Утиная охота

– Как это ты так быстро приехал, – смеется Сергей, —Может через мост, напрямки?

–Да-да, напрямки, – отвечаю другу, – Шутник ты, однако… – и оба смеемся. Вечер, вечерняя зорька, беседа друзей, все это дарит нам чуть-чуть настроения, – держитесь утки! Только проехали деревню Вересница, как над осушенным болотом Логузов, засветилась вдали, на границе зрения, огромная, да-да, без преувеличения, стая уток. Мы остановились.

– Давай понаблюдаем, куда полетят, – сказал мой напарник. Стая уток пересекла магистраль. Я удивился, утки просто резко снизились и начала падать на скошенное пшеничное поле: шли низко, не обращали на нас никого внимания.

– Ого, так тут у них насиженное место.

А тот на взводе, рад утиной картине, только и сказал: «Ой и постреляем мы сегодня». По грунтовой дороге, качаясь на ухабах, мы тихонько подкатили ближе к месту охоты и остановились у канавы. А утка-то, а утка: кряковая, чирки, за метров пятьсот делали разведочные полеты и падали, и падали, стая за стаей на пшеничное поле. Тем более, что было еще светло.

– Смотри, наверное на канавы с водой падают сразу, и на поле – поле тоже садятся, – махнул рукой охотник, мой друг. Утки, подлетая к месту, резко пикировали с высоты еще светлого неба, и целыми стаями пропадали из виду, где-то за высокой травой. Идем! Лихорадочно собравшись, в каком-то охотничьем экстазе мы начали подходить к месту охоты. Брели по высокой, в пояс траве, пока не увидели широкую канаву и длинный водоем с камышом, и ряской. Стояли и смотрели, как ведут себя утиные стаи. Часть утиной стаи сразу падала на воду, потом слетала и на бреющей высоте, подсаживались к уже шумным пирующим остатками пшеницы уткам. Наша дальнейшая тактика охоты была похожа на волчью, или лисью прыть: как можно незаметно подобраться к крякушам. Сергей слева, а мне пришлось справа ползти в траве к жировавшей дичи. Мой друг тоже скрадывает. Его не видно, только верхушки высокой травы выдают его место. У него на редкость наметанный глаз. И что еще важнее он очень ловко умеет скрадывать, военная сноровка. Час, два часа подползать к уткам, для него ничего не стоит.

Никто из нас первый не стреляет. Перед мной канава и за метров тридцать кормящаяся стая уток. Их много, они сидят и по одной, и кучками. Стреляй, не хочу. Лежу в траве, прицелюсь, жду выстрелов друга. Но их нет. И только ноздри щекочет сочный, одуряющий запах, только недавно скошенной травы на канаве. Ай, была не была. Привстал, так как по сидящим стрелять не позволяет охотничья этика. Стая срывается с поля, и на развороте налетая на меня. Выбираю, как в тире: покрупнее, селезня. Жму на курок. Что это, осечка? Да нет же! Открываю ружье. В патроннике нет зарядов. Вот старый дурень. И чего было ползти двести метров с незаряженным ружьем. А Сергей стреляет и стреляет. Трясущимися руками нашел патронташ, зарядил ружье. И сидя, с колена, врезал по одиночной утке, запоздало сорвавшейся с поля. Я вытер пот со лба и пошел, уже не таясь, подбирать трофей. Ночь надвинула на озеро Зажитье, что возле деревни Вересница свое первое покрывало – сумерки. Распуганные утиные стаи по пять, по две, кряквы и чирки резко выскакивали с сумерек, рассекая свистом своих крыльев небо, и с шумом прямо перед нами, плюхались на гладь воды. Резко ударил дуплет с места, где в засаде поджидал уток Сергей. И с того края сорвались две кряквы, понеслись прямо ко мне. Первым сбиваю утку на штык, больше не стреляю и бегом к месту падения дичи в траву. Ура, нашел! А утка пошла и пошла на воду, не обращая на охотников никакого внимания. На озере, за метров тридцать от моей засады тоже плавает утка, только что прилетели пять кряковых. Хлопнул в ладоши. Даю им подняться на полоске заката зашедшего солнца и темноты озера: бью дуплетом. Две кряковых на воде. И тут только приходит мысль, а как достать. Но у меня же костюм. Ринулся в воду, да куда там, понимаю, что костюма будет мало.

