Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994–2004

…на столе стояло два стакана. Один с едой для рыб, другой с ядом для мышей. Я знала, в каком яд. Но было интересно, что будет, если покормить им рыб. Дала немножко. Они в аквариуме сдохли. Я боялась на них смотреть. Они стали мертвые, а были живые.
Мама кинулась и давай меня лупить.
– Убийца! – Мама дралась полотенцем. – Ты убийца!
Сын тети Марьям, Акбар, расстроился. Это были его рыбы. Тетя Марьям не ругала. Она дала мне бублик и сказала, что выбросит рыб в унитаз.
Мне не было стыдно. Было страшно. Убийца чувствует страх. Поля
Что мы видим, когда открываем книгу? Маленькую девочку Полю, которая проверят мир на прочность.
К ней уже приближается война, но Поля об этом не знает, продолжая верить, что «все будет хорошо». «Ичкерией» свою землю она не называет, называет «Чечня» и гордится ей.
Погибает дедушка Полины в самом начале книги, остается рядом мать, которая болеет и проявляет агрессию к ребенку.
Падают бомбы.
Голод.
Холодный дом, в котором нет электричества и воды.Помогает ли государство? Ведь, казалось бы, не каменный век!Нет, не помогает. Даже «гуманитарные» организации выпихивают раненную, больную школьницу из своих дверей. Ей приходится выживать.
Поле 10 лет.....
Полине 14 лет...
Фатиме 19 лет...
Война продолжается. Девочка привыкает к ней: война это ее - «мир»!
Так живут все вокруг: во зле и пороках, которых книжный ребенок старается избежать, опасаясь их, больше смерти.Я проснулась и вспомнила дедушку. Позавчера шел дождь. А потом было солнце. Мы пошли по дороге, и дедушка сказал:
– Видишь дерево? Оно – ребенок. Потом дерево станет взрослое, а потом старое. Когда-то исчезнет. Из него сделают стол или растопят печку. Так всегда бывает.
Это была береза. Еще он сказал:
– Не рви листья. Им больно.
Я сказала:
– Нет, не больно.
А дедушка сказал, что листья – это пальцы. И я поняла, что если их сорвать, им больно.
Я больше не буду.
Поля
В книге есть момент, где Поля молится перед иконами, чтобы злой чеченец не убил ее мать, и другую русскую женщину, а потом, Поля, стала говорить, что ее зовут «Фатима», потому что увлекается исламом.
Это, кстати, помогает не погибнуть. Вокруг убивают по религиозному и национальному признаку. Убийц больше, чем воров.Девочка становится «чужой среди своих», не принимая ни одной стороны конфликта.
Поля ищет собственный мир, хотя бы и в мечтах, не оправдывая ни чье зло, она пишет дневник, чтобы рядом был кто-то близкий. Пусть, бумажный.Сейчас книга переведена на многие языки. В связи с этим у меня сложилось впечатление, что в России сделали все, чтобы книгу не заметили: ни радио, ни телевидение, ни центральные газеты не расскажут о такой книге.
Почему?
Это свидетельство кошмара, пережитое людьми в нашей стране!
Автору установить памятник можно при жизни, он сумел сохранить человеческое лицо, несмотря ни на что, а ведь прошел настоящее адское пекло.В 14 лет Полина ранена, когда помогала матери на колхозном рынке в Грозном. Обстрел ракеты. Осколки. Травма, где едва удается спасти ногу, операции, боль.
Никакой помощи от государства.Не могу понять, почему люди в Чечне были брошены абсолютно всеми?!Книги Полина читает под стрельбой. Она пишет стихи. Девочка мечтает стать журналистом.
Изумительно описана жизнь в грозненских редакциях, где на полу лежит снег, а люди стараются наладить культурную жизнь, правда, далеко не всем удается - быть культурными...
Война.
Нескончаемый ад, изувечивший душу.
Волшебные сны.
Черный снег.
И редкие мгновения тишины, как особый подарок.
Вот о чем эта книга.

