Второе замужество миссис Каммингс

Эта его заполошная сестрица Люсия, что она понимает в жизни? Что она видела на своем недолгом воробьином веку? Ей в страшном сне бы не приснилось, что такое, когда в тело вонзают металлические крючья, или примеривают на изящную ножку, созданную для обуви, по меньшей мере, королевской, испанский сапог… И как ярко могут полыхать огни инквизиции…

Но и они все были глупцами. Они думали, что этим можно испугать меня!

Убедившись еще раз, что Ричард крепко спит, я тихо покинула комнату и поднялась на башню. Да, они думали… Но что они знали о боли? В башнях нашего замка каминов нет, а в этой нет даже гобеленов. Они здесь ни к чему. Я простерла руки и приготовилась. Неужели они думали, что пыткой можно испугать того, кто знает, что такое перевоплощение?

Я уже давно этого не делала. Но в последнее время происходили странные вещи, и я решила проверить силы. Эту боль вряд ли можно с чем-то сравнить. Наверное, из всех живых существ она наиболее знакома гусенице, все тело которой, вся суть, полностью перестраиваются в момент ее становления бабочкой. Но это происходит раз в ее жизни… Одновременно ломаются кости, рвутся сосуды… Ведь это не иллюзия, которую можно накинуть на себя, как плащ, это полное превращение.

В виде птицы я могу удаляться от замка на большее расстояние, чем как человек. И потому время от времени, даже когда это не является необходимым, я не могу отказать себе в этой роскоши. Конечно, за любое удовольствие приходится платить. Я плачу болью перевоплощений. Но полет стоит того.

Вересковые пустоши севера и лесисто-каменистые склоны особенно прекрасны во мраке. Жизнь ночного животного – это совсем иной мир чувств и ощущений, недоступный человеку. Эти звуки, эти запахи, эти цвета… Да, цвета! Многие считают, что ночь – это гамма серого и больше ничего. Но они явно никогда не перевоплощались в ночную птицу. Птицы в целом видят мир иначе и различают иной набор цветов, в том числе таких, какие человек вообще не способен видеть.

Я немного поохотилась в ту ночь. Честно говоря, порой скучаю по свежему мясу… Интересно, почему люди считают приготовленное мясо лучше? Наверное, дело в том, что у них плохие зубы… У меня никогда не было проблем с поеданием сырого мяса.

Вернулась я еще в предрассветном мраке и быстро нырнула в постель, словно и была здесь всю ночь. Ричард все так же мирно спал, а Бардальф в эту ночь, похоже, не музицировал, и вообще как-то затаился. Надеюсь, это к лучшему. И он ничего не задумал…

Глава 7

16 ноября

Блеклое ноябрьское солнце заглядывает в окно. Я встала очень поздно… Не хочу спускаться к завтраку. Мне нужно записать события прошлого дня, чтобы хоть как-то подтвердить, что мне это не привиделось. Даже не знаю, как подступиться к этому…

Вчерашний день начался вполне спокойно. Клер в присутствии Ричарда вела себя более сдержанно. Впрочем, мне показалось, что за завтраком она была как-то более обычного бледна. Хотя Клер не похожа на человека, склонного к болезням. Полагаю, дело было в освещении.

После завтрака я хотела предложить брату небольшую прогулку, но Клер, предугадав мой порыв, вызвалась выйти с ним сама, и потому я сразу же отправилась в библиотеку. Не стоило терять немногочисленные светлые часы.

Сквозь длинные узкие оконные проемы, заполненные секциями неровных стекол, проникали слабые солнечные лучи. Поразительно. Такие окна уже давно перестали делать в современных домах. Искривленные в стеклянных разводах, лучи выхватывали мириады пылинок, заполнивших воздух. Здесь тяжело дышалось, но оконные створки были расположены выше, чем я могла бы открыть, к тому же было страшно повредить старинные ставни и тем более сами стекла, которые были, наверное, на век старше меня. Пришлось дышать пылью.