– Достал, – кричу другу, – уток?

– Да всё хорошо, вода теплая, – Намекает мне на то, что доставать дичь придётся мне.

– Глубоко.

– Да нет, доставай, – ободряет меня друг.

Ну что тут будешь делать. Быстро снимаю костюм, и пока еще битую дичь видно на воде: плыву. Хотел на саженки. Ан нет! Тут какие-то длинные растения, словно лианы в тропическом лесу, путают мне руки и ноги. Это сыть длинная – длиннокорневищный многолетник. Иду на дно. О, слава тебе господи, дно есть. Сразу успокоился. Продрался на цыпочках, чуть-чуть касаясь глинистого вязкого дна, сбросил с себя оковы озера, впереди кучки камыша. И чисто. Можно плыть. Достаю уток и обратно, уже в кромешной тьме, по своей озерной дороге назад к берегу.

– Ой, как не просто заполевать дикую утку, – Еще раз думаю про себя. Сумерки порядком уже стали гуще и только свет фонарика Сергея подает сигнал: «На сегодня отохотились». Еще раз посмотрел на озеро: на воде, чуть подернутой рябью, серебрился лунный свет. И вдруг над самой мой головой пронесли два чирка, если бы не пригнулся, точно бы попали по мне. Тоскливо и глухо, где-то возле реки Припять прокричала выпь. А вот и Сергей.

– Ну, молодцом! Поздравляю! – улыбнулся он, во весь рот, при виде моих трех кряковых.

– И ты молодец, две взял.

– Что-то сегодня мазал часто, – жалуется друг.– Да, ничего, трофей есть, а охота была просто класс, – раз за разом повторял Сергей крепко держа руль машины, на которой мы неслись к домашнему уюту.

Новый день прошел незаметно, наступал охотничий вечер. Приехал, заранее. Пока утки не прилетели: хотелось замаскироваться в траве перед скошенной пшеницей на поле. Сергей должен приехать с сыном Алексеем. Жду. Вот с трассы спускается «Нива», в ней егеря охотничьих угодий Лосиный остров: Бамбиза и Блоцкий. Здороваемся. Улыбаются: «Хотели уток пострелять, аж тут уже занято».

– Да, нет же, всем места хватит, – отвечаю. – Оставайтесь, только еще мой друг приедет с сыном. Но все-таки лучше было бы поступить так, – подговариваю охотников. – Надо, чтобы вы в болоте Лугозов, на канавах стали, что в кукурузе. Когда я приехал, то все утиные стаи шли оттуда. Там, точно утиная дневка! А вот и мои друзья.

