Кублерос

Ты спросишь, поправив свои смешные очки: «Как я могу не захотеть, если я об этом до сих пор не знал?»

Да ты ведь проклял весь сегодняшний день, а заодно и завтрашний – как только конверт влез в безукоризненный порядок твоей квартиры. А как бедные-бедные дети слышат от такого строгого и умного тебя: «Время движется в оба направления». На каком-то там уровне. В отличие от тебя, никогда в этом не разбиралась, так пусть это будет уровень мысли!

Остается один вопрос: почему я этого не хочу? Я же написала это письмо.

Причина проста: я ухожу. Ухожу не в книжный магазин, не в провинцию и даже не в далекую жаркую Африку.

Я хочу покончить со всем этим и уйти из жизни. Вот так просто.

Я очень хорошо все спланировала. Все, как ты учил: электроды, полупроводники, соленая вода, напряжение, ток и лучший проводник – человеческое тело.

И стул, конечно же. Не будем отходить от канона.

Знаешь, в чем шутка? Я этого не хочу. Я больше всего на свете хочу жить.

И я очень твердо знаю, милый мой: если ты тоже хочешь, чтобы я жила, несмотря на все, что сказал неделей ранее, то… как там? Плюс на плюс же – минус? Задуманное мной непременно случится.

Если случится – я в последнюю секунду, перед ослепительной вспышкой, пойму, что тебе не безразлична. Улыбнусь – впервые за последние 10 лет.

А если этого не произойдет – то… плюс и минус. Не слышала, что в этом случае ты говоришь своим бедным глупым студентам, но знаю: мой плюс сильнее твоего минуса. И если этого не произойдет – то жить я буду долго и горько и остаток моей жизни будет стократно темнее той сладкой секунды света и радости.

Так что, милый мой? Родной мой! Неспокойный мой… Завтра я без пяти четыре сяду в кресло, поставив таймер устройства ровно на 16:00. Через пять минут через мое тело пройдет ток.

Если я все правильно рассчитала, то примерно к этой минуте ты уже должен дочитать. Для тебя я сейчас как кот Шредингера – не жива, не мертва.

На какой исход надеешься ты?»

Я дочитал, выдохнул, скомкал письмо и запихал в карман. Как хорошо, что я объяснил ей устройство электрической цепи а заодно – для смеха – электрического стула, но не рассказал, что для реальной работы нужно подключить его к розетке.

Не думаю, что она додумается до этого гениального шага.

Чертова дура… Плюс на плюс – минус, тоже мне! Хоть бы и сработал твой стул – не от электричества, так от цветочной пыльцы или солнечного света!

Часы пробили 4 раза.

Я ждал, нервно курил и думал: позвонить или уйти?

Кот Шредингера… Жива она или нет? Может быть, не такая уж она и дура? Хотя помню, я около дня потратил только на то, чтобы научить включать утюг!

Задребезжал телефон. Я рванул трубку.

– Алло!

Конечно же, это была она.

– Оно не сработало.

– Славно…

– Ты рад?

– Рад, что не нужно платить гробовщику. – буркнул я и кинул трубку на аппарат и как можно быстрее вышел вон, пока меня не застал второй звонок.

Побежал на вокзал, за билетом на поезд.

Впервые радуясь, что женат на дуре.

Часть 2. Гнев

1. Картина

Человечек на картине задергался, зашевелился. Захлопал глазами. Сделал шаг по нарисованному песку и скинул с плеч нелепую белую ткань, которую подвесил туда художник, испортив тем самым всю композицию. Ее то меня и попросил удалить заказчик.

– Что ты сделал? – голос у человечка был довольно писклявый и необычайно встревоженный. – Всего навсего оживил тебя. А теперь прошу тебя – замри в прежней позе. – Но… я не хочу! – Ну а что поделать?

Умение оживлять картины я обнаружил в себе с раннего детства. Хватило ума никому о нем не рассказывать, черт знает, к чему бы это привело. А так – живу потихоньку… Приношу даже определенную пользу обществу.

