Потерянные Души

Никто сел и протер запотевшее стекло рукавом плаща. Насколько хватал глаз – чахлые заросли табака. Стекло под рукой было холодным, почти ледяным. Никто прислонился к окну щекой и только тогда понял, что у него горит лицо. И не только лицо, а все тело.

А потом у него скрутило живот, и Никто бросился к двери.

– Да блюй прямо на пол, – сказал Молоха, но Никто все-таки вывалился из фургончика, и его стошнило на мерзлую землю, усыпанную сухими табачными листьями. Никто закашлялся, когда ему в нос ударил запах его собственной рвоты. Жареная курица, земляничное вино и желчь. Он смутно осознавал, что Зиллах обнимает его за плечи и ласково убирает волосы с его пылающего лица.

Потом Зиллах склонился к губам Никто и слизал с них горькую слюну. Потом осторожно раздвинул их языком и поцеловал Никто взасос.

– Я люблю тебя, – сказал Никто Зиллаху и поначалу и сам не понял, что именно он сказал. А Зиллах лишь посмотрел на него своими сияющими зелеными глазами, и Никто показалось, что в них были искорки смеха.

Никто боялся, что Твиг с Молохой будут над ним смеяться; проблеваться в такой компании – это позор на всю жизнь. Но Твиг с Молохой не смеялись. Они уютно устроились на диванчике и лежали, обнявшись, как дети. Никто закурил свою «Lucky», но уже через пару затяжек скривился и выкинул сигарету в окно.

– Так и мутит? – спросил Молоха. – Сейчас мы тебя взбодрим.

Все трое переглянулись. Молоха запустил руку под диванную подушку и достал бутылку с какой-то густой темно-красной жидкостью, которая была явно гуще вина. Бутылка была наполнена до половины, на внешней стенке виднелись засохшие потеки и отпечатки пальцев.

– Вот, выпей. Сразу придешь в себя.

– Если не загнешься, – добавил Твиг, улыбнувшись. Никто взял у Молохи бутылку, вытащил пробку, поднес бутылку к губам. Это было какое-то крепкое пойло – джин или водка, что-то едкое и маслянистое, – смешанное с чем-то темным, и сладким, и как будто слегка подгнившим. Знакомый вкус. Никто сделал глоток, на секунду закрыл глаза, потом снова поднес бутылку к губам. Молоха, Твиг и Зиллах пристально наблюдали за ним. Действительно – очень пристально. Затаив дыхание. Никто сделал еще пару глотков, облизал губы и улыбнулся.

– Я и не думал, что это так круто – пить кровь.

Поначалу они вроде бы удивились, а Молоха с Твигом даже были немного разочарованы; Никто показалось, что они как-то сникли. Зиллах посмотрел на них, выразительно приподняв бровь, и еле заметно пожал плечом. В фургончике повисло какой-то странное напряжение. Никто показалось, что эти трое мысленно переговариваются друг с другом. Что-то между ними происходило – что-то, ему непонятное. А потом Зиллах положил руку поверх руки Никто и заставил его выпить еще.

Потом бутылка пошла по кругу. Они пили, пока их губы не окрасились красным. Никто больше не тошнило. Голова слегка кружилась от радости, и когда Зиллах снова привлек его к себе, он с жаром ответил на его настойчивый поцелуй, а потом взялся за кольца в сосках у Зиллаха и осторожно потянул.

– Еще. Только в три раза сильнее, – шепнул ему Зиллах.

Никто сделал, как его просили. Никогда в жизни он не был так возбужден. Даже в самых безумных мечтах он не смог бы представить себе любовника лучше, чем Зиллах.

Он не знал, откуда взялась эта кровь из бутылки. Он не знал, для чего она им: пугать незнакомых людей или им действительно нравится ее вкус. Но сейчас ему было все равно. Если им нравится играть в вампиров – это их дело. Тем более что это даже прикольно.

Они отрубились незадолго перед рассветом. Никто заснул в обнимку с Зиллахом, положив голову ему на плечо. Зиллах еще долго смотрел на него в темноте: на его подрагивающие ресницы, на припухлые губы, приоткрытые во сне. Дыхание Никто пахло вином и кровью. Зиллах убрал черную прядь волос с лица спящего мальчика, осторожно провел пальцем ему по щеке. Красивое чистое лицо, тонкое, но выразительное – лицо ребенка на грани взросления. Наверное, это был самый красивый из всех автостопщиков, которых они подбирали в своих разъездах.

Он выпил кровь из бутылки, даже не поперхнувшись. Он не закашлялся, не подавился. Наоборот. Кровь, похоже, его оживила: кожа стала свежее, глаза заблестели.

Большинство автостопщиков с удовольствием присоединялись к их веселью – были очень даже не прочь выкурить трубочку, приторчать на кислоте или покувыркаться на диване. А потом – обычно после таких приятностей их кровь становилась слаще – кто-то из них троих доставал бутылку из-под вина или виски, наполненную самой свежей «продукцией». Это было любимое развлечение Молохи с Твигом: автостопщик, уже либо пьяный, либо укуренный, либо приторчавший на кислоте, с жадностью присасывался к бутылке. А потом его – или ее – глаза вдруг становились огромными от испуга, его – или ее – рот кривился от ужаса и отвращения, и он – или она – выплевывал(а) кровь. И вот тогда Молоха, Твиг и Зиллах разом набрасывались на него. Или на нее. Один отбирал бутылку, второй держал автостопщика за руки, а третий впивался ему в горло. Или в живот. Или в причинное место. Куда угодно, лишь бы там текла кровь.

