Сенька-гармонист

– Да при чём тут компьютер, Бекбишева?!

– Да при том! Если тебе ещё не известно, Гольфстрим начал менять своё направление, и весь климат на нашей Земле в скором времени в корне поменяется.

– А почему он стал менять своё направление?

– А потому, Зарубин, что все мы, то есть человечество, бездумно стали относиться ко всему окружающему. А если проще, к примеру, чтобы тебе было более понятно, взять ведро солярки и вылить в ваш колодец. Что будет с этим колодцем?

– Ну ты даёшь, Бекбишева! Что же там будет?

– Ясно что.

– А при чём тут ведро солярки?

– А при том, Зарубин, что в океаны и моря уже вылили миллионы тонн нефти и всякой гадости и продолжают лить. Так что скоро не только весь климат поменяется, а как бы что не похуже случилось.

– Вот дела! Значит, моя бабка правду мне говорила, что раньше у нас в ноябре снег валил и Волга замерзала, а сейчас чуть ли не до декабря всюду слякоть.

– Да включи ты свет, в конце концов, Зарубин!

– А сама что, не можешь включить?

– Не видишь – я занята?

– А я, значит, тут так стою и прохлаждаюсь.

– Ну, не желаешь, так и не надо! Я всё равно свою работу закончила, – и Аллия стала неторопливо собирать со стола свои канцелярские принадлежности в школьный портфель, набитый учебниками.

– А знаешь, Зарубин, – задумчиво проговорила Аллия, – в скором времени эти портфели с учебниками носить в школу не надо будет.

– Ну, про это я знаю – школьные планшеты будут. Только вот не знаю, лучше это или нет: учебники с тетрадями, как мне кажется, выглядят более… натурально, – и, положив линейку с карандашом на исписанный лист ватмана, весело подытожил: – Ну вот я и всё.

Бекбишева неторопливо подошла к большому окну, по которому уже вовсю барабанил сильный дождь, и, покачав стул у парты, осторожно присев, продолжила:

– А ещё знаешь, что в недалёком и далёком будущем будет?

– Я как-то фантастикой, Аллия, особо не увлекаюсь.

– Ну и зря, – печально проговорила Бекбишева.

– Ну и что же там, в этих необозримых далях будущего, будет?

– А тебе интересно?

– Ну, предположим, да.

Аллия, немного поколебавшись, словно окунаясь в бездну времени, тихим голосом продолжила:

– Не будет никаких машин, поездов, пароходов, самолётов.

– А куда же всё это подевается? – открыв рот, заинтересованно перебил её Валера.

– Да никуда, они просто станут не нужны.

– А что же будет взамен?

– Взамен будут летающие тарелки различных размеров и зеркальные шкафы.

– А со шкафами этими что будут делать? – улыбаясь, спросил Зарубин.

– А ничего, просто в него войдёшь – и выйдешь там, где пожелаешь. Эти шкафы будут стоять всюду – в домах, на улицах, но они будут маломощны, для небольших расстояний. А если тебе, например, надо из Тюмени во Владивосток, то нужно будет сперва очутиться на вокзале и там, зайдя в большой зеркальный шкаф, уже выйдешь в том месте, куда ты пожелаешь переместиться.

– Ну ты даёшь, Бекбишева! – восхищённо улыбнулся Зарубин.

Аллия, встав со стула и войдя в некий транс, подняв руки и устремив свой взгляд поверх Зарубина, громким голосом продолжила:

– Люди будут выглядеть по-другому – не так, как сейчас, будут жить на Луне, на Марсе, через космические порталы можно будет попадать в любой край Вселенной. Не будет никаких кладбищ…

– А куда же будут хоронить? – с округлёнными глазами прокричал Зарубин.

– Да никуда никого хоронить не будут, человек будет жить вечно, – тоже прокричала в ответ Бекбишева. – Человек будет жить столько, сколько пожелает, но при этом само человечество потеряет своё свойство к размножению, просто каждый сможет научным способом повторить своё «я», даже из небытия, хоть сгори он дотла, хоть разорвись на мелкие кусочки.

Зарубин, как-то странно посмотрев на Аллию, улыбаясь, тихо проговорил:

– А ты, это… когда в последний раз была у психиатра?

Бекбишева с приподнятыми руками, во всём своём грациозном великолепии ясновидящей, словно поперхнулась и, указав на дверь указательным пальцем правой руки, гневным голосом прокричала:

– Вон! Вон из класса, с этими обломками стульев – в учительскую! – подбежав к столу, схватив ключи, быстро пошла к дверям, раздражённо говоря: – Это же надо, вот дура, нашла перед кем откровенничать! Да они же все обезьяны с двумя извилинами в голове.

Опешивший Валера, поняв, что сказал лишнее, быстро похватал обломки стула и чуть не бегом последовал за Бекбишевой.

– Аллия! Аллия! Да я пошутил, ладно тебе, прости.

Подойдя к дверям учительской, быстро найдя в связке нужный ключ, Аллия открыла дверь, и они вошли вовнутрь.

Первое, что услышали и увидели, – это оглушительный раскат грома с многоярусными вспышками молний, сверкнувших прямо за большим окном учительской, и ливень, такой ливень, который, наверное, бывает раз в сто лет.

Плавно закачавшиеся пол, стены, потолок с люстрой, шкафы со стеллажами, столы, стулья словно запели, загудели на разные лады пронзительными звуками небывалых нот.

И с очередными раскатами грома передняя стена с большим окном словно растворилась в никуда, и Бекбишева с Зарубиным увидели впереди себя в глубине парка в небольшом пустующем пространстве нечто сверкающее, невообразимое, непонятное.

От увиденного Аллия и Валера словно окаменели вдруг, закружившись в бешеном водовороте с пронзительными криками, очутились рядом с этим нечто в форме приплюснутого продолговатого шара. И этот шар вместе с ними находился как бы под огромным перламутровым зонтом, где не было ливня, а стояла невообразимая тишина с какими-то необычными перестуками, которые впоследствии, как ни старались, Бекбишева и Зарубин воссоздать доподлинно так и не смогли.

Последующие действия, которые происходили вблизи этого шара, были не менее ошеломляющие.

Плавно ушедшая в сторону верхняя половина шара представила завораживающую картину: мириады мерцающих внеземных мотыльков в бешеном темпе вращались в противоположные стороны друг от друга. Несмотря на оцепенение и удивление, у Аллии с Валерой была такая лёгкость во всём теле, что, казалось, взмахни руками – и взлетишь над школьным парком.

И вдруг всё происходящее в нижней половине шара замерло и стало, бурля, превращаться в некое подобие существа, медленно выныривающего из этого сверкающего водоёма. Удлинённое узкое лицо с крючковатым носом, выпуклыми глазами, покатым лбом, провисшими ушами, с большим разрезом рта, где, словно кривым частоколом, торчали зубы. Волосы на голове вроде были и вроде как нет – вся верхушка головы была похожа на полуобдутый ветром одуванчик. И всё это, медленно вытягиваясь из приплюснутого шара, сверкая, вибрировало, скрежетало и верещало, как будто некто невидимый, быстро-быстро всё это скрепляя, зажимал, прикручивал и выдувал.