Паранойя. Почему он?

Господи, переезд! Это же прощай папа, прощай бабушка, прощай друзья, работа в тату-салоне, любимый город, мечты, планы – да короче, вся жизнь, и только потому, что папа Гриша в солдатики не наигрался.

Мама права: мужиков надо убивать, как только бахнул кризис среднего возраста, иначе они убьют вашу нервную систему. Жанна Борисовна каким-то чудом профукала момент, когда нужно следовать собственному совету. Теперь надежда только на ее «зубы», а она их непременно пустит в ход, и помоги боже папе Грише. Угрохать полгода на изменение дизайна в доме – это вам не шутки, это миллионы нервных клеток, и теперь переезд? Пожалуй, пора запасаться попкорном или… платками и чемоданами. Что-то мне подсказывает, против КСВ(2) даже зубы саблезубого тигра бессильны. И следующая фраза отчима это только подтверждала:

– Ладно, остальное обсудим после ужина.

– Я не останусь. Верочку в «Метелицу» повезу – выгуливать.

– Тогда на следующей недели я заеду.

– Договорились.

– Ну, всё тогда. Пойдём, у меня ужин через пять минут.

– Дисциплина превыше всего? – хохотнул Владислав Петрович.

– Естественно.

– У тебя не забалуешь, Алексеич.

– А ты думал, генеральские погоны просто так достаются что ли?

– Твоя правда, – хмыкнул Елисеев и поднялся с кресла. – Ну, пойдем, я хоть на Настеньку -красавицу полюбуюсь одним глазком.

– Что-то ты зачастил любоваться Настенькой, друг мой, – холодно заметил отчим.

– Побойся бога, Гриша! – возмутился Владислав Петрович, я же от шока чуть с подоконника не грохнулась.

– А что? Твоей Верочке сколько? Двадцать-то есть?

– Ну, ты не сравнивай. Верочка уже и Крым, и рым… А на Настеньку дышать -то лишний раз страшно.

– Вот и не дыши.

– Иди ты, Гришка! Я на дитё ваше не засматриваюсь, а присматриваю Виталику. Вернется с Америки, познакомить надо. Может, глядишь, понравиться орлу моему, – выдал он на полном серьёзе. У меня же было ощущение, что я попала в палату к недолеченым.

– Опоздал ты со своим орлом, Петрович, мой её уже лет пять назад присмотрел, – со смешком отозвался папа Гриша, а у меня внутри всё мгновенно вскипело, передернуло всю, стоило только услышать ненавистное имя.

– Яшка что ли? – удивленно воскликнул Елисеев.

– Ну. Приедет на каникулы, и коршуном вокруг неё вьётся, глаз не сводит. Смешно так.

Стервятником! – выплюнула я про себя и посмотрела на свои ладони в мелких, белёсых шрамах. Смешно ему.

– Влюбился, – добродушно отозвался Владислав Петрович, и смешно стало уже мне.

Яша Можайский и влюбился – это что-то из разряда фантастики, а если в сюжет вплести еще и меня, то это будет фантастика с элементами боевика и хоррора. Хорошо, что мужчины, наконец-то, покинули библиотеку, потому что сдержать смешок у меня не получилось, хотя смешного в этом было очень мало, как и в том, что в холле часы пробили восемь часов.

Супер! Я опоздала на ужин.

Всё, Настенька, теперь можешь точно попрощаться с фестом и ужином.

Впрочем…

– Что мне ужин, что мне фест, если светит переезд?! – пропела я и тяжело вздохнув, выползла из своего укрытия, прихватив дебильную книжонку.

Забросив ее на дальнюю полку, еще раз тяжело вздохнула и поплелась получать заслуженный нагоняй. А всё из-за этого проклятого женского любопытства. Вот ничему нас история Евы не учит. НИЧЕМУ!

(2) КСВ – кризис среднего возраста.

(1) Дейл Бре?кенридж Карнеги – американский педагог, лектор, писатель, оратор-мотиватор.

Глава 2

«Совершенство в чем бы то ни было – скука смертная!»

К. Маккалоу «Поющие в терновнике»

– Что ты творишь?! Чего ты добиваешься, Серёга? Я твою логику вообще не пойму. Тебе проблем было мало? Чего тебе спокойно не живётся?!– истерично вопил тесть, бегая взад – вперед.