Но с этим мальчиком все было по-другому. Никто. Почему он так странно себя называет? И где это он пристрастился к крови? Зиллах пристально вглядывался в лицо спящего. Этот парень останется с ними на пару дней. В его крови была некая магия, но Зиллах чувствовал, что эту магию следовало отложить на потом. Он осторожно прикоснулся к губам Никто. И Никто улыбнулся во сне.

Рассвет застал всех четверых спящими в обнимку на маленьком диванчике. Было уже непонятно, кто кого обнимал – так переплелись их тела. Зиллах зашевелился и что-то пробормотал во сне, когда первый луч солнца коснулся его закрытых век. Это был последний остаточный рефлекс из какой-то другой, забытой жизни, о которой он не вспоминал даже в кошмарных снах. Он прижался губами к горлу Никто. Потом он наполовину проснулся и вспомнил, что он решил приберечь мальчика на потом, и не стал его кусать. Он просто причмокнул, как голодный младенец, и снова заснул.

16

Стив проснулся с кошмарного бодуна. Для него это было, естественно, не в новинку. Но обычно он либо спал дальше, чтобы проспаться, либо жевал экседрин, пока не приходил в себя. Но сегодня похмелье не отпускало. Это действительно был кошмар, упорный и цепкий.

Дух все утро пытался заговорить со Стивом – такой же упорный, как Стивов жутчайший бодун. Стив рычал на него через кухонный стол:

– Куда ты хочешь поехать?

– К мисс Катлин. Старая бабушкина подруга. Ты ее, может быть, помнишь. Теперь у нее свой магазин. По сорок второму шоссе, не доезжая Коринфа. Почти у дороги, на западном съезде.

– На западном, – тупо повторил Стив. Он поковырял вилкой банановые оладьи у себя в тарелке и отхлебнул пива, которое ему выдал Дух на предмет похмелиться. Бедный я, бедный, – подумал он. – Лучше б я умер вчера. Кто сказал, что в мозгах нету нервных окончаний?! Он сжал руками виски, поморщился и отхлебнул еще пива. Куда ему еще ехать?! Он же точно умрет по дороге. – А чего тебе вдруг приспичило туда ехать?

– Она готовит лекарства на травах. Мне нужен дягилевый бальзам. – Дух положил в рот половину оладьи и облизал губы от меда. – У меня зуб мудрости режется.

– Я тебя отвезу в «7-11». Купишь там тайленола.

Дух презрительно сморщился:

– Нет, тайленол не пойдет. Меня от таблеток тошнит. Да и тебе не помешает проветриться.

– Где, ты говоришь, это находится?

– На западе, – терпеливо повторил Дух. – Ну знаешь. Как Калифорния, только ближе.

Стив показал ему средний палец, но это незамысловатое действо стоило ему неимоверных усилий. Он отхлебнул еще пива.

– Мне надо быть на работе в четыре.

– Мы успеем вернуться. Давай, Стив, поехали. Погода тем более хорошая. Надо пользоваться.

Стив подозрительно покосился на Духа.

– Мы пили с тобой наравне. Почему у тебя нет бодуна?

Дух улыбнулся.

– Мне мисс Катлин дала одну штуку, очень помогает с похмелья. Хочешь, возьмем тебе тоже?

Из Потерянной Мили вело четыре дороги. Пожарная улица переходила в шоссе, которое пересекалось с 42-й автострадой в нескольких милях от города. Стив выехал на автостраду и опустил окно со своей стороны, чтобы ветер обдувал его лицо. В воздухе пахло сладким и затянувшимся увяданием лета и пышным расцветом осени. Одуванчики, речная вода, дым от осенних костров. Стив жадно вдыхал эти запахи.

Ему уже полегчало. Дух дал ему выпить какой-то горько-сладкий сироп со вкусом аниса из крошечной синей бутылочки, и ему сразу же стало лучше. Стив слышал немало доводов против лечения травами – это опасно, это ненаучно, лучше не рисковать и довериться дипломированным докторам, – но он с самого детства общался с Духом и мисс Деливеранс и сам лично видел, что травы действительно помогают. Причем помогают гораздо лучше, чем таблетки из ближайшей аптеки.

Дух откопал в багажнике «тандерберда» старенькую гитару. Удобно расположившись на заднем сиденье, он лениво перебирал струны – звук был похож на хрусталь, бьющийся под ржавым молотком, – и пел во весь голос, чтобы перекричать рев ветра и скрип шин по асфальту.

– Продали на рынке в Новом Орлеане… твоя мама, была королевой вуду… ооооо, где ты научилась так здорово танцевать?

Голос Духа всегда напоминал Стиву голос Хэнка Уильямса до того, как тот спился и сел на таблетки. В голосе Духа Стиву слышалось биение темной печальной крови и рев Миссисипи. Но он сказал только:

– Там не так, в песне.

Струны протестующе зазвенели под пальцами Духа, потом мелодия сбилась, распавшись на отдельные бессвязные аккорды. Нижняя струна порвалась со слабеньким похоронным звоном. Дух запел тише и мягче, как бы скорбя по струне. Стив улыбнулся, покачал головой и немного прибавил скорость. Солнышко пригревало совсем по-летнему, дорога была ровной, и они едва не проехали мимо нужного съезда. Буквально в последнюю секунду Дух отложил гитару и крикнул:

– Нам вон туда!

Стив сбросил скорость.

– Куда?