От Огненной Земли до Острова Пасхи. Дневник Путешественницы

В итоге крантаки исправился и начал вести себя так же, как и те, что в раковине. Однако меня уже, кажется, запомнила половина команды нашего судна. Уже тот факт, что я русская, всех их очень забавляет, ну а теперь так и вовсе знаменитость.

Так похоже на Россию, только все же не Россия…

Наш кораблик идет по необычайно живописному проливу между материковой частью Чили и многочисленными островами. Даниэль, путешественник из Ганновера, шутит, что островов в Чили больше, чем жителей этой страны.

Вчера горы виднелись лишь вдали, синими пиками растворяясь в темных водах бухты. Но теперь совсем рядом с бортом проплывают маленькие черепашьи спины, покрытые густой чешуей лесов. Кое-где желтыми пятнами проглядывают полоски песчаных пляжей, ярко выделяясь на стыке зелени островов и глубоко-голубой ряби воды.

Я клюю носом, сидя на палубе в лучах недавно проснувшегося солнца. Не выдержав этой борьбы, уползаю вместе с ноутбуком в кубрик. Крис, ассистент по работе с пассажирами на этом судне, подшучивает, начиная вслух придумывать предполагаемые строки, что я пишу. «Дорогой дневник, – говорит он из-за моей спины на хорошем английском, – сегодня я встретила одного чилийца…» На что я, обернувшись, продолжаю: «…который отлично говорит по-русски». Крис смеется и отвечает «Спасибо», почти без акцента. Он действительно может немного изъясняться на русском, а еще прекрасно, что редко для чилийцев, говорит на английском, знает итальянский, немецкий и французский. Все дело в том, что Крис работал на круизных лайнерах, в том числе в Средиземноморье, и даже какое-то время встречался с русской девушкой белорусских кровей.

Удивительно, но именно в этой части мира мне попадаются такие путешественники, которые не только интересуются самой большой страной мира, но многие из них бывали у нас или же имеют такое намерение. А для местных Россия кажется крайне любопытным и притягательным местом. Как и в Аргентине, меня по-прежнему изначально принимают за француженку, до того как я назову свою национальность.

За обедом мы садимся нашей небольшой компашкой: я, Винсенто, Даниэль и Линда. Линда – микробиолог из Голландии. Дома она работает в лаборатории при клинике, и потому мы в конце концов не выдерживаем и переходим к обсуждению нюансов гельминтологии. Наши спутники относятся к застольному разговору о червячках по-философски. При двух биологах за одним столом это неизбежно.

– По-моему, ты путаешь Чили с Колумбией, – говорю я Даниэлю, когда мы, сойдя с кораблика, пытаемся впихнуться в микроавтобусик до Айсена, ближайшего населенного пункта от порта Чакобуко.

– Нет, – отвечает Даниэль, который месяц до этого путешествовал автостопом по Колумбии, – если бы мы были там, то люди бы еще и вторым слоем сидели.

В Айсене пересаживаемся в автобус до Койайке. Там находится основной терминал и там же разойдутся наши пути. Койайке – точка моего назначения, Линде нужно в аэропорт Бальмаседа, а Даниэль пересекает границу и едет до Перито Морено, одного из небольших городков аргентинской Патагонии. Замечательный чилиец, спасший меня от одиночества в Пуэрто-Монте, крепко обняв на прощание нашу интернациональную компанию, покидает нас в порту.

Винсенто вместе с мамой живет под Айсеном, как здесь принято говорить, в эль кампо. Все-таки хорошо, что я его встретила. А ведь, если бы рейс не задержали, мы могли бы так и не познакомиться.

Потихоньку обрастаю чилийскими друзьями, а помнится, всего несколько дней назад грустила, что никого здесь не знаю. В Аргентине-то я изначально уже была знакома с несколькими людьми.

Вот так Чили становится роднее. Хотя и без того у меня здесь вечное дежавю. В Койайке – тополя, березки, деревянные домики, покосившиеся заборы… Если бы не араукарии, цветные горы на заднем плане и качество дорог, можно было бы подумать, что я в российской глубинке. Даже испанский звучит как-то по-русски здесь. Если бы еще понимать все, что они говорят…

Хотя, конечно, зависит от ситуации, вот, например, в маленьком магазинчике мы славно обмениваемся кулинарными рецептами из манки с продавщицей. Я не знаю и половины слов, но мы прекрасно понимаем друг друга.

