Польские крылатые гусары

Ключевым условием функционирования любой армии является требование выполнить приказ. Это, в свою очередь, часто влечет за собой опасность, что тот, кому отдали приказ, может лишиться жизни. Если такой приказ будет отдан людям с доминирующими витальными мотивациями, возникнет фундаментальный конфликт. Как человек, для которого его жизнь и здоровье являются самым важным, должен выполнить действия, которые могут подвергнуть опасности его жизнь или сделать его калекой?

Во время формирования массовых армий по призыву этот конфликт решали весьма жестоко. Солдат вынужден был больше бояться своего начальника и телесных наказаний, которые бы постигли его в случае неисполнения приказа, чем риска лишиться здоровья или жизни на поле боя. Возьмем для примера российскую армию XVIII–XIX веков (до реформы 1874 года), в период, когда Россия была одним из сильнейших государств в мире. Ряды армии в то время были полны людьми с сильными витальными мотивациями, однако вместе с тем, благодаря риску, который нес в себе отказ от исполнения приказа, армия была хорошо дисциплинированна. Уже сам процесс обучения рекрутов базировался на неслыханно жестких принципах. Их описал Юлиан Ясеньский – поляк, служивший в царской армии. На одном из этапов обучения: «Командир роты, получив транспорт с рекрутами, делит их на десятки, а передавая ефрейтору каждый такой десяток, говорит: “Получи, бей их, но учи”. Через шесть месяцев у ефрейтора оставалось только двое или трое рекрутов, зато обученных. Командир роты экзаменует рекрутов и, довольный, хвалит усердие ефрейторов, говоря снова: “Двое ученых стоят больше, чем десять неученых”. Оставшаяся же часть команды ефрейтора перенеслась в вечность. Были это времена Николаевские [умершего в 1855 году царя Николая I], а он сам говорил: “За одного битого семь небитых дам”»[53 - Jasienczyk J. Dziesiec lat niewoli moskiewskiej. Lipsk, 1867. S. 159.].

Поэтому ничего удивительного в том, что согласно официальной статистике в 1826–1850 годах небоевые потери российской армии в 35 раз превышали боевые![54 - Чернышев A. И. Историческое обозрение военно-сухопутного управления с 1825 по 1850 год, w: Сборник Императорского русского исторического Общества. Sankt Petersburg, 1896. T. 98. S. 328.]

Массовые армии по призыву были типичными для XVIII и XIX веков. Однако в течение двух предыдущих столетий, прежде чем были введены такие жестокие методы обучения и поддержания дисциплины, наиболее ценным компонентом большинства (если не всех) европейских армий были наемные солдаты. Их преимущество перед призывниками состояло в том, что они шли в армию добровольно. Наемники не дезертировали, что, в свою очередь, было бедствием в армии, набранной по призыву. Ментальность наемников хорошо показывает воспоминание одного из них – Иеронима Кристиана Хольстена. Он писал, что лучшим солдатом был тот, кто мог лучше воровать, и что каждый рейтар жил надеждой добыть мешок дукатов[55 - Holsten H. Ch. Przygody wojenne 1655–1666 / tlum. J. Leszczynski; oprac. wst. i przyp. T. Wasilewski. Warszawa, 1981. S. 44, 45, 100.]. Подобного типа людям было безразлично, кому они служат, – при условии, что они на этом неплохо зарабатывали. Сам Хольстен, будучи немцем, сражался на шведской службе против Польши, затем в польской армии против шведов, венгров, россиян и татар. Позднее в качестве солдата епископа Мюнстера он бился с голландцами, чтобы затем как солдат на службе Дании вновь биться со шведами. Хольстен также пробовал наняться в войска французского короля. Таким образом, Хольстена характеризовало решительное преобладание экономической мотивации. Для многих, подобных Хольстену наемников, главной ценностью были деньги. Необходимо, однако, добавить, что среди наемников встречались и люди с доминирующими витальными мотивациями. Живя в крайней бедности или будучи гражданским человеком, но находясь под большей угрозой, нежели солдат, они шли в армию, которая давала им шанс продолжить жизнь и хотя бы временно «использовать» ее блага, что позволяло обычно довольно свободное отношение солдат к гражданскому населению.