Пожали друг другу руки. Пожелали удачной охоты один одному, и Алексей Лазаревич, молодой охотник, с отцом – сразу же направились к озеру, а мне пришлось спрятаться у канавы, что у самого поля. Сел на кочку удобно хороший обзор: густой сырой воздух, запах трав окутал меня своим ароматом. Моя стихия! Ноги свесил в колею, вырытую трактором. Перед мной в двух метрах поле. Присмотрелся. И увидел, как вдали, со стороны реки Припять, стая уток несется прямо мне, в лоб.Я смотрел на них, и думал: «Стрелять или нет?», а утиная стая все ближе. Думаю про себя: «Что медлю, почему не стреляю?». И в последний миг, все-таки страсть охотничья меня заставила резко вскинуть ружье и лупануть уже по уходящей стае. Две кряквы выбиты! А можно было бы, сбить больше! Ну, что-же ты, эдакий растяпа, раньше не стрелял, корю себя. Но теперь жалею, что не сдержался, нужно все таки было пропустить уток на охотников, что сидят в засаде у озера. Ай, как же сразу этого не понял. Зачем помешал. Быстренько снимаюсь с места, понимая, что и дальше, буду отпугивать утку, мешать друзьям и при других налетах утиных стай. Вечер. Утки разлетелись, но ничего, скоро вернуться! Побрел по пыльной дороге, потом вышел на убранное поле ржи. Знакомые места. Сразу же вспомнил друга-охотника Ивана Блоцкого. И зазвучали в моей голове его слова! Словно это было не десять лет назад, а сейчас: «Гена, ты под «грушкой» то стань, это одинокое дерево в центре поля, видишь, показал он мне рукой. А я подниму гусей. Точно на тебя налетят», – учил он меня, так как это его родные поля, тут он вырос и все жизнь охотился. И словно сейчас, огромные стаи серого, гуменника, белолобого гуся сорвались с кормежки, после выстрелов Ивана, и низко, растянувшись на милю, налетел на меня. От такой гусиной наглости, я поднялся во весь рост. И вдарил с гладкоствольного карабина. Один, второй, перезарядил, третий, четвертый гусь сбиты, а один по полю бежит к канаве с водой. А за ним бегу и я. И стреляю с МЦ-21. Раз, два, три, а гусь, словно бронированный убегает от меня, только дробь вокруг его высекает пыль с поля. Кря-кря, вдруг слышу уток. И утиный крик вернул меня от воспоминаний к реальности. Красота: тюки из соломы до самого горизонта. Там и присел, ожидая утиных стай на жировку. У озера стучали резкими раскатами редкие выстрелы. Я смотрел на широкие поля, и думал, почему мне так дороги эти просторы, и понимал в глубине сознания: «Это моя Родина». Вечер был теплый и тихий. В синеве горизонта, над далекой ниткой лозы, за убранным полем пшеницы летала кругами стая кряковых. Она кружилась, кружилась, то поднимаясь ввысь, то летя над самым полем.

«Да, – подумал про себя, – дорогой мой писатель Сабанеев, лишь отчасти согласен с Вами, что утка так себе, не умеет летать, а вот гусь, тот профессор». Наблюдая, как носится одинокая утка над полем, можно ей только позавидовать. А вот когда взлетает, особенно с воды, то верно: медлительна, что дает шанс охотнику успеть выстрелить. Баста, хватит ломать голову. Очень быстро темнело. Пелена ночи, тихонько накрывала наши далекие машины, мостик через канаву, высокие деревья вдоль дороги. Пора домой, решил я, как вдруг слева от меня три утки просвистели крыльями и упали в канаву. Пристально, наблюдая за ними, боясь потерять из виду, быстро перебежками от одного тюка соломы до следующего, приближался к этому месту их посадки. Тихонько подхожу, утки от испуга, с шумом и кряканьем взрываются в темное небо. Выбираю крайнюю, стреляю, утка падает на поле. Перед мной канава, как не потерять добычу! Быстро бегу к мостику, потом другой стороной канавы к месту упавшей дичи. Должна быть тут. Раз прошел, другой, нету. Свечу фонариком. Нашел. Отлично. И только по ранее намеченным ориентирам выхожу к машинам. Там стоят два местных охотника.

– Ну как, отохотились? – спрашиваю их.

Тот, который помоложе отвечает:

– Даже не стреляли, утка ушла вся на Логузов, так зовут осушенное болото. Правда, можно было сбить парочку чирков-свистунков, но потемнело, боялись не найти, а так просто птицу зря портить не можем.

А стаи крякв все еще рассекали потемневшее небо, посвистывая крыльями над нами, но очень высоко. С темноты выходят Сергей с сыном. Расстроен до крайности. Трофеев нет, А вот Алексей сбил утку, но не нашел в траве. Охота окончена. Правда в темном небе, заставляя нас вздрагивать, на фоне взошедшей луны свистали крыльями стаи. Но это уже новые утиные истории.

