Лина

Лина слегка повела локтем, но девочка еще крепче в него вцепилась. На коже остались отпечатки нестриженых ногтей. Она поняла, что бежать уже поздно, и испуганно бегала глазами, замечая все больше и больше жутких сцен. Девочка вытащила у нее из портфеля телефон и положила в карман.

Вдруг из двери вышел высокий парень лет семнадцати. У него были коротко остриженные волосы, поломанные уши и сигарета в кривых зубах. Белая майка и джинсы туго обтягивали его накачанное тело. Увидев его, все разом замолчали. Он оглядел их своими опухшими красными глазами и остановил свой взгляд на Лине.

– А это кто? – прохрипел он, указав на нее пустой бутылкой из-под пива.

Даша подбежала к нему и шепнула что-то на ухо.

– А, понял. Ну че? Че уставились, дебилоиды?

Все резко опустили взгляд. Он что-то сказал Даше, выплюнул сигарету и зашел в свой замок.

Лину повели в здание. У нее в висках застучало, а в глазах потемнело. Запахло гнилью и сыростью.

Там на камнях и кирпичах сидели подростки и играли в дурака. Среди них было два пятнадцатилетних мальчика без футболок, но в кепках, тот маргинал, с которым они шли от школы, девочка в мужской одежде и, на самом большом и комфортном камне, застеленном ковриком, сидел главарь. Даша села рядом с ним и положила ему голову на плечо. Тот оттолкнул ее и выругался. Старшеклассница, державшая Лину, толкнула ее в угол и села рядом.

Игра подходила к концу. Оставалось двое: маргинал с двумя картами и главарь с целым веером.

– Эх-х, не умеешь ты играть, – сказал главарь, отщипнул почти все свои карты и всунул их в руки соперника, после чего с довольным видом бросил козырного туза и забрал мятые купюры и погнутые монеты с земли. – Дурак ты, получается.

Все засмеялись.

Его взгляд снова попал на забитую в угол Лину.

– Та-ак, ты. Ну, и на хрена ты сюда пришла?

– Я… меня… – дрожащим голосом отвечала она.

– Ага, понятно. Ладно, пусть поваляется здесь пока. Пошлите.

Они поднялись со своих мест и вышли на улицу. Лина осталась одна на холодной земле. Окна, если так можно назвать эти дыры в стенах, были замотаны колючей проволокой. Выход был только один, и с его стороны постоянно доносились крики, смех и звон разбивающихся бутылок.

Лина боялась даже пошевелиться. Она сидела в одной странной нечеловеческой позе и смотрела в кирпичную разрисованную маркером стену, изредка моргая красными глазами.

Неизвестно, сколько так прошло времени – двадцать минут, час, пять часов – но в здание снова вломилась шумная компания. Сердце Лины забилось как в лихорадке. Многие из них были уже намного пьянее. Про Лину уже, видимо, забыли, но один худощавый мальчик случайно упал не на землю, как планировалось, а на ее синие ноги в тонких колготках, что вызвало бурю громкого смеха, который больно ударил по ушам Лины. Главарь обернулся посмотреть, что происходит, и, увидев ее забитое испуганное тело, с трудом перестроил свой маршрут и направился в ее сторону. Он взял двумя пальцами сигарету, дымившуюся в желтых зубах, и поднес ее к костлявой коленке Лины. Капрон опалился и начал тлеть, оголяя бледную кожу. Боль пронзила все ее тело, она одернула ногу и что-то прохрипела, не в силах даже закричать. Смех пронесся по всему густо наполненному помещению. Все стояли вокруг и скалили гнилые зубы, как публика, пришедшая посмотреть на цирк уродов или публичную казнь.

– Пить хочешь? – прохрипел главарь.

Лина закивала, боясь взглянуть ему в глаза. Тогда он достал откуда-то стеклянную бутылку, наполовину заполненную прозрачной жидкостью, и поднес к ее губам. Мозг Лины был слишком напряжен и, к тому же, наивен, чтобы предположить, что это далеко не вода, и она послушно прижалась губами к бутылке. Что-то горячее протекло по ее языку и деснам и опустилось в горло. Она выпучила глаза от ужаса и попыталась все выплюнуть, но кто-то зажал ей рот, и все вокруг закричали:

– Глотай, глотай! Давай, до дна!

Она проглотила мерзкую жидкость и стала жадно хватать воздух ртом. Из глаз полились слезы. Все вновь засмеялись. В голове Лины этот смех исказился в ужасные стоны, все вокруг поплыло, по конечностям пробежала неприятная дрожь. У нее что-то спрашивали, хватая за волосы, ноги и руки, но она ничего не слышала и только мотала головой с умоляющим взглядом.

– Че, плохо тебе? Ну, щас будет хог’ошо! – засмеялся рыжий мальчик. Он бережно заворачивал какую-то траву в бумажку. Закончив, он аккуратно поджег тоненькую бумажную палочку и передал ее главарю. Тот сначала сам вдохнул ее содержимое, громко выдохнул дым и поднял глаза в потолок. Затем он немного пришел в себя и поднес ее к лицу Лины. Она быстро замотала головой и плотно зажала губы.

– Та-ак, помнятном. Ты и ты, – промямлил главный, указав на кого-то из толпы, – Держи-и ее.

На Лину набросилось сразу несколько человек. Она поняла, что сопротивляться бесполезно, и, с ужасом оглядываясь, далась им в руки. Ей крепко держали руки, ноги и голову. Разжимать губы ей не пришлось: она сама поддалась.

