Вот среди них и нарисовался особо упрямый и дотошный.
– Эх вы, строители, блин! Все криво, косо. А щели кому? Краски не жалей, она все равно казенная! – вещал Сергей Федорович, которого в цеху номер три за глаза называли «Кулибиным». – Вот я в семьдесят пятом году был на заливке фундамента этой, как ее… Атомной станции нашей! Так там строго было, по стандарту государственному. Как указано на бумаге, так мы и делали. Вот время было!
– Да вы его больше слушайте! – усмехнулся один из его напарников, случайно услышавший знакомый голос. – Он вам сейчас сказок столько расскажет. Кто б тебя на АЭС взял? Ты ж выпить любишь…
– Ничего ты обо мне Пашка не знаешь, – тяжко вздохнул рабочий. – А я тогда бригадиром был. Специально из Ворошиловграда приехал, вместе с семьей. Говорили, что платить будут много, квартиру дадут.
– Ну и как, дали?
– Не дали, – вздохнул Федорович. – Так я и никого не виню, я сам виноват, пить начал. Вот и выгнали.
Когда он тему с ЧАЭС затронул, я тут же уши навострил. Одновременно заметил, что остальных наших ребят его истории не особо-то и интересуют, поэтому дождался, пока тот отойдет покурить. Последовал за ним.
– Сергей Федорович, так это что получается, ты в строительстве первого энергоблока участвовал? – громко, с демонстративным удивлением поинтересовался я. – На Чернобыльской АЭС?
– Ну! – гордо произнес он. – Я ж говорю, в семьдесят пятом, самая первая, эта… Как ее там? Очередь! Вот, точно, очередь.
– И ты бетонщиком был? – уточнил я.
– Обижаешь, малой. Бригадиром я был, закладывали фундамент. У меня бригада была в сорок человек. Все свое дело знали, работали на результат. Сто тыщ кубометров бетона! Во как!
Ну, по поводу цифр он, конечно, загнул, но видно было, что в основном говорит правду.
– Интересно, наверное, было строить такой большой объект? – спросил я.
– Еще спрашиваешь! Конечно! Это же атомная электростанция! Не сарай какой-нибудь…
– Дядь Сереж, а расскажи… – я живо смекнул, что через него можно кое-что по своей теме разведать. – Бетон для таких объектов надежный был?
– Не понял, что значит надежный? – нахмурился тот, выпуская клуб дыма.
– Ну, вдруг землетрясение там какое-нибудь… – мне приходилось задавить вопросы напрямую, как есть. – Выдержит?
Тот внимательно на меня посмотрел, засмеялся.
– Инженеры рассчитывали, мы строили. Я так скажу, все по высшему разряду было. Цемент лучшей марки, строгое соотношение качества. Все на стяжках металлических. Арматура высшей пробы, оцинкованная даже. Да там металла столько было использовано, сколько ты за всю жизнь не видел. Нет, никакие землетрясения для фундамента станции не страшны. Максимум штукатурка осыплется и то, это как же шатать должно?! Сроду в этих землях землетрясений не было и не будет.
– То есть, все надежно?
– Надежно! Ты, что ли, боишься? – усмехнулся Сергей Федорович. – Напрасно. Станция эта, которая Чернобыльская… Ну, первый блок, еще сто лет точно простоит. Работать, может, и не будет уже, а стоять – да. Как этот, памятник. Не зря же ей имя дали от Владимира Ильича Ленина! А знаешь почему стоять будет?
– Потому, что вы строили? – догадался я.
– Правильно!
Ох, если бы этот сказочник знал, как же он был близок к истине. Работать сто лет она точно не будет. Точнее, в этом времени пока все нормально, а вот в моей прошлой жизни, от ЧАЭС только и останется, что огромный, печально известный на весь мир железобетонный памятник. Станция ведь окончательно прекратила вырабатывать электричество еще в декабре двухтысячного года, проработав только тридцать три года.
– А на остальных блоках как? – снова поинтересовался я.
– А вот там плохо. Меня когда выгнали, ну, за пьянство, другого взяли на мое место. Так тот, неопытный, но самовольный, всю технологию бетона по-своему перестроил. Ты знаешь, что для некоторых помещений пришлось часть уже заложенного сносить? Нет? Ну, вот теперь знаешь.
Наша беседа шла прямо во время работы, людей достаточно. Но на нас никто не обращал внимания. Вот часть из наших и решила передохнуть. Как раз скоро обед.
