Бабы, или Ковидная осень

Кто знает, вдруг в их мире подобные развлечения в порядке вещей?

А еще в том мире есть адвокаты и психологи, подружки-советчицы, живущие за высоким забором, брачные договора.

И Нина, и ее муж, опрометчиво гульнувший на стороне (что вовсе не факт), не допустят развода из-за какой-то, возможно, спьяну перепутавшей номер идиотки.

Не только ради детей, но и ради своих мест на сцене, в массовке.

Катю же она возненавидит, а после будет избегать.

И как только выпишется, постарается забыть, как тяжкий наркозный сон…

Гоня от себя разом и сон, и мысли, Катя вышла из-за стола и, в который раз за этот бесконечный вечер, прошлась по коридору отделения.

Василий Павлович, судя по гробовой тишине за его дверью, давно уже дрых.

Она задержалась у третьей общей палаты, где лежала Бекмамбетова.

Постояла, прислушалась – вроде тихо…

Завернув за угол, в короткий отсек с коммерческими палатами, Катя прямиком направилась к девятой и распахнула дверь.

Уверенно ступая своими «медвежьими», как говорила мать, лапами, подошла к койке.

Нина крепко спала. Дыхание было ровным.

На гладком, вспотевшем, подсвеченном косыми лучами луны лице не было ни морщинки. Пугающие при свете люминесцентной лампы синяки под глазами сейчас лишь выгодно оттеняли модные нынче густые, слишком густые для такой тоненькой женщины брови, удивленно застывшие над темно-коричневыми, уже не выглядевшими неряшливыми холмиками век.

Нина лежала на правом боку так же, как после операции, – выпростав левую ногу поверх одеяла. Вероятно, любимая поза.

Казалось, за окном, прямо под чистым звездным, чудом освободившимся от назойливого колючего дождя небом, кто-то негромко и властно играет на флейте. Приправленная лунным зельем незамысловатая мелодия была Кате знакома. Безнадежно утерянная в широких складках не раз перекроенного, подлатанного где только можно кухаркиного передника, так и не стертая глубинной памятью, она была и ее неотъемлемой частью.

Нина была прекрасна.

«Недаром луна дает женщинам огромную силу, – невольно любуясь спящей и зевая в кулачок, как двумя часами ранее Нина, думала Катя. – Окутывая даже самый крепкий мужской интеллект иллюзиями, луна делает вас, женщин, ведьмами. Они и видят вас не такими, какие вы бываете днем – требовательными, угловатыми, визгливыми, суетливыми и настырными. Они едва замечают ваши новые прически, наряды и каблуки, не принимают близко к сердцу ваши бесчисленные просьбы. Но все, что они делают, они делают ради вас… потому что надеются когда-то в такой, как сейчас, ускользающий миг, напиться вашей коварной лунной покорности. Вашей нежности и вашей бесстыжей страсти».

Катя положила мобильный на тумбочку.

Перед тем как покинуть пост, она удалила чат с сообщением неизвестной. Пяля слезившиеся глаза в настройки чужого айфона, сумела, не без труда, занести этот номер в черный список.

Ввиду диагноза Бекмамбетовой ситуация требовала врачебного контроля, и Катя решила разбудить Василия Павловича.

– Устала ты, – напоследок прошептала она спящей. – Все мы устали… Ничего… здесь отоспишься.

Ника-инстаблогер

Она обожала ходить по квартире голышом.

Даже зимой, когда то и дело поддувало из халтурно сделанных окон в съемной квартире на двадцать втором этаже нового дома, Ника, ловя отражение в зеркале, чувствовала себя великолепно. Нагота, как и грамотно выстроенная камера в мобильном, скрадывала недостатки – широковатый нос и пористую, склонную к акне кожу.

Безупречное тело жизнь лепила ей с детства.

В силу стечения обстоятельств Нике пришлось расстаться с балетной школой, из которой мать прямиком отвела ее, тринадцатилетнюю, в школу бальных танцев. Уже через год привыкшая по несколько часов в день насиловать свое тельце девчушка стала брать призы на всевозможных детских конкурсах.

Менялись школы, преподаватели и, по мере ее физического и профессионального роста, партнеры по бальным танцам, не менялось только жгучее желание матери, отдела немецкой художественной литературы, одерживать победы руками, точнее ногами дочери.

К моменту окончания средней школы комнату Ники украшала стена из кубков, обвязанных медалями, а из полутемного зеркала, вмонтированного в створку старенького полированного шкафа, лукаво поправляя гриву блондинистых от природы волос, на нее глядела молодая богиня – с длинными накачанными ногами, упругой попкой, маленькой, острой грудкой и пикантной родинкой чуть ниже пупка.

