В общем, я отправилась на троллейбусе и потратила пятнадцать минут на дорогу.

В конце пути меня ждало разочарование. Четвертый дом был на месте, и восьмой тоже, а вот шестой отсутствовал. Вместо него – крепкий забор со щитом информации. «Здесь будет возведен жилой дом на двадцать квартир» – и перечень организаций, которые в этом участвуют. Впрочем, за забором царила тишина. Где теперь искать Могилевскую? По крайней мере, еще одно жилье у нее точно есть. И если уж в доме с колоннами по вечерам горит свет, вполне вероятно, искать Тамару Аркадьевну следует именно там. Хотя женщина она, скорее всего, не бедная, если смогла купить дом в центре города, а значит, и квартир может иметь несколько. И жить не здесь, а, к примеру, в другом городе. Кстати, это объяснение, почему дом пустовал.

Потоптавшись без всякого толку еще минут десять, я вновь оказалась в троллейбусе, со злостью думая о Тимке, которому нетрудно было бы раскопать всю подноготную Могилевской, но он палец о палец не ударит, чтобы мне помочь.

Через полчаса я стояла перед калиткой дома с колоннами. Глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, и нажала кнопку домофона. Мне никто не ответил. Потратив на ожидание никак не меньше десяти минут, я в крайней досаде отправилась домой.

Но почти сразу намерения мои изменились, и я зашагала к дому, что соседствовал с хоромами Могилевской и где уже была однажды в неуемном желании поближе взглянуть на интересующую меня чужую собственность.

С моего предыдущего визита во дворе мало что изменилось. Правда, кто-то вынес старые рамы и бросил их возле сарайчика, в результате к забору я протиснулась с трудом. И вспомнила: этот дом тоже идет под снос, видимо, жильцы уже готовятся к переезду.

Примерно тогда я и заметила женщину лет семидесяти с небольшим. Она сидела на скамейке возле сарая и с интересом за мной наблюдала. Несмотря на жару, она была в шерстяных носках, войлочных тапках и меховом жилете поверх цветастого халата. На голове платок, который женщина повязала концами назад. Такие старушки обычно встречаются в деревнях, я даже подумала, бабулю оттуда привезли совсем недавно, вот она и скучает в городе, и поболтать будет не прочь, только мне от ее рассказов мало прока, если она приезжая.

– Здравствуйте! – громко поздоровалась я, чтобы бабуля не решила, чего доброго, что я с дурными намерениями.

– Здравствуй, милая, здравствуй, – охотно отозвалась она.

Я прошлась вдоль забора, поглядывая на двор дома с колоннами, там было по-прежнему пустынно.

– Калитка вон там, за сарайкой, – указав рукой за свою спину, сказала бабуля и широко улыбнулась. Зубы у нее оказались мелкие, ровные, сероватого цвета. – Только заперта калитка, хозяев-то нет.

– А вы не знаете, где они? – подходя ближе, спросила я.

– Нет, милая. Ни где они, ни кто такие. Вот прежних хозяев знала даже очень хорошо. И художника, который дом построил, тоже. Солидный был человек. Барин. Я перед ним робела. Не любила приходить, когда он дома.

– Часто бывали у них в гостях? – задала вопрос я, устраиваясь рядом с ней на скамейке.

В ответ она весело хихикнула:

– Какая из меня гостья? Убиралась я у них в доме. Хозяйка хворая была, да и не по чину ей руки пачкать. Она с утра с маникюром, мужу не показывалась, пока прическу не сделает. А я перед своим нечесаная да немытая… А ничего, пятьдесят два года прожили, пока в прошлом году не помер, царство ему небесное. Готовила Ираида, это жену художника так звали, всегда сама. Нельзя, говорит, чужого к стряпне допускать. Мужик любит, чтоб из твоих рук… Небось боялась, что плюнет кто в еду-то. Мнительная была, везде мерещились завистники. Может, правда их было много. Жили они богато. А чужое богатство у нас не жалуют. А ты что по дворам шастаешь? – спросила она, с хитрецой на меня поглядывая. Бабуля оказалась не так проста.

– В калитку звонила со стороны улицы, никто не открыл, подумала, может, во дворе хозяева и звонка не слышат. Я по поводу переселения. В связи со строительством дороги несколько домов идут под снос.

– Нас на днях собирали, – кивнула женщина. – Разъяснили, что к чему.

– И как? Вы условиями довольны?