Гусарские товарищи, то есть обладатели почта, также были наемными солдатами. Они добровольно являлись в армию, однако диаметрально отличались от людей с витальными и экономическими мотивациями. Товарищи были людьми богатыми, поэтому военная служба не была для них единственным шансом выжить. Не было у них также ментальности «псов войны», для которых имела значение только выгода. Разительное отличие между типичными солдатами, служащими за жалование только ради денег, и товарищами народного призыва подчеркивает Шимон Старовольский: «Спаси, Боже, сынов коронных от того, чтобы они наравне с безбожными чужеземными солдатами могли говорить “Потому что мы правы и если дьявол нам будет платить, то ему служить будем”»[56 - Starowolski Sz. Prawy rycerz / oprac. J. Turowski. Krakуw, 1858. S. 18, 19.].

Товарищи были ценнейшим компонентом гусарии и придавали ей соответствующий фасон. О них мы и больше знаем, поскольку, будучи людьми неплохо образованными, они часто оставляли после себя воспоминания. Это их обычно имели в виду, когда писали о гусарии, поскольку почтовой и свободной челяди посвящалось значительно меньше внимания. Что же их направляло? Прежде чем мы перейдем к данному вопросу, давайте посмотрим, кого в качестве солдата считали наиболее ценным. Станислав Ираклиуш Любомирский, который был гусарским ротмистром, считал так: «Необходимо большое благоразумие и умение в процессе найма и набора людей на войну. Лучшими всегда являются те солдаты, которые наняты на своей собственной земле, особенно шляхта, которые, собираясь на войну, больше жаждут славы и повышения или получения должности, чем жалования. А еще лучше, когда такие люди нанимаются под команду кого-то великого, хорошо им знакомого и умеющего быть благодарным. Такие не только с руками и ногами, но и с сердцем и страстью идут на войну. Хоть бы им чего и недоставало, они легче это стерпят и вернейшими будут, на равных с вождем будут хранить свою фортуну, лелеять с ним одну общую надежду, добиваться славы для одного и того же народа, а не думать только о жаловании и о том, чтобы, одержав победу, разойтись. В самом деле, один такой солдат может биться с десятком, а порой и десяти против одного такого недостаточно»[57 - Lubomirski S. H. Rozmowy Arteksa i Ewandra, w ktуrych polityczne, moralne i naturalne uwagi zawarte, wedle podanych okazyi, tak jako mуwione wlasnie byly, prawdziwie wyrazone sa // Wypisy zrуdlowe do historii polskiej sztuki wojennej. Z. 8A / oprac. Z. Spieralski. Warszawa, 1966. S. 151.].

Именно таких людей старались брать на службу в польскую кавалерию. Такие люди становились гусарскими товарищами, благодаря чему польская армия была одной из лучших в Европе: «Существуют такие народы, которые не нуждаются в найме солдат из других государств, поскольку в достатке имеют необходимое количество солдат среди своих граждан. Данные народы являются счастливыми, поскольку солдат, происходящий из своего же народа, является самым верным, а его неудача становится общим поражением. В случае же, если такой солдат является еще и шляхтичем, не может быть никого прекраснее, беззаветнее и мужественнее, чем он, поскольку такой солдат знает, что в случае победы его ожидает еще большая честь и слава. Снаряжение и конь у такого солдата также должны быть лучшими, поскольку он является богатым человеком, и служить должен в соответствии со своим достоинством. Таким образом, лучшим войском является то, которое, если это возможно, состоит из одного народа и в котором в кавалерии служит шляхта, а в пехоте простонародье. Именно поэтому нет в Европе войска лучшего, нежели польское, поскольку именно в Польше придерживаются описанных выше принципов»[58 - Ibid. S. 151, 152.].

