Спаси моего сына

Это я понимаю и так. Хотя бы просто вставлю мозг благоверному, чтобы больше он подобного не вытворял.

– Ладно, давай хоть кинцо какое-нибудь посмотрим, – говорю Юльке и та согласно кивает.

Я успеваю задремать, свернувшись калачиком на полу возле дивана. Подруга тоже сопит рядом. Мы так и не досмотрели какое-то жутко интересное кино. Но сейчас у меня мысли совсем не об этом. Даже во сне слышу всё то же самое: «Сооооо… Соооооо»… Только теперь рядом с этим самым мальчишкой стоит мой муж.

– Юлька!

Вскакиваю и сонно оглядываюсь, не сразу понимая, где именно нахожусь.

– Что? – хрипло выдыхает она, тоже подрываясь следом за мной.

– А! Это Даня!

В замке поворачивается ключ. Я машинально смотрю на часы на стене – половина двенадцатого. Чёрт! Он никогда не приезжал так поздно, не предупредив заранее, что задержится.

Вскочив, несусь в прихожую. Верниковский уже вошёл и теперь стаскивает обувь. На меня не смотрит, хотя я отчаянно пытаюсь поймать его взгляд. Моё сердце колотится с такой силой, что вот-вот проломит грудную клетку.

– Да-а-ань! – зову тихо, и едва ли не отшатываюсь, стоит только мужу повернуться и посмотреть на меня.

Он бледный, грудь тяжело поднимается и опускается. Мне становится окончательно не по себе. Что же случилось? У него обнаружили неоперабельный рак четвёртой стадии? Даня понял, что наши отношения себя изжили и хочет уйти? Что, чёрт бы всё побрал, происходит? Почему я, прожив с ним столько лет, не имею права на то, чтобы услышать правду, какой бы она ни была?

– Юля в гостях? – глухо произносит муж, и моя подруга тут же откликается:

– Да, но я уже ухожу.

Она смотрит на меня вопросительно, я быстро киваю в ответ, давая понять, что ей сейчас действительно лучше уехать.

Юлька быстро одевается, обменивается со мной ничего не значащими дежурными фразами и выходит из квартиры. Мы остаёмся наедине с Даней. Страх лишь множится, сердце ускоряет свой бег, хотя, казалось бы, куда больше?

Пока Верниковский моет руки, я иду на кухню. Быстро водружаю на плиту кастрюлю с водой, включаю конфорку. Мне кажется, если я стану воспроизводить отточенные движения – ничего не случится.

Так просто сделать вид, что прячешься. И так больно потом оказывается падение из своего убежища.

– Я сейчас ужин сделаю, – бормочу, когда муж заходит на кухню.

Садится за стол, складывает руки на нём и опускает голову.

– Я не голоден, – откликается тихо, и я застываю, занеся руку над несколькими пачками макарон.

– Понятно.

Сажусь напротив и пристально смотрю на мужа. Хочу знать, что случилось. Хочу понимать, как мне существовать рядом с этим человеком, который сейчас кажется настолько незнакомым.

И замираю, стоит только Дане вскинуть на меня взгляд.

В нем столько боли. Столько странной, ни на что непохожей тьмы. Никогда не видела ничего подобного – как будто демоны напали на Верниковского и утащили его в свой ад.

– Говори, – хрипло умоляю. – Говори уже, что произошло…

Совсем не того, что отвечает Даня, я жду. Совсем не это готова услышать.

Чуть откинувшись назад и сложив руки на груди, муж смотрит на меня и говорит:

– Соф… я прошу сейчас не для себя. Прошу за маленького мальчика. – Он делает паузу, поджимает губы, будто передумал в последний момент.

Маленького мальчика… того самого, который мне снится? Но кто это? Как я вообще с ним связана. А потом Даня шепчет три слова, после которых вся моя жизнь, до этого момента казавшаяся выстроенной и устоявшейся, падает в бездну:

– Спаси моего сына.

Что?

От ужаса таращу глаза на Верниковского. Это что – шутка такая? Какой, к чёрту, сын? У нас нет детей, если он не помнит!

Нервно хихикаю, но Даня серьёзен. Смотрит на меня так, что мне кажется, будто кожу заживо содрали. Осознание, что наша семья именно в этот момент летит в тартарары – убивает. Но я уже знаю – всё никогда не будет прежним.

– Спасти… кого? – глухо отзываюсь в ответ.

Мой голос кажется мне чужим. Это не я сейчас говорю с Даниилом. Это какая-то другая женщина, способная взять себя в руки и произнести эти слова.

– Спаси моего сына. Он пропал.

Трясу головой и закрываю глаза. Надежда на то, что в первый раз мне просто послышалось, тает, словно лёд в бокале виски. Вот только эффекта анестезии от алкоголя – нет.

– Спасти… твоего сына?

– Да.

Господи! Господи, за что мне всё это?

Вода в кастрюле на плите начинает кипеть. От бурлящей поверхности идёт пар.

И, кажется, именно такой пар и затуманивает мой мозг, иначе как объяснить себе тот факт, что он превратился в желе, я не знаю.

– Верниковский, давай сделаем так, – говорю чуть истерично.

Даниил смотрит на меня так странно, что у меня по спине мурашки толпами бегут. Никогда не видела такого его взгляда.

– Как?

– Я просто создам видимость, что не заметила твоего отбытия, а ты – сделаешь вид, что не говорил мне подобных слов. Идёт?

Мой голос дрожит. Срывается с губ хриплыми короткими звуками, в которых мало что можно понять.

– Соф… помоги найти сына.

– Да какого к чёрту сына?!

Не выдержав, я вскакиваю на ноги и, схватив солонку, кидаюсь ею в мужа.