– А я слышал, что когда четвертый строили, вообще про все установленные ГОСТы забыли, – осторожно произнес я, следя за реакцией. – Это так?
– Да, знаю, – тот раздосадованно махнул рукой. – Ироды. Разве ж так можно? У меня знакомый был, говорит, еще сам реактор не запустили, так уже повсюду бетон крошился и сыпался. Говорили, что из-за того, что сроки все слетели, делали абы как… То металл не тот, то плита не из того цемента. А трубы были не рассчитаны на нужное давление, металл не легированный… Сплошные нарушения. Эх, как бы беды не было от таких строителей. Есть же поговорка, поспешишь – людей насмешишь.
Ну да, поговорка правильная. Только вот в случае с Чернобылем, людей не насмешили, а заставили скорбеть и страдать. Тысячами. Даже десятками тысяч.
Вскоре болтать Сергею Федоровичу надоело, и он ушел. Я его даже поблагодарить за информацию не успел.
В общем-то, я ничего нового не узнал. Тот факт, что четвертый блок построен с нарушениями и отклонениями по стандартам, я и так знал. Бетон сам по себе не рассыплется. Даже при мощном землетрясении. А вот сам реактор вполне мог бы и пострадать – там сложнейшая система трубопроводов, электрической проводки, систем управления.
Если все же допустить, что был локальный природный катаклизм, само здание могло и не пострадать, а вот системы управления… Впрочем, черт его знает. Вот если бы мне самому пробежаться по туннелям под четвертым реактором… Посмотреть, потрогать.
И тут мне в голову пришла безумная мысль, от которой я аж вздрогнул.
А что, если там, в технических помещениях под самой банкой реактора, еще при строительстве была заложена мощная бомба?!
Глава 5
Конечно, вариант с закладкой взрывного устройства тоже не исключен.
Если откинуть нюансы, ну кто бы в здравом уме стал искать следы подрыва бомбы, когда авария уже произошла? Особенно учитывая катастрофические разрушения, астрономический уровень излучения и человеческий фактор? Да никто!
Конечно, спустя некоторое время после аварии, уже когда четвертый энергоблок накрыли саркофагом, все там утыкали датчиками, дозиметрами. Десятки ученых спускались вниз и тщательно проводили замеры и визуальный осмотр непосредственно под тем, что осталось от реактора. И ведь там было на что посмотреть, хотя я бы ни за что сам туда не полез.
Я хорошо запомнил однажды увиденную фотографию «Слоновьей ноги», из так называемого кориума – самого радиоактивного сплава на земле. То, что осталось от развороченного взрывом реактора – раскаленная магма, проплавившая защиту и вытекшая на нижние уровни. За годы она успела застыть, хотя и сейчас ее температура чуть выше окружающей среды.
Выглядит эта «нога» кошмарно. Но если кто-то и стал бы закладывать бомбу, то вот именно те помещения подходили больше всего. Получить туда доступ было бы хорошо, да только это практически невозможно.
Разумеется, достоверных сведений у меня не было, но кем-то наверняка были выдвинуты предположения, что реактор мог быть взорван специально обученными людьми. Само собой, это нигде официально не отражено.
А вообще, что толку предполагать? С тем же успехом можно считать, что в здание четвертого энергоблока врезался корабль инопланетной расы.
Отмахнулся от этих мыслей и, вернувшись к реальности, я продолжил работу. Доски таскать надоело, поэтому я переквалифицировался прямо на ходу – забивать гвозди, прибивая тяжелые доски из лиственницы, оказалось интереснее. Дерево было прочное, жесткое. Гвозди входили тяжело, часто гнулись. Пару раз зарядил себе молотком по пальцам, что напрочь отбило у меня желание уходить «в себя».
Так прошло почти два часа, а затем нас позвали на обед.
Сегодня в заводской столовой был суп рассольник и макароны с вареной курицей, салат из квашеной капусты и компот. Но только я уселся за стол и взял ложку, как ко мне подошел Артур. Вид у него был слегка озабоченный.
– Леха, есть дело, – с ходу начал он, подсев ко мне со своим подносом. – Небольшое, но важное.
– Рассказывай! – отозвался я, забыв про бомбу. То есть про ложку.
– Короче, раз тебе Прудников доверяет и в увольнения отпускает… Можешь кое-что в городе купить?
– Смотря, что нужно.