Конечно, кряковую утку можно принимать за эталон, на охоте. По сравнению с другими эти виды уток она имеет более обтекаемую форму тела и короче шею. Клюв, приплюснутой формы, по бокам находятся крошечные зубчики. – Как-то раз на охоте с сыном Алексеем, он достал добытую утку из камышей и начал пристально рассматривать ее клюв: «Ого, батя, даже у кряквы есть зубы», – заметил он, рассматривая внимательно клюв птицы. .

– Да, сын, а то чем же птица будет отфильтровать воду, – провел ему ликбез. И продолжил: – Ты должен знать на будущее, как охотник, что мелкие зубчики нужны утке для питания мелким планктоном и живностью. Обрати внимание на крылья кряквы, – взял за два крыла и растянул их.

– Да, какие мощные, но не особо длинные, – заметил он, – Это свидетельствует о хороших летательных способностях утки. – Да и хвост немного сужен с боков, короткий и как будто срезан на кончике. А вот лапы, немного отставлены назад, короткие.

Любовь к охоте на уток сыну привил давно, еще с детства. Сохранились фото: вот юноша с добытыми утками, вот с зайцем, а с щукой на зимней рыбалке.

Топь

Один раз, октябрьским днем в воскресение, сидел дома, скучал: «Жена, поеду на уток, парочку добуду и домой».

– Так сегодня воскресение. Служба в церкви, побудь дома. Смотри не намочись, как в прошлый раз, – просила меня жена Мария.

Но в голове звучит сверчок: «На болото, на болото».

Два дня назад, едучи с командировки по трассе домой, увидел как две стаи кряковых заходили на посадку из-за высоких сосен, что окружали это место, недалеко от заправочной станции «Белоруснефть», на которой в то время работал мой брат Леня. Нахлынули воспоминания. Как-то, мы вместе с ним взяли лодку, а также приехавший к нам на охоту генерал Саша и мой сын Алексей поехали с нами на вечернюю зорьку.

«Был месяц октябрь. Место для охоты тяжелое: высокий кочкарник, подход только с трассы, кое-где и дна не достать, и всего несколько чистых мест открытой воды», – рассказывал брат, – «Но уток тьма». Спустили лодку, брат и Саша вместе пересекли топкое место и спрятались в камыше и высокой осоке. Вечерняя зорка поздней осенью, когда утка идет почти в самых густых сумерках и без разведочных облетов садиться на вечерний отдых, очень скоротечная, но и добычлив бывает охотник, который найдет такой сад. Так было и тот раз. Утка садилась на болото просто валом. Сразу большие стаи, и после наших выстрелов, возвращались по три, по пять, одиночные. Выстрелы звучали, что канонада пушек на артподготовке. Быстро стемнело. И включив фонари мы еще битый час собирали трофеи. Алексей вышел с болота, неся в одной руке ружье, и пять кряковых уток, был мокрущий с ног, до головы.

– Смотри батька, какие утки, два селезня, всех стреляных нашел и добрал, а когда подранка добирал, там в осоке, то немного оступился, и попал в топкое место.

– Ну и потому и мокрый!

– Но не беда! Какая охота славная была, а, да утка смотри, какая тяжелая, оперение зимнее.

Приплыли брат и Саша. Генерал был в диком восторге. Он расстрелял все патроны, взял шесть селезней: «Только по ним стрелял, утки падали прямо перед мной».

– Так было, помнишь дядька, только на Гричиновичских болотах.

Уже в полной темноте вылез из болота и брат. Леня улыбнулся, да начал доставать с рюкзака добытых им уток: «Десять». Очень часто вспоминаю эту охоту. И брата Леньку, с доброй душой и пылкой охотничьей страстью.