Семейная идиллия

«Отлично!» – целый день повторяет Виктор по-русски. Он подходит к телефону и говорит: «Да», «Отлично» и «Иди к черту!» – а потом смеется. Веселый чилиец с шикарной черной и курчавой шевелюрой – молодой коллега моего непосредственного начальника Марсело.

Вечером встречаю в офисе часть нашей «онды»[7 - Onda – компания (исп.).] инженеров леса. У всех помимо имен, которые мне с первого раза все и не упомнить, есть еще и прозвища. Виктора, например, все зовут Тото. Я сразу вспоминаю волшебника страны Оз и потому быстро окрещиваю его в Тотошку, а он меня – в Полиношку. Мы постоянно шутим, даже несмотря на мой ужасный испанский.

Я живу в небольшом деревянном домике на углу улицы, сбегающей вниз по холму. Вывешиваю сушиться полотенце на заднем дворе, а чтобы проветрить дом, просто открываю дверь настежь. Виктор недавно переехал сюда из эль кампо. В домике две комнаты, и меня решили поселить пока сюда. А я и не возражаю.

Дома в Койайке отапливаются печками-буржуйками. В каждом доме есть небольшое отверстие в крыше для дымохода буржуйки. Хотя домики в большинстве своем маленькие, но мне кажется, что зимой-то здесь такой печечки нехватает. А зимы в Патагонии снежные, с температурой около 15 градусов ниже нуля, а то и все 20. В доме Виктора пока есть только дырка в крыше под трубу и, что презабавно, раковина в ванной также, как и на корабле, оборудована двумя кранами.

Вечером мы с Виктором болтаем о фольклоре. Тотошка постоянно что-то бренчит на гитаре. Я рассказываю о своем увлечении аргентинским фольклором и прошу его научить меня куэке. Это основной национальный танец в Чили, танцуется в парах, размахивая платочками. Однако на юге страны куэка не так уж популярна. Ее танцуют в основном на государственные праздники. А вот чамаме – танец, широко распространенный в Аргентине, – здесь очень популярен. Он представляет собой что-то вроде быстрого деревенского вальса. Вообще, чилийской Патагонии очень близка аргентинская культура. Здесь танцую чамаме, знают чакареру и пьют много мате. Север страны и центральные регионы совсем не таковы: мате там редкость, а что такое чамаме, многие и не знают. Виктор соглашается показать мне чамаме и куэку, если я научу его чакарере. Вечером мы включаем музыку на наших ноутбуках и отбиваем веселые ритмы босыми ногами по ковру. Я учу чилийца аргентинскому фольклору, а он меня чилийскому. Я машу над головой своей банданой, а он кухонным полотенцем. «Тебе нравится мой платочек?» – смеется Тотошка.

У нас тут полная семейная идиллия: я готовлю, Виктор отмывает сковородки. Я хожу каждый день в один и тот же магазин, только вот с разными мужчинами… Лесных инженеров в офисе много, а я обедаю то у одного дома, то у другого.

Чилийское время, чилийский язык и чилийский юмор

Утро понедельника начинается с собрания в офисе. Рабочий день здесь официально с девяти, но собрание предусмотрительно назначено на десять. Вчера Марсело сказал мне, с трудом разлепляя глаза, когда я постучала в его дверь в 11, как и было назначено:

– Ну, в Чили… умножай любое время встречи раза в два.

Начальник прибывает в 11. Все пьют мате, чай, жуют бутерброды, бродят по офису. Мы никак не приступим к сути. Но дальше начинается болтовня на несколько часов, сопровождающаяся брожениями, матепитиями и многочисленным трепом не по теме. Чилийцы.

Во время одного из выступлений я не отвожу глаз от докладчика, пытаюсь уловить хотя бы общий смысл его речи.

– Не волнуйся, – кивает мне Сиси, видя мое сосредоточенное лицо, – никто не понимает наш чилийский!

