Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

«Солнце жгло затылок Муслим киши, он задыхался. Он заметил, что солнечный луч попадает прямо в открытые глаза его жены. Ему стало не по себе, будто он был виноват в том, что солнечные лучи попадали прямо в глаза его жены, которая умерла. Он непроизвольно бросился вперёд, закрыл глаза жены, закрыл крепко-накрепко.

– Закончилось!..

Слава тебе, Господи, закончилось.

Таков был твой срок, женщина. Умерла, душа твоя успокоилась…

Однако, больше этой женщины, успокоилась душа Муслим киши.

Успокоилась душа всего мира.

…Боже, что ты, женщина, сделала с этим миром?!

Ты забрала у мира больше, чем выпадает на долю одного человека, ты обобрала этот мир, ты забрала его свет, его воздух, его благоухание, ты не могла насытиться этим миром, не было предела твоей алчности. Может быть, и болезнь твоя была продолжением твоей алчности, а иначе что могло случиться с тобой, почему твоё тело стало так разбухать, почему стали так разбухать твоё лицо, твои руки, твои ноги, почему стали разбухать твои вены. Говорили, что причиной всему твоя чёрная, твоя отравленная кровь. Много лет, как ты отравляла этот мир, забирала его свет, его воздух, его благоухание, всё забирала в себя и отравляла.

Я, несчастный, подумал Муслим киши, бродил по липким болотам, искал, собирал пиявки, приносил их в дом, чтобы они высосали твою дурную кровь. Эти пиявки прикладывали к твоим губам, рукам, ногам весь день, всю ночь эти пиявки сосали твою чёрную кровь, пока сами не набухали от этой чёрной крови, пока не отпадали, пока сами не умирали в изнеможении!..

Муслим киши стелил свою постель отдельно от постели жены, но, кажется, по ночам жена иногда приходила к нему. Муслим киши не замечал, когда жена приходила, когда уходила, только по утрам, когда он просыпался, то на подушке, то на самой постели, он находил безжизненных, чёрных от выпитой крови, круглых, мёртвых пиявок. Он собирал их, относил во двор, закапывал во дворе. Но курицы, копаясь в земле своими клювами, находили этих разбухших от дурной крови, круглых, мёртвых пиявок, проглатывали, сами заражались. Приходилось Муслим киши снова копать землю, чтобы закапывать этих отравленных куриц вместе с пиявками.

– Закончилось!..

Слава тебе Господи, всё закончилось!..

Муслим киши решил загнать в хлев вдруг осмелевших кур, ему не хотелось этим заниматься, но надо было их загнать, пока не появились люди, они ведь придут, заполнят дом, он пытался загнать их в хлев, устал, вытер пот, руки его были в пыли, он ведь долго тесал камень, пыль попала ему в глаза, причинила ему боль, он подумал, что когда недавно закрывал глаза жены, пыль могла попасть и в её глаза, ей могло быть больно, он причинил ей боль, даже когда она умерла.

Прости меня женщина, прости, подумал он, а потом решил, что не было в этом его вины, всему виной этот камень, от которого столько пыли. Он-то это знает, сколько надгробий пришлось ему изготовить, когда умирали люди в их селе, и каждый раз приходилось тесать камень…»

Так умерла жена Муслим киши. С этого начинается повесть «Камень».

Только позже мы узнаем, как всё это начиналось. Как эта женщина стала женой Муслим киши.

Мне снова хочется вмешаться, хотя ещё рано делать какие-либо выводы.

Попробуй выяснить, кто виноват во всём этом, мир вокруг, дурная кровь, которая появляется невесть откуда, невесть как, пиявки, которых ведь тоже придумал Господь Бог, кто же ещё, камень, который приходиться тесать, когда умирают люди, а от него столько пыли.

Мне хочется вмешаться, пусть не всё ещё сказано, если надо повторю, в самом конце, когда всё будет сказано, меньше всего виновата женщина, меньше мира вокруг, меньше пиявок, которые способны высасывать дурную кровь, меньше камня, в котором столько пыли, что если попадает в глаза, глазам становится очень больно, меньше самого Муслим киши, который находил пиявок, тесал камень, и воскликнул в изнеможении «закончилось».

Мне хочется вмешаться, чтобы защитить эту женщину если придётся, то от самого писателя.

Мне хочется вмешаться, даже если у меня нет на это право.

Рассказ дяди…

«С того дня, как Муслим помнил себя, не было у него ни отца, ни матери. Только дядя, «ami», брат отца. Во всём он походил на «ами». Рот Муслима походил на рот «ами», нос Муслима походил на нос «ами».

– Спасибо, боже, что у меня есть «ами». – думал Муслим – да буду я жертвой ради тебя, «ами».

От «ами» и узнал Муслим про своих родителей.

…Про мать не спрашивай, сын мой, она была женщиной, а рассказывать про женщину бесстыдство (biqeyr?tlik).

Что касается твоего отца, то он, сын мой, был мужчиной!

Если спросишь у кошек, собак, ворон, лягушек, этого села, все они скажут, он был мужчиной!..

Он был мужчиной, сын мой, но не был он человеком.

Он был твоим отцом, он был сыном моего отца, но он не был человеком.

Он был волком…»

…Не будем торопиться комментировать эти слова. Только запомним, рассказывать о женщине, «бесстыдство».

Комментариев требует только слово «волк». На азербайджанском языке есть два слова, означающие «волк»: «qurd» и «canavar», которые имеют разные коннотации.

Первое, «qurd», если говорить иносказательно, имеет такие коннотации, как «хитрый», «вероломный», а также, обгладывающий, съедающий не сразу. Второе, «canavar», если опять же говорить иносказательно, имеет такие коннотации, как «беспощадный», «не знающий снисходительности».

Так вот, дядя Муслима, называет его отца «canavar», имея в виду, что он был беспощаден, он не знал снисходительности, он считал, что всё принадлежит ему, всё, от плодородия земли до красивых женщин. Ничто не могло остановить его…

И ещё добавляет дядя Муслима, правду пишут в газетах, правду говорят на собраниях, Бога действительно нет, но у каждого человека должен быть свой Бог.

А у твоего отца, сын мой, Бога не было.

Каждый человек должен чего-то бояться, сын мой: бояться травы, дерева, ветра, дождя, бояться головной боли, бояться боли в животе, – каждый человек должен чего-то бояться!..

Когда человек начинает какое-либо дело, он должен задуматься, может быть не стоит его начинать, может быть, мерзкое это дело, живот может заболеть, или срама перед людьми не оберёшься…

Если человек задумывает мерзкое дело, и не боится срама, или не боится, что живот у него заболит, подальше убегай от такого человека, зажми нос и убегай, иначе от мерзкого запаха сам задохнёшься!..

А твой отец ничего не стыдился, сын мой, наплевал он на всё. Наплевал на деревья, ветер, дождь, головную боль, болезнь живота, – на всё он наплевал!

Наплевал он на людей, сын мой, наплевал на людей!

Он не был моим братом, он был моим господином. Я не был его братом, я был его слугой, его батраком, я был пылью под его ногами…

И ещё рассказывал дядя.

«…Когда умирала наша мать, она спросила нашего отца:

– Может быть, я была тебе плохой женой, прости меня, отпусти мои грехи!

Знаешь, что ответил наш отец, сын мой, ответил своей жене, нашей матери?!

– Ты не была мне женой. Ты была опорой нашего чахлого дома, ты была нашей водой, нашим хлебом?

Ты не была женщиной!..

Женщина должны быть женщиной, сын мой, а не опорой, или чем-то иным, водой, хлебом, прочим?!