Другим гусарским ротмистром был Ян Доброгот Красиньский, который принял участие в венской кампании 1683 года. По ее завершении он утверждал, что солдат из Короны (Польши) «за свой счет служит»[59 - Krasinski J. D. Relatia seu Descriptia wojny pod Wiedniem, pod Strygoniem i dalszej campaniej A. 1683 prawdziwa przy obronie prawdy i honoru rycerstwa polskiego Relacja o przeszlej roku 1683 w Rakusiech i na Wegrzech campaniej // Przeglad Historyczno-Wojskowy / oprac. O. Laskowski. 1930. T. 2. Z. 1. S. 162.]. Затем повторял, что польское рыцарство в кампании 1683 года «без жалованья, за свой счет» в поисках славы и от любви к отчизне выступило, «поскольку за это вернейшая каждого ждет награда в небе от Бога, чем на земле от человека»[60 - Ibidem.].

Как вышеприведенные источники, так и ряд других подтверждают, что хоть гусарские товарищи и любили пользоваться современными им благами, хоть не чуждо им было стремление увеличить свое состояние, однако не доминировали у них мотивации ни витальные, ни экономические, ни тем более познавательные, а лишь этические и идеологические. Происходили они не от распоряжений, а от воспитания, от глубокой уверенности, что шляхтич создан для битвы, что именно битва делает из него дворянина и определяет его положение в обществе и государстве. Поэтому такой шляхтич, зная, что шансы на получение какой-либо материальной выгоды на войне невелики, добровольно приносил в жертву не только свое состояние, но и рисковал своей жизнью.

Из этого следовали определенные последствия. Людьми с такими мотивациями нельзя было командовать так же, как личностями с доминирующими мотивациями витальными (силой) или экономическими (деньгами). В государстве, представляющем собой модель латинской цивилизации, нельзя было и управлять гусарским товарищем посредством не согласующегося с этикой права. Это также не имело смысла и с людьми с доминирующими этическими, а также идеологическими мотивациями. В латинской цивилизации право является только отражением этики. Оно должно было вытекать из нее. Попытка создания неэтичного права закончилась бы бунтом.

Как же тогда управлять такими людьми? Во-первых, соответствующим воспитанием, а во-вторых, сообразным с ним отношением.

К самоотверженности призывали, «ссылаясь на любовь к Богу и отчизне»[61 - Jan Chryzostom Pasek: Pamietniki / oprac. R. Pollak. Warszawa, 1987. S. 43.], а также личным примером. Самой страшной карой была не смерть, хотя и такая бывало применялась, а утрата жизни и чести (доброго имени). Такое наказание предусматривалось за уклонение от конной битвы или за начало грабежа до окончания сражения.

Как лишить гусара желания сражаться?

Подобающее отношение к гусарским товарищам являлось основным фактором, влияющим на их участие в битве. Однако порой об этом забывали, и в результате возникали серьезные проблемы. Так, на рассвете 20 августа 1610 года планировалось взять штурмом Смоленск. Однако к этому не было сделано необходимых приготовлений. Хоть командующий войском Сигизмунда III Вазы воевода Брацлавский Ян Потоцкий позаботился о том, чтобы оказать соответствующие почести ротмистрам – 19 августа он попросил их подать декларации о том, кто из них готов участвовать в пешем штурме, – однако не сделал этого в отношении гусарского товарищества. В результате 20 августа «[…] когда уже наступило время штурма, товарищество из многих рот взбунтовалось, с коней сойти не желало, будучи недовольно тем, что их об этом предварительно не просили»[62 - Diariusz drogi Krуla JMci Zygmunta III od szczesliwego wyjazdu z Wilna pod Smolensk w roku 1609 a die 18 Augusta i fortunnego powodzenia przez lat dwie do wziecia zamku Smolenska w roku 1611 / oprac. J. Bylinski. Wroclaw, 1999. S. 173.].

Как же разобрались в данной ситуации? Не было другого выхода, кроме как просить товарищество, чтобы оно сошло с коней, что превышало их обыкновенную повинность, и присоединилось к остальным. Длилось это долго и потребовало вмешательства не только самого Потоцкого, но также маршалка Великого княжества Литовского Кшиштофа Дорогостайского и других высокопоставленных людей. Хороший пример подали ротмистры, которые: «[…] выражали охоту пойти на штурм и сильно помогли пану воеводе [Брацлавскому Яну Потоцкому] в том, что товарищи сошли с коней»[63 - Ibid. S. 174.].

