Отработанный материал. Тень защитников Отечества

– Сейща доедем, пять минут подажжи, – с простецким татарским акцентом ответил водитель. – По парку не разгонишь-шься.

– Здесь явно что-то не так. Не пойму только, что. Расскажите мне, как всё произошло, парни, – женщина повернулась назад, к нам. – Только не врите!

– Я ничего не видел! Богом клянусь! – снова стал креститься рыжий.

– Мы сидели на берегу, пили, ну, это, водку. Не осуждай сразу, слушай, – извиняющимся тоном отозвался Андрюха. – Мы в учебке вместе служили. Оттуда я – в Афган, а парни в Союзе дослуживали, всех в разные места судьба кинула. Сегодня у нас день расставания, очередная годовщина. В этот день я ушёл на войну, за речку ушёл, в Афган, а парни остались в учебке. Ну, мы отмечали.

Фельдшер раздражённо фыркнула:

– Я поняла, что вы отмечали, это заметно!

– Не серчай, слушай, – союзнически продолжил Андрюха. – Мальчишка этот пришёл с сестрой. Он с разбега нырял, прыгал. Бывало, с бордюра бассейна. Или с берега. А девчонка с игрушкой смотрела на него, смеялась, кричала что-то…

– Говорите по сути, пожалуйста, – требовательно заявила фельдшер.

– Раз, вижу, пропал мальчик, не выныривает долго. Время идёт, а он всё над водой не появляется! Я забежал в воду по грудь, примерно туда, где он нырял, стал шарить руками по дну, – Андрюха вытянул перед собой руки и зашевелил пальцами, имитируя, что ощупывает дно бассейна. – Пусто. Нырнул сам, прям так, в одежде, подальше от берега. Снова пусто. Нырнул ещё, и ещё.

– И? – заёрзала фельдшер.

– Нашёл его там, вытащил. Делал ему дыхание. Не помогло. Что ещё сказать? Не знаю…

Мы подъехали к больнице. Действовали быстро и организованно. Отнесли мальчика в приёмный покой скорой помощи, переложили его с носилок на стол, вызвали дежурного врача, проводили карету скорой на новый вызов.

Врач выставил нас за дверь. Низкий щуплый азиат, он писклявым акцентом попросил нас покинуть помещение. Мы вышли на улицу. Сели на холодные ступени бетонной лестницы, стали ждать.

– Может, доктор его оживит? Веришь в его способности? – заглянул мне в глаза Андрюха, вопросительно двигая бровями.

– Может, оживит, – пожал я плечами, прекрасно понимая, что чуда не бывает. Но всё же, надежда умирает последней.

Последней, но умирает.

Подошла мать мальчика. Выглядела она скверно. Низенькая, плоская. Дешёвый тёмный халат, зелёный полупрозрачный платок. Лёгкие серые тапочки на босых ногах. Судя по возрасту сына, ей должно было быть не более тридцати пяти, но выглядела она на все пятьдесят с лишним. Оно и понятно – работает дояркой в колхозе, отсюда и внешний вид. Заходить в приёмный покой женщина не решилась, смиренно села рядом с Андрюхой на лестницу.

Скоро этой женщине предстоит самое страшное для любой матери испытание – хоронить своего ребёнка. Ребёнка, которого она вынашивала, рожала, растила. Отдавала ему самое лучшее, окружала заботой, лаской, теплом. Верила, что он вырастит крепким, умным, достойным их рода мужчиной. Окончит школу, отслужит в армии, женится, родит ей внуков, обеспечит хорошую старость. Теперь этого не будет. Теперь она похоронит его на старом мусульманском кладбище на окраине посёлка. И всё. Всё?

– Ты его мама? Правда? – краснея, зачем-то спросил Андрюха, прекрасно понимая, кто она. – Извини. Прости. Недоглядели…

Женщина не шевелилась. Застыв каменным истуканом, она отсутствовала в нашем мире.

– Я ничего не сумел, растерялся, опешил. А Андрюха старался: нырнул, вытащил, откачивал, – чистосердечно признался рыжий.

На улицу вышел врач. Неслышно ступая мимо нас вниз по лестнице, он снял белоснежный колпак, опустил с лица марлевую повязку, стянул с пальцев перчатки.

Увидев врача, мы встали. В наших глазах теплилась надежда. Но медик потупил взгляд, развёл руками:

– Вы сделали всё, что могли, но… всё было бесполезно. Нырнув, мальчик ударился головой о бетонное дно бассейна и сломал позвоночник. Все попытки спасти его были тщетны. Он скончался сразу, под водой…

Мать мальчика заревела дурным голосом, закашляла, сорвала с головы платок и начала заталкивать его себе в рот. Врач схватил её за запястья, силой опустил её руки вдоль туловища, кинул нам через плечо:

– Вы, мужики, идите, незачем вам тут сидеть, идите своей дорогой. С женщиной мы поработаем, не волнуйтесь, мы ведь медработники.

