Вояджер

ритм выбила кровь по мозгам редеющим

и забилась в углы неширокой комнаты.

Бьётся жизнь, подрывая, кряхтя, артерии,

слышит пыль под кроватью: больной, неправильный

аритмичный рисунок в холсте наследственно

расширяет сердечную узкую камеру.

Я в кино. Я в кино. Я в кино посредственном.

Это всё миражи и болванки чистые.

Дайте мне записать на такую честную

мою душу, чтоб вечно она пылилась там.

Я в кино.

Я в кино.

Я – что?

Молодость фантик

Молодость – фантик в окурках урны,

лучшие годы – блевота из нелюбви.

Близкие кровные ждут заботы,

но ожидания не оправдаются,

ах, увы.

Синяя корочка. Синяя, как алкашка.

На асфальте под синькой лежит мужик.

Синие ирисы. Синяя зависть разных

окруживших тебя слепых –

доконало. До мяса разворотили.

Не сказали, в чём высший смысл.

«Нас расставили, рассадили,

чтобы тихо себя вели».

Мы молчим. Оглушающе. Мы молчим.

Душу купят, вконец отпустит;

память мусор, искристая звёздная пыль.

Невозвратность когда закусит,

зубы выбей ей, пусть шипит;

стало некем дышать,

стало проще жить.

Нас не поняли, не узнали.

Нас касались, чтоб совратить.

Навыдумывали страданий –

чтоб стоять, и над нами нимб:

безупречный в своей природе

и сияющий как сапфир.

Молодость – фантик в окурках урны?

Лучшие годы, помилуйте, впереди.

Ненавижу душное лета утро,

жду весны.

Путь намечен, мы рады его найти.

Я иду, безголосая и пустая,

и не знаю, зачем мне теперь идти.

Никогда

Мы в тупике,

стена роняет слёзы: