Секта Ушельцев. Основано на реальных сновидениях

– Тебя это не устраивает?

– Пожалуй, я возьму пример с тебя и не отвечу пока на этот вопрос. Я тоже не ко всем разговорам готова в данный момент. Позже поговорим об этом, хорошо?

– Как скажешь. Будем считать, что у нас ничья, один-один, по секретам.

Отношения явно портились, и я был рад такому повороту. Он давал возможность передышки, и мы решили отвлечься походом в музей. Благо был прекрасный повод. В Новороссийске временно была часть экспозиции московского Музея Востока, причём самая любимая мною часть – картины Николая и Святослава Рерихов. Я обожал живопись с детства, приученный родителями к музеям и выставкам. Мария оказалась не менее страстной поклонницей Рерихов в частности и знатоком живописи в общем. По дороге мы поделились своими предпочтениями в этом виде искусства и у нас оказались многочисленные совпадения: Куинджи, Тагор, Рерихи, Сомов, Билибин, братья Коровины, Саврасов и многие другие живописцы были близки по восприятию и мне и Марии. За разговорами о художниках и их творчестве мы немного расслабились и отвлеклись от проблемной утренней беседы.

Картины, выставленные в небольшом выставочном домике на другой стороне набережной, прямо около портового шлюза, были мне знакомы с детства. А Мария видела их впервые в оригинале. Её взгляд на некоторые полотна был таким одухотворённым, что картины готовы были ожить, растаяв от тепла, льющегося из глаз моей спутницы. А посмотреть было на что. Горные пейзажи Николая Рериха завораживали и заставляли смотреть на них, не отрывая глаз. Рядом своеобразные портреты и зарисовки восточных деревень и небольших городов его сына Святослава. Как жаль, что самый крупный музей Николая Рериха и большая часть картин мэтра и его сына, находится в Нью-Йорке.

Мы с Марией глазами новороссийского уличного художника

В Москве тоже создали музей Рериха, но экспозицию музея Востока через некоторое время вернули обратно на бульвар. Конечно, за, более чем пятьдесят лет творческой деятельности, Николай Константинович написал столько полотен, что хватило бы и на десяток музеев. Но невозможно быть одновременно и в двух московских музеях и в питерском музее семьи Рерихов и тем более в Риге или Нью-Йорке, где так же собрано немало картин величайшего из людей. Поэтому я с удовольствием рассказывал Марии о картинах, которые ей не довелось пока лицезреть, из экспозиций литовского и американского музеев. В питерском она была сама и с тех пор мечтала посетить московские музеи. А получилось так, что один из них сам нашёл её в Новороссийске. Всего знатоки насчитывают более 7000 картин Рериха-старшего. Мне же всегда очень нравились его горные пейзажи. Таких гор не писал больше никто. Его Алтай, Гималаи, горные озёра и деревушки были необыкновенно выразительны и врезались в подсознание с требованием найти их и побывать в этих местах лично. Чем я, одно время, с удовольствием занимался. Мои собственные поиски Шамбалы, я начал с маршрутов Рериха и сэкономил лет десять-пятнадцать жизни, минуя ошибки его экспедиций.

Конечно же, мы с Марией дошли и до разговоров о поисках волшебной Шамбалы и до смысла жизни и устройства Мироздания. Нормальная среднестатистическая женщина в этих местах начинала зевать и смотреть на часы, а Мария, напротив, оживилась. Всё, что было связано с поисками неизведанного, не уложенного учёными в стройные ряды наук, интересовало её гораздо больше ювелирных украшений и дорогих автомобилей. Это нас объединяло и окончательно сняло бывшее утром напряжение.

– Так что там твой друг говорил про Верховного шамана всея Руси?

– Лёшка мне льстит. Просто он был свидетелем того, как во время совместных камланий на Алтае, несколько очень уважаемых шаманов признали меня своим гуру. А я всего-то лишь рассказал им о своих путешествиях и вынесенных из них моих личных пониманий мира и мироустройства.

– Что же такого ты им сказал?

– Это невозможно повторить. Всё было экспромтом. Мы сидели уже долго у костра и, видимо, огонь развязал моё подсознание и я выдавал всё, что там отложилось, пропуская попутно через мясорубку сознания. Получилось красиво. Наверное. Сам не очень помню, всё было как в тумане. Из меня лился рассказ, который я контролировал процентов на двадцать. Остальное было следствием полного расслабления и следами увиденного и услышанного на Тибете и в других моих путешествиях.

– То есть мне, чтобы услышать твои откровения, надо разжечь огромный костёр или достаточно тебя напоить?

– Ну, напоить не получится. Спиртного я не употребляю.

– Давно?

– Да я толком никогда и не пил. Так, мог поддержать компанию в очень редких случаях. И то одной-двумя рюмками текилы или хорошего коньяка. Ничего другого не пью вовсе.

– Даже пиво?

– Особенно пиво. Это самое вредное, что можно придумать для мозгов и в целом для здоровья мужчины.

– Поэтому ты так хорошо сохранился в интимном плане?

– Возможно. Рождённый пить, любить не может, – переиначил я известную пословицу, смягчив концовку. Но, возвращаясь к путешествиям и смыслу жизни: а не желаешь ли поехать со мной? Я планирую довольно-таки длительное путешествие на машине. Через Урал, с остановками там в моих любимых местах – Иремель-горе и Медвежьем озере; далее Алтай с походом к Аккем-озеру и потом на Байкал, где будем кое-что искать. То, что ищут все, но найду только я.

– Самоуверенный какой. Я бы очень хотела, но не могу.

– Отчего? Все экспедиционные расходы я беру на себя. Ты, вроде бы, ничем не связана, ни к чему не привязана? Поехали!

– Нет. Я не могу пока тебе всё рассказать, но просто нет. Не рассчитывай на меня. Это была бы прекрасная поездка, вне всяких сомнений. Но тебе лучше взять с собой кого-нибудь из своих сыновей. Это было бы очень правильно и для тебя и для них.

– Обещаю об этом подумать. Хотя в мыслях своих, я и так беру их с собой всех сразу. Но, не только от моего желания это будет зависеть.

Домой шли молча. Каждый думал о чём-то своём. Благо тем для размышлений было много. Мне не давало покоя то, что скрывается за скрытностью Марии. Чем она ещё занимается, чем живёт, что не пускает её в экспедицию. Притом, что глаза при описании маршрута поездки блестели сильнее, чем у меня. Попытки вывести ей на продолжение разговора на эту тему прерывались на корню, и я оставил их. Мария шла, привычно разглядывая морские волны. Казалось, что взгляд её безмятежен и чист, но, уже немного понимая выражение её лица, я видел, что она напряжённо думает о чём-то, лишь для видимости разглядывая что-то среди волн или на чистом синем небосводе.

Проходя мимо магазина, я решил туда заскочить и к своему собственному удивлению взял среди прочего бутылку дорогого коньяка. Маленькую, но двум непьющим особам вполне достаточную, чтобы удивить друг друга новыми откровениями.

Мария улыбнулась, увидев мою покупку.

– Значит, не пьёшь? – ехидно прищурилась она.

– Совсем. Не знаю, что на меня нашло. В Новороссийске ещё ни разу не притрагивался к спиртному.

– Всё когда-то бывает первый раз. Кстати, я тоже. Единственный и последний раз выпила на выпускном вечере в школе. Было так плохо, что с тех пор ни-ни.

– А со мной выпьешь?

– Да, но немного.

– Так тут много и нет.

– Да ты алкоголик!

– Пусть будет так.

– Ладно, спрячь, пока патруль не увидел. А то посадят за совращение алкоголем, вон дети бегают вокруг.

Не так давно принятые законы не запрещали людям пить хоть до потери пульса, но даже показывать бутылку со спиртным детям до 14 лет запрещалось. Дети сами могли и смотреть на них и пробовать содержимое, а вот взрослым при этом лучше было рядом не находиться. Сроки были большие. Правда, по этой статье ещё ни разу никого не посадили. Все откупались. Но стоило это очень дорого, примерно как раньше откупиться от ГИБДД за вождение в нетрезвом виде.

Глава III

Бегство

Воображение важнее знания. Познание ограничено всем, что мы сейчас знаем и понимаем, В то время как воображение охватывает весь мир, и всё, что человечество когда-либо узнает и поймёт.

Коньяк сделал нас с Марией на какое-то время даже ближе, чем две ночи ураганного секса. По крайней мере, мы стали обсуждать то, что до сих пор не отваживались. Да и делали это не с серьёзными лицами, понимающими глубину проблем, а легко и непринуждённо. По-дружески. По-семейному, в лучшем смысле этого понятия.

– Так как, ты говоришь, звали твою самую любимую жену?

– Татьяна.

– Итак, она звалась Татьяной… И каково это – уходить от любимой женщины, которая умоляет тебя остаться?

– Она не умоляла. Просто хотела сохранить семью. Возможно, попытаться вернуть угасшие отношения.

– И что она для этого делала? Просто интересно как женщине. Вдруг пригодится.

– Маленькие женские хитрости: одела для решающего разговора платье, в котором она была просто божественна. Взгляды, прикосновения, голос. Она была уверена, что мне не устоять. Она знала, что я люблю её, но не понимала, что моё решение уже давно и безвозвратно принято.

– Но, почему? Откуда такая безвозвратность?

– Это долгая история. И так вот со стороны мало кому понятная.

– Сейчас было обидно. Мне показалось, или ты назвал меня туго соображающей?