– Как странно… – человечек тряхнул копной коричневых волос, огляделся, посмотрел назад, на нарисованное солнце. Оно сейчас сверкало. Может быть, человечек его даже ощущал. По-своему. – Что именно? – Я словно был, а словно меня и не было. Ни ощущений, не мыслей. Этот платок я держу в руках, сколько себя помню! – Да-да, все четыре года… А теперь, встань, пожалуйста, обратно и не тормози процесс. – каждый раз одно и то же! – Я же помню, что было до этого! Я бежал по пляжу… О-о-о… тяжелый случай. Художник был парень с фантазией и придумал человечку жизнь, пока рисовал его. Теперь ее помнил и человечек, принимая ее за то, что было с ним до событий на картине. – Послушай… На самом деле, ты стоишь тут с того самого момента, как художник дорисовал картину. и… как все сложно… Давай я просто закончу то, что начал? Как мне надоело каждому выскочке все объяснять… – Я не хочу! Я хочу жить дальше! – Извини, не получится. А если ты сбежишь, я просто верну картину к изначальному варианту, после чего повторю все заново. Уже почти собравшийся бежать человечек раздумал и встал. На его лице была видна мучительная борьба, в которой он, так или иначе, проиграет.

Вот уже год я занимался тем, что оживлял картины клиентов, заставлял действующих персонажей на картине сделать ту, или иную вещь, после чего вновь ее замораживал. Такие и были заказы – изменить положение персонажей, убрать того, или иного. Снять одежду – это даже почаще обычного. Ну и нет проблем! Оживлял, договаривался с нарисованными существами, после чего отдавал картину довольному заказчику. Но время от времени случались и подобные диалоги. Персонаж, осознав себя, умирать опять не хотел.

– Послушай. – сказал я ему. – Выбор здесь такой – либо я замараживаю картину, либо… мои силы рано или поздно иссякнут сами. – Но ведь должен быть выход? Да что ж они повторяют эту фразу раз от раза? – Нету. Все, у меня кончается терпение! Или ты встаешь, как стоял, либо я достаю зажигалку… – Нет! Постой! Я согласен. – писклявый человечек грустно кивнул и встал в прежнем положении. – И улыбку, улыбку! На прежнем варианте ты широко улыбался. Вот. А теперь замри…

Легкое головокружение, и чувство, словно из кончиков пальцев, направленных на картину, вылетают комки пуха. Картина вновь замерла, человечек перестал двигаться. На его лице была… если это, конечно, можно назвать улыбкой, то это улыбка. Какая-то непередаваемая печаль, сквозь которую он выдавил из себя это движение лицвых мышц, не оставляло сомнений по поводу его душевного состояния. Ну и ладно. Кто я – психолог? Лицо спишу на издержки работы. Если клиент доплатит, то куплю книжку анекдотов, оживлю картину, прочитаю их писклявому, чтоб повеселился. Что с него взять?

Я вздохнул, встал и подошел к столу, налил себе стакан воды. Одной работой меньше. За сегодня я планировал сделать еще пять картин, но этот проклятый человечек меня утомил.

Взяв следующую картину, я подошел к креслу и сел в него. Осмотрев изображенную на ней сцену казни, я улыбнулся. Тут уже будет поинтереснее… И тут… что-то изменилось. Только я сел в кресло, как мне показалось, что я сижу здесь уже очень, очень давно. Но этого «давно» словно не было. Я смотрел на картину и словно не видел ее…

– Будь добр, убери ее куда-нибудь. – внезапно послышался голос. я обернулся. Одной стены моей квартиры не было, вместо нее была огромная рамка, словно для картины, через которую на меня смотрело лицо великана. На носу у великана были очки. Длинные волосы спадали с плеч. За его спиной виднелась комната с жутким бардаком художника. – Убери картину куда-нибудь. Можешь под диван. Вот так. А теперь… ну, что еще?

