Падший

Однако как только восхищенные взгляды исчезали и компании друзей расходились, Одетта скидывала свои провокационные брючные костюмы. Она забиралась по задней стене собора на крышу под покровом ночи, ее руки и ноги двигались уверенно, прокладывая себе путь к верхушке величественного здания, к самому высокому из трех шпилей, а в ее жилах текла темная энергия, наполняя тело нечеловеческими силой и ловкостью. Как только она забиралась наверх, она наслаждалась каждым мгновением в тишине и одиночестве.

Одетта была благодарна за возможность остаться наедине с собой там, где лишь Спаситель наблюдает за ней.

Ей всегда казалось странным, что люди верили в то, что веселье обязательно настигает каждого на вечеринках, где гремит громкая музыка, звучит задорный смех и шампанское течет рекой. Именно эта уверенность манила людей на в праздничную толпу. Однако Одетта была уверена, что все самое интересное происходит, наоборот, в мыслях. Ее воображение обычно оказывалось куда лучше, чем реальная жизнь вокруг. Не считая некоторых важный исключений, конечно же.

Например, ее первого настоящего поцелуя. Вкус сладкой ваты на губах Мари; смертное сердце Одетты, забившееся быстрее. Их руки едва заметно задрожали, а дыхание стало чаще.

Она вновь повернулась к молодому человеку на кресте. К Сыну Божьему.

– Моя любовь считается грехом? – поинтересовалась она не дрогнув, как спрашивала уже множество раз. И снова она получила тот же самый ответ. Одетта удовлетворенно кивнула и повторила, точно мантру: – В твоем послании была скрыта любовь. И ненависть никогда не должна брать верх над любовью.

И опять ее мысли потянулись к воспоминаниям, сокрытым в дальнем уголке сознания. Одетта вспомнила, как впервые столкнулась лицом к лицу со смертью в тот день, когда ее отца увели на гильотину, когда насмешки и оскорбления следовали за ним по пятам. Как он, несмотря ни на что, надел в тот день свой накрахмаленный парик, который остался на нем, даже когда лезвие опустилось на его шею. Плеск его крови, брызнувшей на камни, который невольно вызвал воспоминание о первом убийстве, совершенном Одеттой на следующую ночь после того, как она повстречала своего создателя. Она вспомнила возбуждение, наполнившее ее, когда она осознала, что теперь в ее жилах пульсирует сила, сравнимая с властью богов.

Пальчики Одетты побелели, сжавшись на металлическом шпиле. Вопреки популярному мнению, Одетта больше не держала ни на кого зла. Ни на кровожадных мужчин и женщин, которые оставили ее сиротой без средств к существованию, ни на своих родителей, которые не смогли когда-то возразить и дать сдачи. Ни на Никодима, который выкрал Одетту из бараков, где она когда-то жила. Ни на Мари, которая разбила Одетте сердце, как это часто бывает с первой любовью.

– Благодаря всему, что со мной приключилось, я научилась любить себя еще больше, – сказала она. – И разве это не лучший подарок, который могла преподнести жизнь после всех испытаний? Получить силы любить себя сегодня больше, чем ты любил вчера.

Одетта вздернула подбородок к бархатному небу, усеянному звездами. Облака над головой плыли, точно сгустки тумана на ветру. Найджел любил говорить, что небо над Новым Орлеаном заволакивает дымкой злодеяний, совершенных жителями города. Лицемерные суждения, так симпатичные состоятельным туристам французского квартала, которые помогли Новому Орлеану стать одним из самых роскошных и богатых городов, несмотря на недавнюю войну, разразившуюся между штатами. Каждый раз, когда Найджел присаживался рядом, чтобы поделиться своей новой порцией пошлых сплетен, его акцент кокни становился еще заметнее от грязных словечек.

Что-то сдавило мертвое сердце Одетты.

На этот раз она некоторое время колебалась, прежде чем глянуть наверх, на металлический крест на периферии своего зрения.