– По мне, так и здесь хорошо. Всю жизнь в этом доме прожила, даже родилась тут. Мы тогда во флигеле жили, его снесли лет тридцать назад. Комнатенка маленькая, окошко круглое, чуть больше яблока. Темень, сырость. Но ничего, жили. Потом в доме дали две комнаты. Вот уж счастье было. Сказать по чести, никогда бы отсюда не уехала. Да дочка ворчит: надоели эти гнилушки, так что переедем. Куда-то на Измайлова. Я толком и не знаю, где это. Буду в квартире сидеть на девятом этаже да в окно смотреть, ждать, когда дочка с работы вернется… – она вздохнула, но тут же улыбнулась.

– Значит, хозяев этого дома вы не знаете? – задала вопрос я, выдержав паузу.

– Художник, когда помер, все вдове завещал. И дом, и картины. Пока Ираида жива была, в порядке все содержала. Детей у нее двое, сын да дочка. Дочка в Москве училась, а сын тоже по художественной части. Вроде и дружили они между собой, но как мать умерла, принялись ругаться. Не поверишь, чуть ли не до драки. Брат хотел дом себе оставить, а сестра с него денег требовала, видать, много. У него их то ли не было, то ли давать не хотел. Ну и продали дом. А я к новому хозяину по наследству перешла. Он внизу магазины устроил, там, где у художника мастерская была, вот там и убиралась. А в квартире, видно, кто-то другой убираться приходил, вряд ли его жена сама спину гнула. Хотя, может, и сама. Но меня не просили, и чужих я вроде не видела.

– А что там были за магазины?

– Ой, да каких только не было! – махнула рукой она. – Народ подолгу не держался. Дом-то старый, летом жарко, зимой холодно. А хозяин ничего делать не хотел. Такой был жаднющий, господи, прости. Одни деньги на уме. Только не больно они ему и пригодились. Поехали с женой на дачу и разбились. Вот так. Дом, можно сказать, чужим людям достался. Своих детей у них не было, а хозяин в первом браке мальчонку усыновил. Вот ему все и отошло. Он быстренько добро неродного папаши распродал, и поминай как звали.

– И кто купил дом, вам неизвестно?

– Нет, неизвестно. Да и неинтересно было. Руки-ноги болят, убираться тяжело, дочка мне и запретила. Хватит, говорит, мама. Всю жизнь на двух работах, пора и отдохнуть. Ну, я и подумала, позовут новые хозяева, может, и поработаю еще, а нет… так на заслуженный отдых.

– Не позвали?

– Даже не видела их ни разу. Как дом купили, ремонт затеяли. Вот парня, что ремонт делал, видела. Один работал, худенький такой, роста вроде немалого, а худой, точно ребенок. Еще подумала: много он один наработает? А он ничего, видать, шустрый. Месяц у него ушел. Хотя не знаю, может, и недоделал ремонт-то. Шторы на окнах висели, но хозяев так и не видать. А потом ставни на замок, и уж лет шесть света нет, так что по всему выходит – нежилой дом. Чудеса! Купить такой дом и не пользоваться. Уж хоть бы сдали, если сами жить не хотят.

– Действительно, странно, – кивнула я. – И в последнее время вы здесь никого не видели? В доме по вечерам свет горел.

– Свет горел? – переспросила она. – Ну, если только с улицы, отсюда-то не разглядишь. Видела я, как из калитки мужчина выходил. Молодой. Может, хозяин, а может, и нет. Одет небогато. Хотя сейчас и не поймешь. Внучке платье купили – взглянуть не на что, а такие деньжищи…

– Вы сказали, молодой мужчина? Значит, хорошо его разглядели. Волосы у него были светлые или темные?

– Не помню, милая. На нем кепка была или фуражка. Симпатичный вроде. Хозяевам должны были бумагу прислать о сносе дома. Тебе лучше в управе спросить, где хозяина искать.

– Там тоже ничего не знают.

– Чудеса.

– Я вас попросить хотела. Если хозяева вдруг появятся, не могли бы вы мне позвонить?

– А чего ж не могу? Позвоню. Пиши номер, – она достала из кармана халата мобильный и протянула мне.

Я быстро записала номер и сказала:

– Меня Валентина зовут. А чтобы вы меня не забыли, я указала дом 23.

– Вот и хорошо. А я, значит, Пелагея Алексеевна.

– Спасибо. – Я поднялась, а она вдруг спросила:

– Ты зачем на самом деле пришла?

С минуту я молчала, а потом подумала: когда не знаешь, что сказать, лучше говорить правду.