Машинально положив картину с креслом, я встал и подошел к отсутствующей стене. – Что происходит? – Эх, еще один… Послушай, мне надоело каждому из вас объяснять подробно, поэтому вкратце и быстро: ты – персонаж картины, я человек, который умеет их оживлять. Меня попросили освободить тебе руки. Картину ты убрал твои руки теперь свободны. Давай, садись обратно и покончим с этим. – Постой… нет! Великан вздохнул и что-то пробурчал себе под нос. А я был в полном смятении: – Нет, нет!! Это я оживляю картины! Я не могу быть… как же так? – Очень просто. Послушай меня… – Я же все прекрасно помню! Я – Александр Гринчеевский, только что закончил очередную работу! Вчера был в ресторане "Красные шишки", а сегодня вечером собирался к друзьям! Я не могу быть персонажем картины! – О господи… – великан вздохнул и поправил очки. – Да-да, рисовавший тебя художник обладал прекрасным воображением, я это вижу. Садись давай обратно в кресло и покончим с этим. В его голосе я услышал свои собственные интонации. Неужели это конец? И это все? Я так и просижу всю жизнь на диване, уставясь в потолок? А все мое прошлое – это лишь фантазия очередного художника? КАК ЭТО МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ??? – Но ведь должен быть выход… – я говорил это и сам же слышал, сколько в моем голосе безнадеги. – Нету выхода. Если попробуешь убежать, или будешь упрямиться – картину я сожгу. Давай, быстро на диван! Шмыгнув носом, я побрел к дивану. И вдруг мне стало страшно. Неужели это мои последние движения в этой жизни? А что будет, когда картина будет разрушаться? Выцветет краска, порвется холст? Что будет со мной? Ответа не было и получить его было не от кого. Сев на диван я услышал деловое:

– Так, так. Левую ногу повыше, ага. Приготовься… Ах да – и улыбку, широкую довольную улыбку! Ты улыбался. Вот так, прекрасно. Теперь замри.

2. Штаны

Чертовы штаны, сшитые Леви, ужасно жали зад, раскаленный песок жег сквозь них лодыжки, пыль била в глаза, не стесняясь очков. Ах да, еще этот чертов геккон на спине опять начал щекотать меня хвостом.

Черт меня подери! Еще раз попытался его стряхнуть – безуспешно, новые штаны не давали мне даже повернуться, чтобы закинуть руку. Леви Страусс загнал мне их за два доллара десять центов… Душу выбью у этого сукину сыну, когда вернусь обратно в город! Винтовка рядом грела руку. Я лежал на одном месте уже около часа, начиная медленно поджариваться на слепящем солнце. По информации, слитой от хорошего друга, по дороге передо мной, в это время должен ехать курьер в дилижансе, везти ларец с долларами в банк в Блинк-Флигвуде… Денег много, а охранников – всего двое… Вот и лежал я, посасывая весьма второсортное виски из вляги, которое уже начинало подходить к концу. Черт… Лично бы задушил тех, кто посылает курьеров с деньгами в такое пекло! Сплошное издевательство. Еще и этот чертов геккон… Ну-ка тихо! На горизонте клубилась пыль. Наконец-то едет, родимый! Я взял в руки винтовку, проверил патрон – все в норме, все заряжено, все наготове. Еще чуть ближе… так… вдох-выдох…

Громкий выстрел прозвучал в прерии, подобно грому. Лошадь одного из охранников завалилась на бок, придавила собой всадника. Второй выстрел снял другого, прямо в голову. Лошадь продолжила скакать, везя его за собой, зацепившегося ногой в сбруе. Дилижанс продолжил свой путь. Что же, его проблемы… Еще одним метким выстрелом я выбил кольцо, крепящее колесо – дилижанс тут же завалился набок и полминуты был объят густым покровом пыли. Потом из дилижанса вышел человек. Был он в коричневом костюме в клеточку, ужимавшем его со всех сторон и в такой же кепке. Обычный клерк, волею судьбы оказавшийся на мушке моей винтовки.