Я из тех, кто рос под новости о Чечне и практически не понимал, о чем они. Когда началась первая Чеченская война, мне было 6 лет. На 3 года меньше, чем автору книги. Я даже не понимала, боевики - это хорошие или плохие. То есть, наши или враги? Слово «Чечня» отзывалось каким-то смутным ужасом и песнями Шевчука.Дневники Полины читаются как вестник с другой планеты. Я все время вспоминаю, что я делала в это время. Нет, нам несладко жилось на другом конце России в девяностых годах, но мы и близко не видели такого голода и такой нищеты. Я уж молчу про взрывы, обстрелы и зачистки. И про ковровые бомбардировки.Кажется, у нас с Полиной такие разные жизни и никаких точек соприкосновения. И вдруг - ей тоже нравится фильм «Брат» и она переживает из-за обвала в Кармадонском ущелье. Она посмотрела первую серию «Идиота» с Евгением Мироновым - и в восторге. Я тоже в это же время смотрела «Идиота» и была в таком же восторге и от сериала, и от Евгения Миронова. И внезапно все стало так близко. И так страшно.

Не могу я писать про эту книгу пространно. Я даже про блокадный Ленинград читаю сейчас более отстранено. Хотя, это просто невозможно. Тут же — просто аут.
Как же страшно и невыносимо больно было читать эту книгу.
Не должны дети видеть такое и проходить через этот ад! И это ведь не далекая революция, и даже не ВОВ, всё это было совсем недавно в нашей стране. И от этого ещё более горько.
Чеченские дневники — страшный документ тех лет. Их вела маленькая девочка, которая выросла в этом ужасе. Поля, Полина (Фатима — так приходилось называть себя, когда надо было опасаться ненавидящих всех русских соотечественников).
Тяжелые бытовые условия, голод, скитания, ранение — всё пришлось пережить Полине и её маме.
Как же эта девочка ненавидела войну! И её не трудно понять.
"Я на стороне тех, кто не умеет стрелять" (с)
"Я думала, когда меня убьют, люди найдут этот дневник. Я думала, люди прочитают этот дневник и поймут, что никогда не нужно воевать. Полина" (с)Просто мороз по коже!

Страшное свидетельство страшного времени. Свидетельство не ставшей уже далекой Великой Отечественной войны, а войны, отголоски которой не утихают и поныне. Войны, чьи свидетели не старенькие бабушки\дедушки, а наши ровесники. Этот дневник такой же памятник истории, как дневники Лены Мухиной и Тани Савичевой, только глубже, объемнее, полнее, и с новыми, современными реалиями. И автор их не ставшая историей старенькая бабушка, ни оставшаяся воспоминанием веках маленькая девочка, но молодая женщина, живущая здесь и сейчас. Смогла ли она найти себе место в мирном мире? Очень хочется надеяться, что смогла. Но судя по тому, что удалось "нагуглить", дается это ей нелегко, ой как нелегко!
Дневник начинается незадолго до первой чеченской войны, и вести его начинает маленькая девятилетняя девочка. Ее незамысловатый, но такой искренний язык задевает за самые отдаленные уголки души, самые глубокие, самые недоступные, и вытаскивает оттуда все то, что ты с таким усердием так долго там прятал.
Читая, вспоминала, что сама делала в эти самые дни, чуть ли не часы записей этого дневника, и становилось как-то не по себе от того, что в тот самый день, когда, например, тебе исполнилось 6 лет, и когда тебе впервые удалось задуть свечи на торте без участия брата, другая маленькая девочка в это самое время дрожала от страха, потому что стреляют, а мамы все нет. Вспоминалось очень многое из собственной жизни, как правило, что-то позитивное, потому что негатив мы стараемся забыть подсознательно, и становилось неловко, что в те самые моменты, когда мне было так хорошо, кому-то было неизмеримо хуже. И сейчас, в этот самый момент, кому-то также несоизмеримо хуже. Поневоле начнешь ценить то, что имеешь...
И так продолжается 10 лет. И за эти 10 лет ей выпадает пережить как постоянные обстрелы, грабежи, ненависть только за то, что носит русскую фамилию, хотя на самом деле: Мать моей мамы – армянка. Отец моей мамы – донской казак. Мать моего отца – польская еврейка. Отец моего отца – чеченец. В родословной мамы были татары, грузины, осетины, армяне, украинцы, черкесы. В родословной отца – французы, испанцы, поляки, чеченцы; так и вполне себе мирные: ее детская жестокость из любопытства, когда в аквариум вместо корма сыплется мышиный яд; ее первая влюбленность, совсем детская, чистая. А потом как-то вдруг внезапно она становится взрослой. Еще в предыдущей записи ребенок, а в следующей - уже совсем взрослая - фразы более осмысленные, обдуманные. Предложения из простых превращаются в сложные, многослойные. Полина становится рассудительной, ей не чужда иронии, начинает сквернословить, но уже видно, что она сильная, еще такая маленькая, но уже такая сильная, стойкая, с детства не желающая прогибаться под местных шестерок.