Все, приехал! Зашел в резиновом костюме, через сосновый подлесок, с восточной стороны. Тихо крякнула утка. Октябрь, сейчас сорвутся и улетят. Заряжаюсь. Третий номер дроби, впереди небольшой лозовый куст. А там бугор, сухое место. Крадусь, что кот к мышке, а дно топкое. Стараюсь сапогами балансировать на тонких лозовых побегах. Наконец то, цепляясь руками за куст, вытягиваюсь, добрался до твердого места. Поднимаюсь во весь рост. И тут начинается такое утиное представление. Просто какое-то царство потревожил. С слезинок воды, с болота с шумом слетают кряквы, одна за одной, чуть успеваю поворачиваться. Стреляю, одни утки падают, другие улетаю прочь, взлетают новые… попадаю… не мажу… перезаряжаюсь, опять слетают. Все, вдруг стала тишина! Улетели не все, трех крякв сбил, на сегодня мне хватит. И тут слева от меня срывается селезень. Прекрасная птица, зеленая голова, стрелять неудобно, разворачиваю плечо, ловлю его дулом ружья. Огонь. Селезень комком летит в осоку. Меня охватывает такой дикий восторг, прекрасного осеннего утра и такой удачной охоты. Я на седьмом небе! Вдруг правая нога скользит вниз в болота, цепляет за вросший в землю лозовый корень и вот уже сам, как те сбитые мной утки, лечу в болото головой, вместе с ружьем. В полете успеваю отбросить ружье в сторону, на сухое место, оно разряжено. В один миг моя голова в воде. Вишу на привязи, как собака на цепи. Неимоверным усилием поднимаю голову над водой, глоток воздуха и опять в воду. Полный нос болотной грязи. Барахтаюсь изо всех сил, хватая руками осоку, порезал все руки. Но голова опять падала в болото, поднимал её «дурную», и снова хлебал болотную воду. «Батюшки! Неужели конец!» – подумалось мне. Я был в отчаянии, казалось, – нет спасенья. Все обстоятельства складывались против меня. «Но нет, нет! Я не хочу умирать!». Попытался снять резиновый костюм, вспоминая, как таким образом один раз спасся, когда охотился на Волчьем болоте. Но нет, не получается, ножа нет. Понимаю, что силы меня оставляют. И стал тонуть, захлебываться водой, закашлялся.Закричал, но понял, что кроме меня на болоте никого нет, а проезжающие рядом, по автостраде машины заглушают мой крик о помощи. Из последних сил, выкрутил ногу, аж, что-то хрустнуло в колене. Корень лозины, что держала мою ногу, вырвался из земли, и я всем телом бултыхнулся в болото. Стал на ноги. Мокрый с ног до головы, в тине и ряске, торфяной грязи. Стоял и долго смотрел на небо, на лес, что по-прежнему шумел на тихом восточном ветре. И тут меня начало так трясти… думал, что сердце из груди выскочит. Долго еще раздевшись, плавал по болоту, нашел всех уток и селезня, будь он неладен. Выкрутил воду из одежды, как говорят, промок до нитки. Натянул на себя, вылил воду из резинового костюма, опять одел, так как нужно было выбраться по осоке и старым ломаным камышам метров сто до сухого места. Стою и думаю: «Вылез и слава богу, но как же жене не попасть под горячею руку, увидит, что мокрая-то вся одежка, долго будет точить лясы.». Приехал домой, зашел в летнею кухню, сбросил все мокрую одежку, и как порядочный охотник, сухой, не мокрый, встал перед глазами Марии с утками.

– Ого, так быстро вернулся, – удивилась жена, – да и успел уже переодеться.

– Да, все хорошо, смотри какая дичь, – отвечаю, а сердце жим-жим, а вдруг сейчас спросит…

И она спрашивает: «Давай одежку, помою в стиральной машине».

– Да не надо, она не грязная.

– Грязная не грязная, давай неси!

Так и попал в женский капкан. Пришлось тащить мокрый охотничий костюм.

– Опять мокрый, ну пройдоха, где-то опять влез, ведь уже не лето, я же тебя просила, – чуть не плачет жена, и мне ее жаль, но разве ей все расскажешь.

– Да так, нечаянно…

Посмотрела на меня жена, подняв брови и понял я: «Не поверила»! Подумал про