Спаси моего сына

– Я же сказала – всё прекрасно.

В салоне тихо играет музыка и витает запах – такой родной, узнаваемый. Въевшийся под кожу. Мой…

Нет, уже не мой. И жизнь наша семейная уже мне не принадлежит, потому что закончилась.

– Скажи, твой… сын, – тяжело сглатываю, но хочу разузнать то, что меня тревожит, – он нормально ведь развивается?

Даня останавливается на светофоре и смотрит на меня с непониманием.

– Да, насколько я знаю. А что?

– Да просто…

Сама не совсем понимаю, почему вдруг стала об этом расспрашивать. Не касается оно меня вовсе. Я сегодня поучаствую в процессе поисков, надеясь, что они увенчаются успехом, а дальше – всё.

– Просто он во сне как будто сказать не может моё имя. Только тянет «Соооо, Соооо»… а больше ничего.

Верниковский хмурится, я же впиваюсь в его профиль взглядом. Это не только потребность узнать что-то о ребёнке, отношения к которому не имею. Это ещё и повод впитать в себя вот эти самые последние мгновения, когда смотрю на лицо мужа.

Потом ведь я его забуду. Мы перестанем видеться, перестанем быть друг для друга значимыми людьми. У него будет другая, у меня – другой. И сейчас вроде как это кажется таким правильным, но… Но в данную конкретную секунду Даня всё ещё рядом. Я не могу вот так просто вырвать любовь к нему из своего сердца, хотя должна. Так стоит ли распинать себя за то, что просто сижу и как дура смотрю на его профиль?

– Марк нормально развивается. Иногда мне кажется, что даже слишком.

Он горько усмехается, снимает одну руку с руля и, заведя за голову, растирает затылок. А потом произносит то, что пригвождает меня к месту.

– Порой чудится, что вы с ним похожи. Он что-то скажет и это сбывается.

– СТОП!

Я выкрикиваю это слово внезапно даже для самой себя. Начинаю судорожно отстёгивать ремень, дёргаю ручку дверцы, которая, слава всем богам, заперта.

– Стой, Верниковский! Иначе я за себя не ручаюсь.

Даня жмёт по тормозам и останавливается на обочине. Смотрит на меня расширившимися глазами.

– Прости… прости, – шепчет сбивчиво. – Я не подумал…

Всё же совладав с ручкой, я буквально вываливаюсь из машины и начинаю делать жадные глотки воздуха ртом.

Муж оказывается рядом во мгновение ока. На его лице – тревога, оторопь, сожаление.

– Больше никаких рассказов… хорошо? – хрипло прошу я.

Да, я сама была инициатором, но не просчитала того, куда может свернуть этот разговор. И совсем не готова смириться с тем, что подробности параллельной жизни мужа могут всплывать и всплывать. И не готова буду к смирению в этом плане.

– Прости. Больше ни слова не скажу. Обещаю.

Смотрю на лицо Верниковского, на нём тревога – только понять не могу, за меня, или за нажитого на стороне сына. Да и важно ли это?

– Хорошо.

Я вновь устраиваюсь в машине и впиваюсь пальцами в телефон. Думает ли Даня о том, что будет после того, как Марк вернётся к нему? Размышляет ли над деталями нашего развода? Я не знаю, да и сейчас спросить об этом – равносильно добровольному погружению в тот ад, в котором и так нахожусь с головой. Поэтому весь следующий путь мы проделываем в молчании.

Даниил просто садится на место водителя, быстро бросает на меня взгляд и едет дальше. И хоть мелкая дрожь от того, что совсем скоро мы доберёмся до Первомайского и мне придётся лицом к лицу встретиться с тем, к чему я совсем не готова, охватывает моё тело, я знаю одно. Добровольно взошла на этот эшафот, стоя на котором сама себе кажусь такой уязвимой, будто разделась на глазах у толпы. И самой мне с этим бороться. Никто за меня этого не сделает.

– Давай так сделаем… будем медленно проезжать по улицам, а ты смотри кругом, хорошо? – говорит Даниил, когда мы оказываемся в посёлке.

Едва въезжаем в него, я выдыхаю. Нафантазировала себе бог знает что. Оцепление, отряды волонтёров, даже толпу папарацци. На деле же – ничего такого. Первомайское, на первый взгляд, живёт обычной для него жизнью. Люди идут по улицам, магазины открыты. Никакого апокалипсиса местного масштаба.

– Хорошо, – глухо откликаюсь, начиная вертеть головой.

А у самой страх внутри поселяется. Если вдруг увижу на одной из улиц эту его Свету? Я ведь её узнаю, потому что представляла себе сто тысяч раз. Не хотела подобного, ругалась на саму себя, но представляла…

Она – маленькая и стройная шатенка. Мило улыбается каждому, кто встречается на её пути. Волосы длинные, и она постоянно закидывает их за спину. Такие всегда нравились Даниилу.

– Пока ничего? – спрашивает Верниковский, вырывая меня из плена мыслей.

Только теперь понимаю. Я на чистом автомате еду и кручу головой, выглядывая «те самые» резные наличники.

– Ничего, – откликаюсь глухо.

– Ладно, – кивает муж.

– Мармеладно, – бурчу в ответ.

Теперь меня начинает донимать вопрос нашего развода. Нет, я прекрасно понимаю, что в данный конкретный момент я сама вызвалась помочь, но и хочу получить хоть какое-то подтверждение тому, что для Дани я тоже важна. Пусть даже и в том, чтобы он выказал желание обсудить детали нашего расставания.

– Даааань, – тяну я, и Верниковский останавливает машину.

– Что? – выдыхает, впиваясь в моё лицо взглядом, и я уже готова сказать ему про развод, когда поднимаю глаза и вижу… тот самый дом.

Он же из моего сна. От и до. И вечер этот летний, и даже запах, который уже чувствую, хотя даже не всходила на крыльцо. Да и крыльца толком не вижу, но шепчу растерянно:

– Кажется, это здесь…

– Идём? – поворачивается ко мне Верниковский.

На это я отрицательно мотаю головой. Ну уж нет. Дом показала, на этом – всё.

– Ты иди. Один. Я просто выйду и прогуляюсь.

– Хорошо, – после некоторой паузы отвечает муж. – Если Марк здесь, я… волонтёрам его отдам, а тебя до дома докину.

Чёрт! Об этом я как-то не подумала. Хочется сбежать прямо сейчас. Вспомнить бы только какие маршрутки из Первомайки ходят до Питера.

– Окей, – киваю в ответ, мысленно просчитывая план побега.

Мы выходим из машины, Даня направляется к видавшему виды забору. Я же отступаю и озираюсь, как пойманное в ловушку животное.