Высокие книжные шкафы поднимались почти к самому потолку, но я нигде не видела лестницы, которыми они должны были быть оборудованы. Тогда я решила исследовать другие отделения библиотеки. За одной из деревянных дверей, снабженных длинными извитыми коваными ручками, обнаружился полукруглый зал с большим дубовым столом и многорогим подсвечником на нем. Видимо, здесь предполагалось читальное место. Вокруг, у стен, тоже были шкафы, меньшего размера, но содержащие толстые книги в кожаном переплете без наименований на корешках. А в дальней части комнаты висел гобелен, изображавший именно то, что я искала. Широкое разветвленное тканое дерево несло на себе свитки имен, написанных старинными буквами, как и в той книге, что я взяла на прочтение. Последним из потомков рода Каммингс значился некий Бардальф. Я непроизвольно протянула руку и дотронулась до гобелена в этом месте. Рядом с ним неяркими нитками была незаконченная вышивка: «Клер Инес Барбацзуро». В этом имени было что-то неприятное. Оно прозвучало в моей голове, как скрежет топора, как удар решетки о каменный пол. Я снова прикоснулась к мужскому имени, и тогда гобелен тронул стену. Но под тканью был не камень, а нечто выпуклое. Я попыталась прощупать его, когда вдруг раздался тихий скрип, и с глухим скрежетом соседний шкаф пришел в движение, отрыв невысокий проход в стене.

Я не знаю, что мною двигало в этот момент, но явно не разум. Я просто шагнула в темный каменный зев, забранный паутиной, словно театральными занавесями. За моей спиной снова скрипнуло, и коридор погрузился во мрак. Я бросилась назад, но тщетно – нигде не могла нащупать открывающего механизма. Так я оказалась в ловушке. Мне ничего не оставалось, кроме как начать продвигаться вперед по коридору на ощупь. Там было холодно, а руки мои, прокладывавшие путь, быстро покрылись слоем налипшей паутины. Я успокаивала себя тем, что мы не в каких-нибудь тропиках, и здешние пауки, должно быть, не ядовиты… Но с ужасом прислушивалась, не раздастся ли крысиного писка. Все-таки эти животные могут быть куда опаснее…

В конце концов, ход должен был вести куда-то, и вскоре я выберусь, успокаивала я себя. Но он все не кончался и не кончался. И не было ни малейшего дуновения воздуха, свидетельствовавшего о близком избавлении…

Отчаянье подкрадывалось ко мне. Рассудок, всегда столь послушный и спасавший меня в минуты меланхолии, уступил место безудержной эмоции страха. Я споткнулась и с криком, гулко разнесшимся по коридору, упала. И вот тогда, полусидя на каменном холодном полу, я почувствовала легкое дуновение, но исходившее не из коридора впереди, а слегка касавшееся моих волос сзади… Я замерла почти не дыша. Дуновение прекратилось, а потом продолжилось. Я медленно поднялась и, не понимая почему, произнесла «Бардальф?». И тогда я почувствовала то самое странное направленное ведение, которое помогло мне в первый день в замке найти дорогу к комнате брата. И я двинулась за ним.

По какой-то необъяснимой причине я доверяла тому, в чье существование я до сих пор до конца не верила. Тому, кто, возможно, даже явился причиной болезни моего брата. И все же я шла за ним, и он вывел меня из мрака каменного коридора в большую просторную комнату, залитую сумеречным светом ноябрьского пасмурного дня.

Первое время мои глаза привыкали, потом я разглядела пустынную залу с укрытой белой тканью мебелью. Окна здесь были чуть шире, и оттого комната казалась светлее, чем остальные помещения замка, в которых я до этого бывала.

Я попыталась стереть с рук и лица налипшую паутину и гулко чихнула. Этот звук как-то неестественно прозвучал в комнате, словно давно отвыкшей от каких-либо звуков.

Если мой призрачный проводник и существовал, то был где-то здесь, но ни дуновения, ни направляющего ведения я больше не чувствовала. Я медленно прошлась по комнате, взглянула в окно: там виднелась какая-то иная часть парка, где я еще не была. Потом обернулась. Свет лился мне в спину. И я вновь произнесла его имя. Я подняла правую руку, раскрыв вперед ладонь. В какой-то момент к ней словно что-то прикоснулось. Но это не было похоже ни на реальное касание, ни на дуновение воздуха, как в коридоре. Ощущение было столь странное, что я не берусь описать его. Но мне почему-то показалось, что это тоже ладонь. И тогда я как бы обхватила ее, как взяла бы протянутую мне руку. Сделала шаг вперед и положила другую на воображаемое плечо. Я чувствовала его дыхание у своего правого уха, когда мы плавно вальсировали по комнате. Здесь не было зеркал, однако на улице уже темнело, и в превращающейся в зеркальную поверхности окон я увидела смутно вырисовывающийся мужской силуэт рядом со мной.