Я помню это было в детстве

Однажды к нам из Казани приехал какой-то родственник. Он совсем был непохож на моих родителей, которым было вечно не до меня, и они всегда держали дистанцию: дескать, ты – ребенок, а мы – взрослые. Как-то мы с соседским мальчишкой (это было еще в Казани), с Шавкатом, кажется,  придумали интересную игру: шатаясь, шли по улице, и изображая двух подвыпивших мужиков, кричали во все горло: "Цикл-цикл-мотоцикл – всю дорогу обассыкал!". Игра нам казалась забавной, но меня терзала  смутная догадка, что мы не хорошо делаем, играя в эту игру. Поэтому я спросил разрешение у своего отца: "Можно мы будем играть в пьяниц?". Отец строго посмотрел на меня и сказал, как отрезал: "Нет". Он даже не поинтересовался, что эта за игра, как в нее играют. Если бы он это сделал и выслушав, посмеялся над нашей глупой затеей, а потом разъяснил, почему она глупа (например, дедушка Заки, я уверен, поступил бы именно так), может быть, я ему поверил и не стал бы больше изображать пьяниц. А так чихать я хотел на ничем не аргументированные запреты: играл, играю и буду играть, тем более, когда это так интересно. Больше к взрослым со своими глупыми вопросами я не лез.

В другой раз, уже после переезда в Узбекистан, я попросил отца сделать мне лянгу. Лянга – это небольшой лоскуток бараньей кожи с не обстриженной шерстью, к основанию которой через две дырочки проволокой крепится плоский кусочек свинца. В лянгу играют, подбивая ее ногами – похоже на то, как жонглируют мячом футболисты, только приемов здесь гораздо больше. Если футбол – национальная игра бразильцев, то лянга – узбеков, но в отличие от латиноамериканцев среднеазиаты, став взрослыми, о своих детских увлечениях забывают. Отец, никогда не игравший в лянгу, так и не понял секрета этого парящего в воздухе лоскутка шерсти. Он грубо скрутил своими мастеровыми руками, привыкшими сбивать шкафы и комоды, проволоку вокруг шерсти: в результате лянга не только не парила, она камнем падала вниз, и ею совершенно невозможно было пользоваться. Но отец в эти тонкости не вникал, он удовлетворенно потирал руки от сознания хорошо исполненного отцовского долга. Мне же не оставалось ничего другого, как насобирать пустые бутылки и обменять их на настоящую пушистую белую лянгу у старика-старьевщика, который раз в неделю объезжал нашу махаллю на своей скрипучей арбе.

Далека от моих детских дум и треволнений была и мать. Она часто работала по ночам, я ее редко видел, но иногда мы с ней ходили на ночные сеансы в летний кинотеатр кирпичного завода. В тот вечер крутили какую-то зарубежную картину: главный герой переодевался в женщину и вроде бы невинно прижимался к девушкам, толкая их пузом и, совершая какие-то неприличные движения вроде тех, что сейчас демонстрирует американская поп-звезда Майкл Джексон. Для тех лет это было вызывающе неприлично. Непонятно, как этот фильм, видимо, трофейный, попавший к нам во время войны от американцев, был допущен к просмотру цензурой, тем более на Востоке? Картина явно не предназначалась для детских глаз. Если перевести ситуацию на современные реалии, получалось вроде того, что мать с малолетним сыном смотрят порнуху. Моя мать очень смущалась, ей было неловко и неудобно, но она так и не вывела меня из кинотеатра, просидев в напряжении весь сеанс. Шли мы домой молча, она делала вид, что ничего не произошло, но я видел, как она неловко себя чувствует, от этого мне было еще более неловко, чем ей. Но она, видимо, решила, что я еще маленький, и ничего не понял, на том и успокоилась.

Как же маленький, ждите! Да я тогда уже все понимал – абсолютно все!!! – мать спокойно могла говорить со мной на любую тему, а не терзать себя глупыми переживаниями. Если бы даже она, ничего не объясняя, молча увела меня домой, и то было б лучше – я бы все понял сам. А так осталась какая-то недомолвка.

Впрочем, редкие родители понимают собственных детей, наверняка, и мои дети теперь, когда я сам стал взрослым, думают обо мне, как о совершенно дремучем неандертальце. Правда, иногда и среди взрослых попадаются чудо-экземпляры, каким-то непонятным образом сохранявшие живую связь с миром детства. Таким как раз и оказался наш казанский гость. В отличие от моих родителей дистанции со мной он не держал, а вел себя, как с равным, прямо и открыто отвечая на все мои вопросы. Гость дурачился, учил меня боксировать, а однажды мы пошли с ним в парк – в Каттакургане в те годы был замечательный парк с дорожками, аккуратно посыпанными желтым песком – и наблюдали там за настоящим боксерским поединком. Видимо, наш гость был хорошо знаком с этим видом спорта. Во время боксерских схваток, он комментировал каждый удачный удар, а по возвращению домой научил меня боксировать с тенью. Я с увлечением тренировался под его руководством – умение драться настоящему мужчине никогда не повредит.