– Знаю, знаю, у меня нет причин думать о Найджеле Фитцрое с теплотой – какими-либо теплыми чувствами, – шепнула она. – Ведь он нас предал. – Она сглотнула. – Он предал меня, – недоверчивость исказила ее лицо. – Только личико. – И только подумать: это произошло лишь вчера. Луна взошла и опустилась, а в наших жизнях столько всего изменилось навсегда – до неузнаваемости. – За одну ночь Одетта потеряла брата, с которым провела целых десять лет, потеряла из-за предательства, от которого стынет кровь. Произошедшее с трудом укладывалось в голове. Эта потеря стала для Одетты ударом, хотя она и не осмеливалась показывать свои боль и горе другим. Если она признается, это будет une erreur fatale[9 - Фатальная ошибка (фр.).], особенно в присутствии Никодима. Потерять предателя – значит ничего не потерять.

И все же…

Она плакала сегодня утром в своей комнате. Задвинула бархатные шторы на балдахине над своей кроватью и позволила смешивающимся с кровью слезам запачкать ее шелковые подушки. Никто не видел даже тени Буна сегодня. Джей вернулся незадолго до захода солнца, его черные волосы были мокрыми, а выражение лица мрачным, как никогда. Когда Гортензия вернулась в ресторан «Жак», то начала играть сюиты Баха с нечеловеческой скоростью на своей скрипке Страдивари, а ее сестра, Мэделин, все это время писала что-то в кожаной записной книжке рядом. Все обитатели Львиных чертогов горевали, каждый по-своему.

Внешне же все шло как обычно. Они обменялись вежливыми приветствиями, делали вид, что ничего необычного не произошло, и никто из них не желал озвучивать свою печаль или же вслух говорить об ужасном преступлении Найджела, последствия которого вскоре станут явью.

Так какое же преступление Найджела стало худшим из всех?

Он погубил душу Себастьяна. Проклял Бастьяна, отнял его смертную жизнь. Быть может, Найджел всех их и предал, однако Бастьяна он не просто предал, а убил. Разорвал тому горло на глазах единственной девушки, которую Бастьян любил в своей жизни.

Одетта задрожала, хотя на самом деле не чувствовала холода уже много десятков лет. Ее глаза метнулись по площади, в сторону сияющих вод реки Миссисипи и мимо поблескивающих на горизонте кораблей.

– Следует ли мне рассказать всем о том, какую роль я сама сыграла в этой подлой истории? – спросила она.

Фигура на кресте осталась задумчивой. Молчаливой.

– Наверное, ты бы сказал, что честность является лучшим решением. – Одетта заправила за ухо прядь темных волос. – Но я скорее проглочу горсть гвоздей, чем добровольно навлеку на себя гнев Никодима. Это была ошибка, искренняя ошибка, совершенная из благородных побуждений, это что-то да значит, не так ли?

И вновь ее Спаситель промолчал, не дав Одетте ответа.

Всего за несколько часов до смерти Бастьяна Одетта позволила ему уйти одному, прекрасно понимая, что убийца следует за ним по пятам. Она даже помогла ему тем, что отвлекла своих бессмертных сородичей, чтобы те не помешали Бастьяну найти Селину, чья безопасность оказалась под угрозой всего несколькими минутами ранее.

Следует ли ей признаться во всем?

Что сделает с ней Никодим, когда узнает?

Последнему вампиру, который осмелился встать на пути у Никодима, вырвали клыки.

Одетта сглотнула. Такая судьба необязательно хуже смерти, однако перспектива не вдохновляет на честность. Не то чтобы она боялась боли, даже мысль о смерти, финальной и необратимой, не пугала Одетту. Она своими глазами видела, как создаются и рушатся империи, она танцевала с дофином[10 - Дофин – титул наследника престола, потомка правящего короля, во Франции.] в свете полной луны.

Ее история была достойна того, чтобы быть рассказанной.

– Просто… ну, мне нравится, как я сейчас выгляжу, и к черту все! – Ей нравился свой элегантный носик и лукавая улыбка. А если у нее не будет клыков, наверняка это скажется на внешнем виде. – Полагаю, по крайней мере не умру от голода, – задумалась она. – В конце концов, это ведь дар моей семье, помимо всех прочих.

И если чревоугодие и тщеславие делали ее злой, tant pis[11 - Неважно (фр.).]. Ей присваивали эпитеты и похуже, присваивали их существа куда хуже.