Сиси – единственная дама в офисе, не считая меня. Обворожительная чилийка постоянно травит анекдоты:

– Хочу купить себе грелку… По ночам очень мерзнут ноги, – жалуется один дедуля другому.

– Зачем тебе грелка, купи кота, – советует второй.

На другой день пожилой чилиец приходит с расцарапанным лицом.

– Что случилось? – удивляется его друг.

– Ну, видишь ли, вчера, когда я стал заливать горячую воду в кота…

К разговору о грелках успели перейти в процессе обсуждения ближайшей лесной вылазки. На замеры приходится уезжать иногда и не на один день.

– Эй, Паулина, зачем тебе теплый спальник, мы же тебе отдаем нашу лучшую грелку, – смеются коллеги, намекая на моего напарника.

Несколько часов reunion… чилено, чилено, чилено…

Наконец, все расходятся по рабочим местам. Энрике вызывается помочь мне и Сиси освоить новую систему для работы с картами. Он сейчас «на больничном». Недавно Энрике и его напарник Хави попали в страшную аварию. Чилиец с тремя кусками металла в его спине и руке очень жизнерадостно рассказывает о произошедшем. «Мы живы – это главное, – говорит он, – а мой друг скоро сможет снова ходить без костылей». Они попали в оползень. Энрике помнит, как, выпрыгивая из машины, почувствовал: что-то врезалось в спину и он перестал ощущать руки. Его друг Хави лежал рядом с вывернутой и переломанной в нескольких местах ногой.

«Я не думал тогда ни о своей дочери, ни о смерти. Я не молился, – говорит Энрике, – я знал только одно, что мне во чтобы то ни стало нужно дойти до ближайшего жилья и вызвать помощь, иначе мой друг умрет». Энрике не мог шевелить руками, он мог только идти. До ближайшего жилья было несколько километров вверх по склону. Энрике нужно было преодолеть две изгороди и перейти вброд реку, и все это – без помощи рук. Но даже когда он смог добраться до дома, где хозяина не оказалось на месте, и вызвать помощь по рации, ему отказались прислать вертолет. Двух раздробленных людей везли на машине по склонам и сельским дорогам до больницы. В «скорой» даже не было морфина. Первую порцию обезболивающего они получили лишь наутро.

«Я помню, как сидел у огня, залитый кровью, а вернувшийся хозяин домика заварил мне мате и дал закурить».

Энрике чувствует себя значительно лучше, но на работу его пока не пускают. Он скучает по лесным вылазкам. А тем временем заманивает нас с Сиси к себе домой обучать нюансам компьютерной картографии. Оказывается, что лучшая программа придумана русскими. Сейчас в офисе используют Google Earth, но Энрике показывает нам преимущества Sus Planet.

– Видишь, – говорит он Сиси, – недаром к нам занесло русского волонтера!

Они мыслят здесь совсем другими понятиями времени. Я заметила это, еще когда общалась с Крисом на кораблике. Он, делясь своими планами на будущее, сказал, что свое дело собирается начать где-нибудь в 40, а пока будет путешествовать. Помню, это так поразило меня. Сорок – это же уже та часть жизни, когда ты идешь с горы. А он собирается в это время только что-то начинать. Меня вот в мои 26 уже всю трясет, что я ничего не сделала в жизни.

Энрике говорит мне за обедом: «Если ты хочешь чего-нибудь добиться в Патагонии – не спеши».

«Понимаешь, здесь очень долго добираться из одного место в другое. Если где-то ты потратил бы два часа на дорогу, то в Патагонии ты потратишь шесть. Поэтому люди здесь умеют ждать».

Вот! Здесь действительно все именно так. И как меня, такую нетерпеливую, потянуло в столь «медленное» место?

Продолжая обсуждение моего путешествия по Чили, Энрике говорит:

– Да, в Чили много интересной работы…

– Да. Одна проблема, – отвечаю, – мне нужна виза для работы здесь, а это куча сложностей, бумаг…

– Ну да. Или жених, – смеется Энрике.

Только вчера, когда мы ехали в эль кампо «на шашлыки» к Марсело, его девушка Алехандра выясняла причины моего путешествия.