но и эта сильная девочка однажды не выдерживает и начинает рефлексировать, плакать и даже задумываться о смерти:
Еще, Дневник, я хочу поделиться с тобой своей печалью. Не думала, что могу быть подвержена депрессиям. Я сильная. Если не я, то никто. Я сверну горы и переплыву океаны. Я не могу быть слабой. Мне нельзя. Но почему-то в последнее время так хочется плакать, без явной на это причины.Да и с чего бы не плакать, когда родная мать, вместо того чтобы помогать дочке, поддерживать ее хотя бы морально, кричит на нее и распускает руки, тем самым делая ее жизнь еще более невыносимой:
С мамой поругалась. Она, как война началась, стала сама не своя. Раньше, когда мир был, мы в парк ходили: на качелях катались, мороженое ели. А сейчас мама дерется, бьет меня. Вот и сегодня побила, да так, что рука моя была в крови. Она по ней линейкой ударила. Все из-за ящика со школьными тетрадками. Я его перевернула – искала пустую тетрадь, а назад сложила все неаккуратно.
– У тебя в голове проклятый дневник! – кричала мама. – Не хватало, чтобы ты еще на него школьные тетрадки переводила. Только и думаешь о дневнике и мальчишках. Ты некрасивая, тебя все равно никто не полюбит!Понятно, что маме приходилось еще тяжелее, но читать такое было все равно дико. Судя по дневнику, на Полине был буквально весь дом: уборка, готовка, торговля на рынке, школа, и вдобавок тумаки от матери. А вокруг, тем временем, одни насмешки, унижения, подростковые проблемы, отсутствие настоящих друзей, голод, грязь, мародерство и постоянный страх войны. Но несмотря ни на что, даже когда мать желает смерти родной дочери, Полина реагирует удивительно по-взрослому, со взрослым сочувствием, состраданием и бесконечной любовью:
Мама злится все сильнее и сильнее. Ее характер совсем испортился. От голода, наверное. Я стараюсь не огрызаться. Я, наоборот, рассказываю маме что-то отвлеченное.
Помимо всего этого, ее постоянно преследуют странные сны про космос, космические корабли, египетские пирамиды, мудрецов и чью-то смерть. Все сны настолько подробные, настолько красочные, что порой мне казалось, что это не сны, а ее разыгравшаяся фантазия, навеянная книгами по парапсихологии, эзотерике и прочих науках о саморазвитии. Она увлекается йогой, борьбой, уверяет, что они помогают ей выжить:
Читаю книгу по айкидо. Я хочу быть сильной. Я не буду сдаваться.И при этом она очень религиозна, чуть ли не до фанатизма:
Но я платок так и не сняла. Просто меня не будет на их фотографии. Ведь я Чечне – непризнанная дочь.Она ненавидит Россию, да и с чего бы ей ее любить?! Ее жизнь загублена благодаря российскому правительству, и с этим не поспоришь. Да и если не углубляться в дебри межнациональных конфликтов, она просто другая, и все воспринимает по-другому, не так, как мы, русские:
Мне, привыкшей жить в строгом мусульманском мире, не нравятся местные свободные нравы, веселые люди в подпитии. Я хочу домой! Мне впервые так страшно. Оттого, что все эти люди не похожи на меня. Они не плохие и не хорошие. Просто – другие. Я не в силах понять их, словно сошла с инопланетного корабля, в длинных одеждах и платке времен древней Палестины.Становясь взрослее, Полину часто, выражаясь языком тинейджеров, "прорывает на пафос":
Света нет, лишь свеча освещает мой дом.А начиная с 2000-го года ее речь становится все более высокопарной, порой срывается на канцелярские фразы, типа "окно для передачи денежных средств" (в маршрутке). У некоторых это превращается в иронию, но Полине чего-то не хватает, и фразы кажутся тяжеловесными.
Наткнувшись на ее ЖЖ, в первый момент я подумала, что он кажется чересчур напыщенным, помпезным, но разве же можем мы ее за это осуждать?!
Наверное, кто-то назовет мой отзыв слишком восторженным, найдет к чему прицепиться, что опровергнуть, скажет, что не надо верить каждому слову. Может в чем-то вы и правы, однако, этот дневник, в первую очередь, памятник истории, и одного этого уже достаточно, чтобы его читали. Но даже если здесь что-то приукрашено, что-то преувеличено, человек, его написавший, переживший это все на собственной шкуре, уже по одному поэтому достоин восхищения и доброго отношения к себе.