Одетта закружилась вокруг металлического шпиля, и крест с распятием заскрипел под напором ее тела. В тени улиц внизу танцевали огоньки газовых ламп. Обостренное вампирское обоняние Одетты наполнило ее нос ароматом весеннего вечера Нового Орлеана. Сладковатые цветы, резкое железо, соленый ветер. Бьющиеся сердца. Ржание лошадей, стук их подков по выложенным брусчаткой мостовым.

Вся эта темная красота вокруг, созревшая специально для нее.

Жалобный вздох сорвался с губ Одетты. Не следовало ей позволять Бастьяну уходить одному, даже несмотря на то, что жизнь Селины была под угрозой. Одетта ведь не глупа. Она прекрасно знает, что туда, где течет кровь, всегда приходит и смерть. Просто Одетта позволила чувствам на мгновение взять верх над рассудком.

Ни за что больше.

Многие годы Одетта избегала применять свой особый дар, который был необычным даже среди ее бессмертных сородичей. Она обладала способностью видеть фрагменты будущего других; прикоснуться к коже человека было достаточно, чтобы приподнять на миг завесу тайны. Она избегала своего дара, потому что очень часто видела неприятности и несчастья тех, кто спешил испытать свое любопытство.

Точно так Одетта увидела несчастье, когда Селина Руссо попросила взглянуть на ее будущее в день их встречи.

Опыт научил Одетту, что ее попытки предупредить человека о грядущей опасности не самый лучший способ завязать дружбу. Часто человек начинал спрашивать, как он может избежать подобного развития событий. Но сколько бы Одетта ни пыталась объяснить, что ее дар не работает таким образом – что она не может сотворить чудо, – люди продолжали требовать от нее найти решение своих проблем. Дважды ее чуть не избили, угрожали покалечить, один раз размахивали ножом перед ее лицом, а в другой – тыкали револьвером ей в грудь.

Какая дерзость!

Она изогнула губы в горькой, кривой улыбке. Те два глупца встретили судьбу, достойную своей дурости. Джей, известный в узких кругах как ассасин их La Cour des Lions[12 - Львиных чертогов (фр.).], помог тогда Одетте – напал на мужчин в ночной тьме. Он мучил их много часов, сделал все, чтобы их последний час на земле был пропитан страхом.

– И они даже не подозревали, что именно я стала идейным вдохновителем их скоропостижной кончины, – пробормотала Одетта.

Конечно, знать, что что-то нехорошее вот-вот должно произойти в судьбе человека, удобно только в теории. Но что, если это относится к кому-то, кого Одетта любит? Bien sur[13 - Конечно (фр.).], она могла бы оттолкнуть друга с дороги, если бы карета с испуганной лошадью неслась им навстречу. Однако редко все было так просто.

По этой и многим другим причинам Одетта соврала, когда увидела будущее Селины. Селина и впрямь станет укротительницей зверей, как и увидела Одетта. Однако Одетта никогда не забудет тихие слова, что последовали потом, нашептанные ей на ухо, как опасный секрет:

«Один должен умереть, чтобы другой смог жить».

Putain de merde[14 - Твою мать! (фр.)]. Еще одно бессмысленное предсказание, из тех что Одетта ненавидела больше всего в своей бессмертной жизни. Они всегда оказывались непростительно расплывчатыми. Почему нельзя было прямо сказать, что все это значит? «Этот connard[15 - Подонок (фр.).] соберется убивать вот этого connard в определенное время в определенном месте. Вот как ты можешь уберечь их от подобной участи. Allons-y![16 - За дело! (фр.)]» Неужели Одетта просит слишком многого?

И к кому это предсказание относилось? К Селине и Бастьяну? Или к Селине и кому-то еще? Невозможно сказать наверняка. Поэтому Одетта решила, уж лучше им жить, ничего не подозревая о своем будущем.

Однако это решение Одетты изменилось прошлой ночью. Несмотря на то что происходящее приносит ей боль, она сделает все, чтобы помочь тем, кого любит, избежать катастрофы.

Одетта уверенно вскинула брови, а затем посмотрела на своего безмолвного стражника и произнесла.

– Я сделаю все правильно, – поклялась она. – И не только ради Бастьяна. Но и ради себя.

Поражения не были Одетте к лицу.