Лицо его побагровело, губы дрожали от негодования. Казалось, еще чуть – чуть и бедолагу долбанёт очередной инфаркт. Я бы ему посоветовал поберечь свои недавно установленные коронарные стенты, всё-таки какие бы чудеса не обещали америкосы, а никакая железка уже не поможет, если сердцу хана, но мне было лень. Моё что ли здоровье?!

Вообще весь этот цирк начал порядком утомлять. Я, конечно, мог послать Максимыча на хер и не париться. Тестю не впервой, так что не заблудился бы, но даже это мне было в лом, за что спасибо Грей Гусу: пара рюмок оказывала поистине чудотворный эффект, расслабляя и настраивая на вполне миролюбивый лад. Поэтому, откинувшись на спинку кожаного кресла, я продолжал краем уха слушать бестолковый треп и дурачиться, пуская кольца дыма в попытке создать олимпийскую эмблему. И так меня увлекло, что в какой-то момент я вообще потерял нить разговора.

Видимо, тестя это окончательно вывело из себя, и он взорвался:

– Серёжа, ё* твою мать! Что ты как дитё?!

– Максимыч, угомонись уже, – отмахнулся я, с досадой наблюдая, как последнее кольцо на несколько миллиметров отклоняется от намеченной цели, портя всю картину.

– Это тебе пора угомониться! Можайский – не какой-то там хрен с горы…

– Я в курсе, кто такой Можайский, – туша сигарету, спокойно парировал я, хотя паникёрство старого дурня уже сидело у меня в печёнках, как и необходимость разжевывать очевидные вещи.

Стареет, однако, Прохода, теряет хватку, а заодно и тупеет.

Отставив от себя пепельницу, сажусь ровнее и перевожу взгляд на тестя. Он продолжает бегать туда – сюда, нервируя меня.

– Максимыч, сядь, не мельтеши, башка от тебя уже болит, – поморщился я и кивком указал на его кресло.

Тесть, поколебавшись пару секунд, все же сел и, облокотившись на стол, с тяжёлым вздохом зарылся руками в свою и без того всклоченную, рыжую шевелюру, которой наградил обоих моих детей, что по молодости дико бесило.

Мои дети должны были быть похожи на меня или в крайнем случае на жену, но никак не на этого рыжего гада. Но против приколов природы не попрёшь, поэтому пришлось смириться. Смирялся же я с чем-то в своей жизни крайне редко. Свои интересы, убеждения да всё, что я назвал своим готов был отстаивать насмерть.

В детстве такую позицию рассматривали, как непослушание. У отца же с ним разговор был короткий: чуть что он хватал ремень и херачил меня до посинения, пока однажды у него не отнялась рука. Моя бабка по матери, будучи верующей, тогда заявила, что я святой ребёнок, и что сам Господь схватил отца за руку. Пожалуй, это самая смешная шутка, которую я слышал за всю мою жизнь. Отец на этот счет придерживался более адекватного мнения, а потому пришел к выводу, что об мою «дурь», как об каменную стену скорее расшибешься, чем хоть на миллиметр сдвинешь, не говоря уже о том, чтобы выбить её из меня. И был, как никогда прав.

Но всё же, кое – что выбить ему удалось, а именно страх. Любой адекватный, нормальный страх, присущий каждому человеку. Я не боялся ни боли, ни опасности, ни последствий, ни даже смерти. У меня напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. В психологии это называют «гипофобией», в народе – без царя в голове или отбитый наглушняк, что в моём случае в полной мере соответствовало действительности. Во дворе, а позже и во всём городе меня прозвали Серёжа Беспредел. Сути это не меняло, но в отличие от «отбитый наглушняк» для двенадцатилетнего пацана звучало охренеть, как круто.

В четырнадцать, после смерти отца, своё прозвище я оправдал с лихвой. Но вовсе не потому, что как озлобленный зверёныш сорвался с отцовской цепи. Нет. Я просто со всей силой, на которую способен сын, любил его, а потому смириться с потерей у меня не получалось. Пусть он бил меня, как собаку, был строг и зачастую перегибал палку, но он же научил меня плавать, играть в футбол, стрелять из ружья, ездить на машине, менять кран, защищать себя – короче всему, чему отец должен научить сына, а потому своё детство я считаю вполне счастливым. И благодарен за все уроки, даже за самые жестокие, а возможно, за них в особенности. Именно они научили меня быть стойким, готовым пройти через любые трудности, чтобы отстоять своё мнение и рискнуть всем, чтобы достичь поставленной цели.