Медик, поддерживая несчастную мать за талию, скрылся за пластиковой дверью приёмного покоя. Мы, мужики, дружно, как по команде, снова опустились на лестницу.

– Рай есть? – сглатывая непослушную слюну и сипло кашлянув, спросил Андрюха.

– Есть, Андрюх, надеюсь, что есть. И невинное дитя отправится именно туда…

Мой ответ вряд ли убедил Андрюху, вечного афганца-десанта, взрослого тридцатипятилетнего мужчину, главу семьи, отца двоих детей, в существовании рая. Скрестив руки на груди и уткнувшись носом в перекрестье широких запястий, он заплакал.

Кто сказал, что мужчины не плачут?

Плачут. Ещё как плачут!

*

Скоро – домой! Эта мысль грела Андрюху сильнее солнца, спирта и грелки – вместе взятых. Домой! К маме, пельменям, бане, девчонкам на дискотеке. Домой! Скоро домой!

Дом каждую ночь снился Андрюхе большим, светлым и наполненным приятными ароматами чудом. Чудом, в котором нет места оглушительным взрывам и багровой крови, бесконечному песку и неприступным скалам, вонючим портянкам и въедливым вшам. Чудом – без тяжёлых мыслей в голове и разбитых ботинок на ногах. Чудом – без веса пулемёта на плечах и переполненного боеприпасами РД не спине. Чудом, где правят мир и любовь.

– Андрюх, говорят, что мы уйдём из Афгана одиннадцатого февраля. Уйдём в Термез, к узбекам. А ещё штабные говорят, что кое-кто вместе с замкомандира полка полетит в Кировабад, в Азербайджан. Слыхал?

– Ну, слыхал. Много чего говорят. И про новую войну говорят, и про то, что дома, в Союзе, творится много непонятного, дурного, пакостного. Не знаю. Не верю я балаболам штабным. Они там нахватают слухов, а потом готовы болтать сутки напролёт, лишь бы на боевые не ехать, – отмахнулся Андрюха. – А вот моя мама пишет, что дома всё хорошо и спокойно. И маме я верю. Верю матери, потому что люблю её, и хочу к ней вернуться живым. А остальное – мне побоку.

– Везёт тебе, Андрюха. Тебе домой лететь. Думаешь, мне охота по этим азербайджанам-маджанам мотаться? Здесь они меня достали уже, – Витька поправил шапку на голове, ткнул пальцем в звёздочку посередине. Смешно сморщив лоб, потёр его ладонью. Крякнул, спрыгнул с брони на бетон, оправил китель, протянул вверх, товарищу, открытую для рукопожатия ладонь. – Как только вернётесь с рейда, вы сразу смываетесь через Пули-Хумри, через дороги Саланга в Союз. А мы ещё задержимся на пару деньков тут, в этом чёртовом Баграме.

– Красиво поёшь, соловей! Мы ещё на войну не уехали, а ты нас уже домой отправляешь! Сплюнь три раза!

– Да ладно, всё обойдётся! Не трясись понапрасну, солдат, – Витька излучал бодрость и оптимизм. – Знаешь, там, в суматохе отправки домой, мы можем и не встретиться, а попрощаться мне с тобой охота, так что, давай, братуха, пока, мерси боку!

– Пока! – Андрюха пожал Витьке руку, и, на секунду задержав взгляд на серьёзных серо-голубых глазах товарища, почувствовал его доброту и душевное тепло даже через сухую потрескавшуюся кожу пальцев.

Андрюхе вдруг захотелось сигануть к Витьке в объятия, обхватить его за плечи, потрясти и потискать приятеля, но он сдержал свой мимолётный порыв. Невозмутимо улыбаясь, Андрюха прикрикнул:

– И, слышь, ты! Боец, не позорь тут без меня наш славный парашютно-десантный полк! Понял?

– Понял! Не опозорю, обещаю!

*

Колонна встала на въезде в небольшой кишлак.

Люди – солдаты и офицеры – живыми и здоровыми возвращались с финального своего боевого выхода в Афгане, и они радовались, улыбались, расслабленно сидели на броне, каждый по отдельности окунувшись в свои мысли, размышляя кто о чём желает.

Андрюха, в составе своего отделения, жарился на башне последней в колоне БМП. Мечта о скорейшем возвращении домой занимала все его мысли, и ни о чём, кроме дома, ему думать не хотелось. Андрюха пытался спланировать свою дальнейшую, и уже сугубо гражданскую и размеренную жизнь.

Планы нарушил ротный. Оказалось, бритая наголо голова ротного думала совсем не о доме, жене и дочке, а о выполнении боевого задания.

– Ты и ты! – указал пальцем на Андрюху и Хохла ротный. – Ко мне!