Когда Нике было тринадцать и у нее начались месячные, мать сочла себя вправе отмечать их начало красным крестиком в своем карманном календаре.

В одиннадцатом классе Ника завела свой, тайный календарик, который прятала по сборникам поэтов в стеллаже, где красным же крестиком отмечала половые акты с парнями.

Влюбляться и мучиться, как многие ровесницы, юная танцовщица не хотела. Ее натура жаждала восхищения, которое вызывало у парней ее точеное тело.

В институт Ника, годами наматывавшая километры по паркету, поступила с трудом.

На этом настаивал отец, мелкий министерский чиновник, скептически относившийся к танцам и часто выговаривавший матери, что танцовщица – не профессия. Он ошибался. Учась через пень-колоду на маркетолога, в двадцать Ника преподавала в детской школе танцев, а в двадцать три – взяв бронзу на главном конкурсе в Москве по сальсе, – устроилась на работу во взрослый танцевальный клуб, сняла свою первую квартиру и с чувством пугливого облегчения покинула родительский дом.

К своим нынешним двадцати семи Ника существенно подкорректировала отношения с противоположным полом. Избавившись от бессмысленно, но все так же цепко надзиравшей (теперь уже только на словах) за ее нравственностью матери, наконец вылечившись от передающегося половым путем вируса и однажды чудом сбежав от сексуального маньяка, она стала дарить свое тело с умом, предпочитая чистеньких, чаще женатых мужчин.

Женатые любовники закрывали гештальт – все еще жившие на задворках памяти образы теперь уже почти безымянных, некогда задиристых и модных мальчишек-старшеклассников или их друзей-студентов, на которых она, в свои тринадцать не по годам чувственная, но еще невзрачная, даже не смела взглянуть.

Повзрослевшие и погрустневшие, кем-то между делом окольцованные, недосягаемые прежде мальчишки теперь не только, как было в ее семнадцать, восхищались ее телом, но и упивались ее легкостью, бесследно испарившейся у их достойных, постоянно недовольных жен.

О собственном замужестве – тяжеловесном слове, так и висевшем в последние годы на губах матери, Ника думать не хотела… зачем?

Она много и с удовольствием работала, избегая любых утяжелений в отношениях, приятельствовала с такими же, как она, самодостаточными женщинами, активно вела в инсте бьюти-блог, и за месяц до пришествия ковида задумала копить на первый ипотечный взнос за однокомнатную квартиру – хозяйка клуба прозрачно намекнула, что с осени хочет сделать Нику, за несколько лет ставшую не только ведущим преподавателем, но и ее незаменимой помощницей, управляющей.

Чуть меньше года назад, в октябре, в ее жизни случился Алексей Соловейчик – один из шапочных знакомых хозяйки, приехавший осмотреть соседнее, принадлежавшее мужу хозяйки помещение, которое планировалось отремонтировать и сдать в аренду.

В тот вечер куда-то срочно упорхнувшая хозяйка поручила Нике организовать в ее отсутствие просмотр лофта.

Алексей, фирма которого специализировалась на суперновых системах кондиционирования помещений, до неприличия сильно опоздал и, дабы загладить вину, пригласил ее на ужин в ближайший ресторанчик.

Не сказать, чтобы она по уши влюбилась, но как-то так вышло, что он – почти комично ушастенький, чернобровый, не слишком остроумный диванный оппозиционер – незаметно вытеснил из ее жизни всех остальных.

Возможно, причина неожиданной и прочной привязанности крылась в череде неудачных, предшествовавших их встрече отношений.

Незадолго до Алексея ей попался альфонс, который уже после двух свиданий назойливо стал клянчить в долг солидную сумму; а следующий, женатик, как оказалось, нуждался вовсе не в физической близости, а исключительно в бесплатном психологе.

Подустав от радостей и отрыжек необременительного секса, естественно повзрослевшая в отсутствие давящего взгляда матери и молчаливых упреков отца, Ника захотела стабильности.

Алексей хорошо зарабатывал, при этом не унижал ее денежными подачками; не допрашивал, не опаздывал, не засиживался и не жаловался на жену. Рыхловатый от природы, но подтянутый (гантели плюс сила воли), он пах той самой необременительной для нее стабильностью и хорошим нишевым одеколоном.

Встав в отвратительном расположении духа, которое сознание тут же списало на пару лишних бокалов вина, Ника, как обычно нагишом, направилась в ванную.

В большом сонном зеркале коридора периферическое зрение ухватило движение большого и неуклюжего, пугливо передвигавшегося в сторону ванной белого пятна. Остановившись у зеркала и поглядев на свою наготу, она вдруг почувствовала к себе небывалое и жгучее отвращение.

Метнувшись в ужасе обратно в комнату, Ника выдернула из-под подушки мобильный, который со вчерашнего вечера не выпускала из рук.