– Знакомая шесть лет назад пропала без вести. И ее почему-то интересовал этот дом.

– Вона как… – Старушка поджала губы и головой покачала. – Парень-то странный был. Вроде как не в себе.

– Какой парень? – растерялась я.

– Который ремонт делал. Я с ним заговорить пыталась, узнать, что за соседи у нас теперь. Подошла к забору, он как раз из дома вышел. И так на меня зыркнул – жуть. И дверь тут же закрыл, будто боялся, что увижу чего. А чего бояться, если в доме ремонт? И мужики наши говорили, мол, приехала машина со стройматериалами, они и предложили помощь. Поставишь бутылку, все и перенесем. А он буркнул: «Не надо» – и сам все таскал. Шофер замучился ждать, тоже помочь хотел, так он и его в дом не пустил. Вот я и думаю: чем он там был занят на самом-то деле?

Пребывая под большим впечатлением от разговора со старушкой, я отправилась взглянуть на калитку. Выходила она не во двор, как я решила поначалу, а в довольно узкий проулок между домами. Машина сюда точно не подъедет, а выйти можно сразу на соседнюю улицу. Это при желании. Но был и второй вариант: дворами к самому парку.

Я понятия не имела, какое все это имеет значение, но не сомневалась, что имеет. Может, Глазков с Людкой правы и я просто зациклилась на этом доме, но подозрений не становилось меньше, напротив, все, связанное с домом, выглядело подозрительнее и подозрительнее. На главный вопрос, почему дом пустует, могла ответить Могилевская, но где ее искать, я не знала.

Дома я вернулась к работе, однако хватило меня ненадолго. И вскоре я уже набирала номер своей квартирной хозяйки, хотя совесть робко сопротивлялась: зная характер Марины Витальевны, нетрудно было предположить, что своим звонком я нанесу серьезный урон ее нервам.

– Что случилось? – испуганно спросила она, и муки совести тут же взметнулись к рекордной отметке.

– Марина Витальевна, ради бога простите, – заблеяла я. – Но… У Эммы был друг по имени Петр. Вы с ним знакомы?

– Какой Петр? О чем ты?

– Он заходил к ней…

– Кто?

– Петр.

– Никакого Петра я не знаю.

– У Эммы был мужчина? – не отставала я.

– Нет. Не знаю. Наверное, был.

Весьма впечатляющий ответ, как говорится, на любой вкус.

– Она вам ничего не рассказывала?

– Мы мало общались. У Эммы тяжелый характер, с ней вообще всегда было трудно, а в последнее время…

– Что в последнее время?

– О господи, ты же понимаешь, у каждого своя жизнь…

Далее последовал малосодержательный монолог, из которого я уяснила следующее: сестры встречались редко, и каждая встреча заканчивалась скандалом. Скорее всего, потому, что Эмма жила в родительской квартире, а выплатить сестре ее долю не спешила или не могла. В общем, полчаса я потратила впустую. Правда, узнала о последнем месте работы Эммы, но вряд ли это особо поможет – за шесть лет трудовой коллектив мог полностью поменяться.

Так как моя работа напрямую связана с компьютером, я отлично осведомлена, что информацию можно получить вполне легальным путем, а можно и иначе. Как это сделать – не было для меня тайной, однако я предпочитала закон не нарушать, памятуя об Уголовном кодексе. Но от Глазкова помощи не дождешься, поэтому вполне вероятно, что золотому правилу придется изменить.

Решив дать соседу еще один шанс, я вновь устроилась за компьютером. Интересовали меня сведения о пропавших без вести шесть лет назад. Они были в открытом доступе, и с Уголовным кодексом мы все еще дружили. Цифры произвели впечатление. В области пропало тридцать семь человек, и это за полгода.

Неведомый Петр, скорее всего, жил в нашем городе, здесь цифры были скромнее. Девять человек. Шесть мужчин и три женщины. Имена, разумеется, не сообщались, это всего лишь статистика, но если верить Варваре, фото Петьки показывали по телевизору.

Очень скоро я нашла нужные сведения. Только трое мужчин до сих пор числятся без вести пропавшими. Один отправился за грибами, его смело вычеркиваем, остаются двое. Кузьмин Сергей Васильевич семидесяти пяти лет и… тут сердце екнуло… Емельянов Петр Егорович. Шесть лет назад ему было двадцать девять лет.