В результате товарищество дало себя уговорить: «Такие горячие просьбы помогли одержать победу, в результате чего, сойдя с коней, пошли [товарищи] в окопы […]»[64 - Ibidem.].

Однако этот день был потерян. Было уже поздно и вдобавок к этому обороняющие Смоленск московиты узнали о готовящемся штурме. В результате штурм был перенесен на 21 августа.

Телесные наказания в отношении гусарских товарищей предусмотрены не были, хотя их применяли к челяди и солдатам, призванным из плебейского сословия, среди которых доминировали витальные мотивации. Товарищам назначались наказания посягающие прежде всего на их честь (нахождение под арестом, изгнание из войска и т. д.), а иногда на финансы.

Такое почетное отношение не ограничивалось только просьбами, подачей примера и использованием подходящих для доминирующей мотивации наказаний. Означало оно также обеспечение гусарскому товариществу очень высокой позиции в социальной иерархии посредством назначения на должности, а в военной – статусом, высшим, чем у генерала пехоты войск иноземного типа. Ожидали их также соответствующие заслугам и ожиданиям (доминирующей мотивации) награды. Среди последних случались, правда, и денежные вознаграждения, и материальные (например, земельные пожалования), однако абсолютное большинство из них – это уже ранее упомянутые назначения на должность. Здесь необходимо пояснить, что в давней Польше должности лицу их занимающему в основном приносили только почести, поэтому правильнее их было считать званиями, чем должностями. Сановникам не платили пенсий. За исключением должности старосты, занятие какой-либо должности не было связано с реальными материальными благами, а часто требовало от занявшего должность шляхтича немалых финансовых затрат. Однако именно титулы, поднимающие престиж человека, были предметом всеобщего желания.

За нетипичные действия, например сражение в пешем строю, на которое гусары не обязаны были соглашаться, а особенно за серьезный успех, такой, как победа в сражении, гусар необходимо было поблагодарить. Хотя бы только устно. Это ничего не стоило, однако поднимало самооценку рыцарей; благодаря этому они чувствовали, что пролитая ими кровь и понесенные расходы оценены, и это мотивировало их к дальнейшему несению службы.

Императорское оскорбление.

Император Леопольд I не участвовал в освобождении осажденной турками Вены в 1683 году. Столицу его государства лично спасал король Ян III Собеский. Польский король, равно как и его войско, ожидали после успешной битвы знаков императорской благодарности. Между тем первая встреча монархов, которая состоялась 15 сентября 1683 года, прошла в атмосфере небольшого скандала. Когда императору представляли королевского сына, гетманов и польских сенаторов, тот не соблаговолил даже поднять руку к шляпе, чтобы хотя бы сделать вид, что он ее снимает. Собеский, видя это, просто окаменел. Однако, не желая дать императору сатисфакции, а его окружению поводов к смеху, сказал еще несколько слов, после чего отъехал. В это время по желанию Леопольда I его проводили перед строем польской армии. Император: «[…] видел наше войско, которое было весьма опечалено и громко жаловалось на то, что их труд и потери не были награждены по крайней мере снятием шляпы»[65 - Ян III Собеский в письме к своей жене в лагере под деревней Шенау, 17 сентября 1683 года (Sobieski J. Listy do Marysienki / oprac. L. Kukulski. Warszawa, 1970. S. 529).].

Когда данные рекомендации выполнялись, то есть, когда к гусарскому товариществу относились соответственно, ряды гусарии заполняли рыцари, которые шли на войну не по приказу, а по зову сердца, а на ней «бились как львы»[66 - Это мнение о польской гусарии, сражающейся под Веной, авторства одного из лучших главнокомандующих в человеческой истории, князя Евгения Савойского (Eugиne de Savoie, Mйmoires du prince Eugйne de Savoie. London, 1811. Р. 2).].