– Молодец, хорошая-м дело… девочка, – снова промямлил главный и всунул ей в рот косяк.

Она вдохнула. По всему телу снова пробежала дрожь, только намного приятнее. Сердце забилось со страшной скоростью. Тело размякло, как и мозг. Серое здание вдруг озарилось светом. Откуда-то послышался добрый голос мамы, как в детстве. Улыбка растянулась по лицу Лины. Она уже совсем не сопротивлялась от второй затяжки. Издалека заиграла какая-то незнакомая, но очень красивая мелодия. Напряжение со всего тела ушло и как будто расплылось по этой земле, которая казалась уже не твердой и сырой, а мягкой и теплой. Все голоса сливались в одну до боли приятную мелодию. Кто-то потянул ее за ногу, кто-то дернул за волосы, но сейчас ничего не могло причинить ей боль. Она что-то говорила, но сама не слышала и не понимала, что. Каждое прикосновение оставляло на ее теле приятный теплый след. В один момент память совсем покинула ее, как будто душа вышла из тела и унеслась куда-то далеко.

Темнота. Шум в ушах. Сырость. Холод. Звук капающей воды. Ветер. Боль во всем теле. Тошнота.

Лина открыла глаза. Все вокруг было размыто. Вокруг валялись осколки бутылок и окурки. Она попыталась встать, но по голове как будто ударило тяжелым молотом. Преодолев боль, она села на землю. В метре от нее валялись очки, от которых остались только запчасти, и то поломанные. Все тело было в синяках и ожогах. Колготки были порваны повсеместно, даже в самых неприятных местах. В углу валялся рюкзак, рядом с которым развевались на ветру листы порванных тетрадей и учебников.

Лина просидела так несколько минут, приходя в себя. Наконец она нашла силы встать и выйти из здания. Вокруг не было ни души. Только два ворона летали неподалеку, громко каркая.

Лина не могла ни о чем думать, но какой-то инстинкт толкнул ее и заставил идти.

Она шла и шла по грунтовой дороге, мимо деревянных домиков. Заморосил дождь, по всему телу пробежал озноб.

Все дороги в этом поселке были исхожены вдоль и поперек. Она направилась по самому знакомому пути. Люди только начинали выходить на улицу, сонно зевая, и оглядывали Лину, думая об этой грязной побитой девочке бог знает что.

Она добралась до знакомой бесконечной многоэтажки. Дверь в подъезд, которая почему-то оказалась открытой, все также была обклеена объявлениями о поиске работы, скупке рогов и копыт, пропаже сорокалетних мужчин и сдаче квартир. Она добралась до восьмого этажа и на несколько минут остановилась у двери. За ней – тишина. Сначала Лина только дотронулась до кнопки звонка, одернув руку, как от удара током, затем снова поднесла к нему красный палец и позвонила. Несколько секунд не было слышно ни звука. Послышались шаги и скрип открывающегося замка. Из-за двери показалось злое, замученное, удрученное, убитое, бледное лицо мамы и ее леопардовый халат. От нее неприятно пахнуло алкоголем.

– Че, приперлась, дура? – пробормотала она, в упор глядя на дочь. – Ты время видела? Явилась, не запылилась! Ты посмотри на нее, красавица! – с каждой фразой тон ее голоса повышался и все громче проносился эхом по сырому подъезду. – Ты где шлялась?! Ты вообще мать свою не уважаешь? Уважаешь или нет?! Говори, дрянь такая!

Лина молча смотрела на ее рваные тапочки. Капельки слез звонко падали на пол.

– Не хочу твою рожу видеть, скотина! Иди, откуда пришла! – крикнула она и захлопнула железную дверь.

Лина подняла глаза и погладила драную обивку двери. Постояв так пару минут, она развернулась и спустилась по лестнице, зачем-то считая ступеньки. Погода была все такой же отвратительной. Туман постепенно превращался в дождь.

Лина шла по дороге, пиная камушки. Перед ней дымились столбы электростанции, отражаясь в гладкой поверхности водохранилища. Дорога плавно перешла в мост. Пройдя его до половины, Лина обратила внимание на дырку в ограждении. Постояв над ней, Лина медленно опустилась и свесила ноги с моста. Прямо под ней встречались течения, образуя маленький водоворот. Лина болтала ногами, наблюдала за ним и изредка кидала маленькие камушки.

– Эй, девочка! – вдруг раздался мягкий голос. – Ты что здесь делаешь?

Лина повернулась. Над ней стояла высокая стройная женщина. На ней был тщательно выглаженный серый костюм и очки с черной заостренной оправой. Темные короткие волосы обрамляли ее милое лицо.

– Я? Ничего… – ответила Лина, немного смутившись.

– Что с тобой? Почему у тебя порвана одежда? Бо-оже мой! – девушка нахмурила брови. – Где твои родители?

Лина сидела и молча смотрела на ее черные лаковые туфли.

– Нет, это так нельзя оставить. Пойдем со мной, – девушка нежно взяла Лину за локоть. Та не сопротивлялась и встала.

Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза; Лина – с надеждой, девушка – с испугом и состраданием.

– Пойдем, пойдем, – повторила она и повела Лину за собой.

Они прошли несколько метров. Лина все время спотыкалась.

– Почему ты спотыкаешься? У тебя ноги болят?

– Нет, – замотала головой Лина. – Я… у меня… я просто очки потеряла.