Прикосновение к любви

– Давай, дочка, накинь. Во! Это я понимаю! Ну просто русская красавица!

Люба действительно смотрелась великолепно. Платок здорово оттенял её белое лицо с ярко накрашенными губами и придавал облику этакую домашность. Женщина с бокового сиденья повернулась в сторону Любы.

– Вот это красота! Можно пощупать?

– Пошшупай, пошшупай, – довольно усмехался Иваныч.

– И почём же красота такая?

– А это не на продажу. Невестке везу. Ей к зиме рожать, вот пусть себя и ребёночка кутает. А когда бабка на продажу вяжет, то и по сто двадцать, и по сто тридцать продаём.

– Да такой минимум на полторы сотни потянет!

– Да мы ж не жадные и на толкучку не любим ходить. К нам люди на заказ приходят. Вот мы и отдаём дешевше. Шоб на зоровье!

– Ну что, отец, а когда через колечко пропускать будем?

– Как тя кличут, торопыга?

– Ну, Николай я, а что?

– Ты, Коля, поперёд батьки в пекло не суйся. Дай на Любаньку наглядеться. Ну-ка, дочка, кругом повернись. Во! Видел, красота какая! А теперь давай, Любушка, мы его через колечко пропустим.

– А может не надо, платок толстый, ещё застрянет, не резать же потом.

– Какой у тя размер колечка? Осьмнадцатый? Не бо-ись, дочка, Иваныч таких платочков знашь сколько через кольца прогонял? То-то, не боись, не встрянет!

Люба недоверчиво сняла платок, протянула Иванычу, потом неохотно сняла с пальца и кольцо. Иваныч взял кольцо, для чего-то глянул сквозь него на свет, дунул, скрутил угол платка в тугую верёвку и начал медленно просовывать его в кольцо, проворачивая, словно шуруп. На подошедшего с вопросами о чае и белье проводника зашикали, и он, замолкнув, тоже присоединился к зрителям. Иваныч медленно и обстоятельно, со знанием дела крутил платок, затягивая его всё дальше и дальше в кольцо. Вот кольцо дошло уже до трети платка и застопорилось.

– Давай, дед, назад крути, платок пожалей!

– Ша! Чего раскудахтались! Шо твои куры!

Теперь Иваныч крутил платок с двух сторон, понемногу растягивая ту часть, что была уже в кольце. И платок, подчиняясь воле хозяина, медленно, словно двигаясь по минному полю, начал продвигаться сантиметр за сантиметром. Зрители замерли, загипнотизированные зрелищем. Все слышали об оренбургских платках, но увидеть воочию, как толстый, почти двухметровый квадрат, скрученный до предела, помещается в колечко восемнадцатого размера, такое не каждый день увидишь. Кольцо дошло до середины, Иваныч перевёл дух. Зрители с нетерпением ожидали финальной сцены. Наконец кольцо соскользнуло с платка, и все зааплодировали.

Только Любе было не до аплодисментов. Колечко соскочило с грубой руки Иваныча, упало ребром на пол и, подпрыгнув, закатилось под полку. Иваныч сидел с виноватым видом. Он сделал попытку опуститься на колени, чтобы поискать кольцо, но тут же схватился за поясницу. Максиму ничего не оставалось, как в очередной раз взять инициативу в свои руки. Он пролазил несколько минут, шаря рукой по большому слою пыли, но рука никак не натыкалась на кольцо. Обеспокоенная Люба тоже опустилась на коленки и стала обследовать все щели. Максим несколько раз натыкался на её руку. Она была тёплая и мягкая, и у Максима замирало что-то внутри от женского прикосновения. Он бы ещё так поползал на коленках вместе, но Люба нашла колечко и теперь старательно выковыривала его из щели. И снова перочинный ножик Максима пригодился. Наконец Максим и Люба, оба с грязными коленками и руками, поднялись с пола.

Иваныч уже свернул платок и убрал его в чемодан. Он сидел, внимательно наблюдая за ходом поисков. И его лицо подобрело, а рот растянулся в улыбке, обнажая часть десны с отсутствующими зубами и с десятком железных коронок. Свои зубы были больше жёлтыми, чем белыми, лоб перерезали складки морщин. Шрам под левой скулой тоже растянулся от улыбки и стал менее заметен. Широкие руки с короткими пальцами Иваныч развёл дружески в сторону, как бы говоря, что всё в порядке. Люба сверкнула в его сторону взглядом.

– Ну прощевай меня, дочка. Видит бог, не со зла.

– Нет бога, дедушка. Сказки всё это.

– Кто это тебе такую глупость сказал?

– Как кто? Журналы читать надо научные. Там всё написано.

– А тебе сколько годов будет?

– Две недели назад шестнадцать исполнилось. – Максим с гордостью нащупал новенькую обложку паспорта во внутреннем кармане пиджака. Одно только огорчало юного владельца паспорта: придя в ателье фотографироваться, он забыл надеть пиджак. Так и пришлось фотографироваться в чужом, дежурном, в большую и мелкую клетку. Ладно, что фотография черно-белая, а то бы ещё на цветные клеточки любоваться. Да, плечи получились слишком большими, пиджак явно принадлежал раньше не самому худому мужчине. Вот так и глядел теперь с паспортной страницы подросток с колючим взглядом и небольшими усиками, облачённый в здоровенный пиджак с чужого плеча.