Слава

Стремление к славе и признанию, приумножение достижений предков, продолжение родовых традиций – это культивируемые и пропагандируемые польским шляхетским обществом элементы рыцарских обычаев. Быть шляхтичем означало быть потомком основателя рода, который своей отвагой заслужил включение его в рыцарское сословие. Это обязывало идти по следам предков, которые умножали славу и заслуги рода. Мотивировало к этому также желание дать хороший пример своим потомкам. Когда Станислав Жолкевский в 1606 году составлял свое завещание, он записал, что «[…] если бы он в битве погиб, то вместо черного бархата, который означает траур, его гроб должен быть покрыт бархатом ярко-красного цвета в знак того, что он пролил кровь за Речь Посполитую. И сделать это нужно не для красоты, а для того, чтобы это лучше запомнилось и для побуждения иных к добродетели и готовности пожертвовать собой для отчизны»[67 - Zоlkiewski S. Pisma Stanislawa Zоlkiewskiego / oprac. A. Bielowski. Lwуw, 1861. S. 178, 179.].

Жолкевский подал хороший пример – в 1620 году он в 73 года погиб с саблей в руке. На рассказах о его отваге и славной смерти был воспитан правнук гетмана и позднее король – Ян III Собеский.

Жолкевская церковь играла роль семейного мавзолея (именно в ней похоронены останки Жолкевских, Даниловичей и Собеских), а также пантеона рыцарской славы (в ней висели картины, представляющие наиболее известные триумфы гетмана Жолкевского и его правнука, короля Яна III Собеского).

Надгробие Жолкевского не только увековечивало погибшего гетмана. Оно выполняло также воспитательную функцию. Как написал король Ян III Собеский, «[…] родители наши […] приучали нас смолоду, чтобы мы никогда не были выродками своих предков, выставляя нам напоказ еще в детском возрасте великую их славу, отвагу и желание сражаться за честь церкви и отчизны, требуя от нас, чтобы мы вместе с азбукой учили надпись на надгробии нашего прадеда – О, какая честь и радость умереть за отчизну»[68 - Sobieski J. Excerpt z manuscriptu wlasnej reki najjasniejszego krуla JM. Jana III, w: Biblioteka pamietnikуw i podrоzy po dawnej Polsce / oprac. J. I. Kraszewski. Drezno, 1871. T. 4. S. 142.].

Славный прадед был для будущего короля не единственным примером. Среди других, близких и дальних членов семьи, сражавшихся за Речь Посполитую и служивших ей, был его старший брат Марек, который погиб в битве под Батогом в 1652 году. Смерть в то время собирала обильную жатву среди польского рыцарства. В той самой битве под Батогом погибли девять членов семьи Стефана Чарнецкого – тогдашнего поручника гусарского, а впоследствии гетмана. Сам Чарнецкий своими делами заслужил быть увековеченным упоминанием в польском национальном гимне.

Стефан Чарнецкий происходил из небогатой шляхты, проживавшей в Чарнцах Сандомирского воеводства. У него было восемь братьев и только одна сестра. Будучи молодым человеком, он был послан в армию и сделал головокружительную карьеру. Вначале под крылом старших братьев – Мартина и Павла – он служил в легкой кавалерии и дослужился до звания поручника. За заслуги в Смоленской войне 1634 года он получил крупную награду – двести влук (польская мера площади, равняющаяся приблизительно 16,8 га) земли. Благодаря этому, а также своим военным талантам, он начал службу в гусарии. С данным видом войск он был связан с 1635 года до самой своей смерти в 1665 году. Со временем Стефан Чарнецкий дослужился до звания ротмистра собственной гусарской хоругви, однако это не было пиком его военной карьеры. Им стала номинация на титул гетмана польного коронного. Как ни парадоксально, смерть не прервала роста его популярности. Во время избрания нового короля в 1669 году шляхта двух воеводств жаловалась, что не может избрать умершего гетмана королем и предложила, чтобы им был избран воспитанный в военной школе Чарнецкого гусарский поручник Александр Поляновский. Это свидетельствует о престиже, каким пользовался не только сам Чарнецкий, но также и гусары вообще. Спустя три десятилетия Франсуа Полин Далерак писал: «Гусарский поручник его Королевской милости по фамилии Поляновский был среди кандидатов, претендующих на то, чтобы стать королем Польши, когда король Ян Казимир отрекся от престола. Отсюда можно сделать вывод, что в гусарах служат люди выдающиеся и достойные»[69 - Dalerac F. P. Historya woyny wiedenskiej B. Oss. rps. 1993/I. K. 20r.]