С экрана на меня смотрел мужчина с сердитым выражением лица, что прибавляло ему возраста. Коротко стриженный, волосы светлые, нос слегка приплюснут. Еще немного покопавшись, я обнаружила и Эмму. В результате нехитрого подсчета выяснилось, Емельянов пропал через два дня после исчезновения Эммы. Предполагаемые даты – 13 и 15 июня. После этого никто их больше не видел. Если Варвара действительно наблюдала за тем, как Петька входит в дом с колоннами, значит, было это пятнадцатого. Хотя не факт. Ей ничего не стоило все это попросту выдумать. Опять же нет уверенности, что Емельянов – тот самый знакомый Эммы, который мне нужен.

Тут хлопнула дверь внизу, и я стала прислушиваться к шагам на лестнице.

– Глазков! – крикнула я, когда он поднялся на второй этаж.

Тимка незамедлительно возник в проеме входной двери, распахнутой настежь.

– Работаешь? – спросил он, подходя ближе.

А я сказала:

– Занимаюсь благотворительностью, за всяких лодырей работу делаю.

– Хренью ты занимаешься, – взглянув на экран, заявил он. – Ну что опять?

– По словам твоей бывшей соседки Варвары Спиридоновой, у Эммы был приятель по имени Петр. Он искал Эмму, а потом Варвара видела, как он входил в дом с колоннами, через несколько дней она узнала, что он пропал без вести. Фамилию она не помнит, но среди пропавших человек по имени Петр есть.

– Супер, – кивнул Глазков. – Слушай, может, ты сделала неправильный выбор? Может, твое призвание в другом? Ты ж прирожденный следователь.

– Не завидуй, – отмахнулась я и заныла: – Неужели тебе неинтересно…

– У меня этого интереса на работе во! – проведя рукой по шее, огрызнулся он. – Из хобби я предпочитаю что-нибудь по-домашнему спокойное: выпивку с друзьями, секс с симпатичной незнакомкой. От тебя-то все равно не дождешься.

– О своих пороках потом расскажешь. Два человека исчезают друг за другом, и обоих что-то связывает с 23-м домом…

– Там черная дыра. Энергетическая воронка. Или в подвале гроб, из которого время от времени выбирается за свежей порцией крови малораскрученный упырь из семейства Дракулы.

– Кстати, о доме. Его купила некая Могилевская, шесть лет назад. В доме, по словам соседки, сделали ремонт, по крайней мере, стройматериалы подвозили и одного работника точно видели. А вот хозяев не видели ни разу. Шесть лет дом стоит с закрытыми ставнями, хотя цена у него немалая, можно несколько квартир на окраине купить. Тебе это не кажется странным?

– Мне не кажется. У богатых свои причуды. Людка права: у тебя легкое помешательство на этом доме, которое приобретает хронический характер.

– Тогда ты извращенец, – кивнула я.

– Почему это?

– Ты сам говорил, что хотел бы заняться со мной сексом. Секс с чокнутой – что это, если не извращение?

– Подожди, подожди, – оживился он. – Ты намекаешь, у меня есть шанс?

– Я это сказала? – вытаращила глаза я. А Глазков сквозь зубы выругался.

– Ладно, чего ты от меня хочешь?

– Информацию по поводу Петра Емельянова и Могилевской. Сведения о родственниках одного и местонахождении другой.

– И?…

– Наша дружба будет вечной.

– Не об этом я мечтал, – вздохнул он.

– Тимка…

– Отвяжись. Сделаю. Ты же кого хочешь достанешь.

– Сделаешь, как в прошлый раз?

– Просто сделаю.

Тут снизу заорала Людка:

– Тинка, ты дома?! А пожрать есть чего?

– Кстати, хороший вопрос, – заметил Глазков. – В доме есть пожрать?

– Есть, – кивнула я и побрела на кухню.

Через двадцать минут мы встретились за общим столом.

– Я проверила, – сказала Людка. – Первый этаж дома назад в жилое помещение не переводили, а куплен он двадцать седьмого апреля.

Я бы предпочла, чтобы она сообщила об этом, когда Глазкова поблизости не будет, сама виновата, предупреждать надо.

– О, – тут же оживился Тимка. – Ты тоже задание получила? Не создать ли нам детективное агентство под названием «Шерлок»?

– Оригинально, – кивнула Людка.

– А что? Общая гостиная у нас уже есть…

– Зная твое усердие, дорогой, вкалывать придется нам двоим, а ты будешь почивать на лаврах.

– Ага, такую трудягу, как ты, поискать, – хмыкнул он. – В одном ты права: у Тинки крыша едет не спеша, но уверенно.