– Во как. Яйца курицу учат. А мне скоро уже, почитай как… – Иваныч задумался, – ну, почти четыре с половиной раза по шешнадцать будет.

– Ну и что, – бодро начал Максим, – возраст человека не имеет значения. Наука говорит.

– Да постой ты с наукой со своей! Иди вон за Любой очередь в сортир займи, коленки отряхни да руки помой, кушать сядем, я те расскажу, отчего я в бога верю.

Вагон качался влево-вправо, и Максим повторял за ним нехитрые движения. Дождавшись своей очереди, он зашёл в уборную. Да, это, конечно, не дома. Смочив руку, отряхнул коленки, потом нажал на кран, и вода ещё продолжала литься некоторое время после того, как Максим отпустил его. На раковине лежал обмылок, парень намылил руки, подставил под воду, и чёрные струйки потекли в раковину. Снаружи уже торопили стуком в дверь.

– Давай, милый! Поднажми там! А не то лопну сам, или глаза у меня лопнут!

Максим стряхнул мокрые руки и открыл дверь. Прямо навстречу ему рванул здоровенный мужик, грубо оттолкнув его и с силой захлопнув за собой дверь. Максим вернулся к своей ячейке. Называть купе открытое пространство плацкарта с проходом и двумя пассажирами на боковой полке язык не поворачивался. На застеленном газетой столике уже были разложены варёные яйца, картошка, куски курицы, которые Иваныч безжалостно разламывал руками. Тут же насыпали горку соли, рядом с которой расположились красные клубни редиски.

– О, хлопчик пожаловал. Как тя кличут?

– Максим.

– Как пулемёт. Дай-ка мне, Максим, ножик, я хлеба нарежу.

– Так давайте я вам помогу.

Максим взял в руки румяную буханку серого хлеба, которую в народе называли запросто «по тринадцать». Ещё в продаже были буханки по двадцать, белые и пышные. И по двадцать шесть был круглый каравай, вкуснющий и мягкий. Но по тринадцать был самый ходовой, и Максим любил зимним вечером натереть чесноком с солью корочку и грызть её просто так. Максим начал резать буханку, но лезвие ножа было коротковато, и Иваныч, махнув рукой, отнял у него буханку и начал отламывать от неё куски, пачкая их жирными от курицы руками. Максим стал доставать свои припасы, чтобы не быть нахлебником, но Иваныч бросил ему:

– Твоё за завтраком съедим. Все к столу.

Николай сунул руку в дерматиновую сумку и вытащил бутылку водки.

– Вот это по-нашенски. Вот это уважил! Максимка, а ну-ка, дуй до проводника, попроси у него чистых стаканов четыре штуки, а сам пусть до нас со своим идёт, мы ему тоже нальём. И назад шомором!

Максим неохотно встал. Что, он ему тут подрядился за стаканами бегать? И чего он тут командует, если Максим моложе всех, то непременно его гонять нужно? Замучили, в автобусе только сядешь, тут же встань, место уступи. Все сразу ветераны и беременные. А ничего, что он тоже посидеть хочет? И дома то же самое. В магазин – Максим, мусор выбросить – Максим, тёте отвезти на Новый Год шампанское – тоже Максим. А в этом году мороз до сорока двух градусов доходил, правда, ночью. Но и под тридцать днём тоже не сахар. Максим вспомнил, как он стоял, ожидая автобуса, весь продрогший и продуваемый зимним степным ветром. Ладно, уж лучше сейчас, летом, сходить к купе проводника за стаканами.

Проводник сидел на корточках перед печуркой, вороша небольшой кочергой поленья. На печурке стояли два чайника. Максим засмотрелся на огонь.

– Извините, можно нам стаканы. Четыре штуки.

– Если я сейчас стаканы раздавать буду, то во что чай наливать? Кто чай пить будет, тот стаканы и получит.

– А мы чай тоже закажем. А сейчас у нас кое-что покрепче. Вас, кстати, тоже приглашали, только для себя пятый стакан захватите.

– Это где дед платок в кольцо пропускал? Иди, я сейчас подойду и стаканы принесу. Только чтоб потом чай брать.

– Ладно, – согласился Максим. Родители подкинули ему несколько рублей на расходы, со стипендий тоже скопил немного, чай себе он мог позволить.

Максим вернулся к столу, вскоре подошёл проводник со стаканами, и Иваныч разлил в четыре стакана водку, а Максиму сунул в руки бутылку с лимонадом. Оно было и к лучшему, водку Максим всё одно бы пить не стал.

– Ну, вздрогнули!

Выпили по первой. Люба тоже выпила свою порцию легко и непринуждённо, словно дома вместо кефира каждый день её потребляла. Иваныч взял корочку в руки, понюхал и положил.