– Руки к небу. – Н-не стреляйте, сэр!! – Где деньги, которые ты везешь? – Сэр, о-они в д-дилижансе, п-под сиденьем! Не стреляйте! – Если не соврал – не буду. Стой тут.

Я опустил ствол и неспеша пошел к дилижансу, все страдая от ужасного жима ниже пояса. Послушайте меня… Никогда не покупайте штаны у Леви Страусса, слышите? Не повторяйте моих ошибок… Вот и сиденье, вот и сундучок. Мелкий замок, отпирающийся ногтем… О да! Вдруг, я услышал тихий шорох снаружи и через секунду в боку дилижанса появилось отерстие. Хм, а клерк то не промах… Нет, промах конечно, ну и слава богу. Резко оттолкнувшись, я боком вылетел из дилижанса, на лету доставая кольт из кобуры. Вернее… я должен был пантерой вылететь из дилижанса, ловко достать на лету кольт и метко, еще до приземления, всадить в этого чертового клерка пару-другую пуль, но… чертов Леви Страусс! – В-встать!! – у клерка была полуистерика. Он держал свой револьвер двумя руками, дрожащее дуло смотрело на меня, кепка слетела. О, а он еще и рыжий. Я валялся у дилижанса, неловко вывалившись из него – штаны не позволили мне выпрыгнуть. Вывалиться – это на здоровье! Загнутая штанина, ко всему прочему, зацепилась за крючок внизу двери а отцепиться не соизволила. Я потянулся за Кольтом. – Р-руки! Чтобы я их видел! – Ну и что ты собрался делать? Ты же видишь, что встать я не могу, а убить меня у тебя кишка тонка, это очевидно. Ты и в дилижанс со страху пальнул, а теперь? – Н-ничего!! – Что ничего? Слушай, друг! Давай ты поможешь мне встать, и мы оба дружно разойдемся по домам? – я откровенно врал. Мне нужно было его отвлечь, достать кольт, на котором я сейчас так удобно устроился правым боком, снять его и отправиться медленно и со вкусом душить Леви Страусса его же собственной продукцией. Или, может на кол посадить? Там видно будет. – Ы-ы-ы-ы-ы! С ума сходит, что ли этот рыжий? Вдруг начал прыгать на одном месте. Потом пальнул в меня, особо не целясь. Пуля выбила землю в полуметре от моей головы. – Спокойно, спокойно, рыжый! Не тушуйся! Как тебя зовут? – З-заткнись! Если бы не ты, то… – бах! еще одна пуля просверлила землю чуть ближе к моей драгоценной макушке. – Мне было поручено отвести эти проценты Марти! Я бы получил повышение! И тут – ты! Ты сам не знашь, на кого напал! Еще одна порция свинца нашла свою обитель в жарком песке прерии. Мать моя… Так его чертово повышение по службе так из себя вывело? Куда катится мир… Моя рука наконец нашла рукоятку Кольта, я всадил в этого клетчатого рыжего сумасшедшего две пули. Он лег. Еще примерно минут я десять ерзал, пытаясь освободить штаны. Интересно, что за Марти? Не слышал о таких банкирах. Забрав сундучок с деньгами из дилижанса, я пошел на юго-восток. Там, в десяти милях отсюда я оставил свою лошадь. Оттуда в город – поделиться деньгами и заодно проставить виски другу, выведшему меня на этот дилижанс.

Дня через два я лежал на удобной мягкой кровати в номере салуна Смитти и просто отдыхал. Утром я заказал в номер пару девок, а пока время просто полежать… А вот и шаги за дверью. Девки были высокие, с щетиной и пахли двух-дневной утомительной дорогой и сигаретами. В руках у них было по револьверу, об их намерениях долго догадываться не приходилось. Резко повернувшись и оттолкнувшись сапогами от стены за кроватью, я кувыркнулся с кольтом за диван и выпустил пару пуль в этих ублюдков. Вернее… я должен был ловким смерчем развернуться, совершить молниеносный толчок от стены за диван и оттуда гостепреимно угостить господ свинцом, но… чертов Леви Страусс!