Отработанный материал. Тень защитников Отечества

Мистер ушёл на балкон. Промёрзнуть, чтобы отрезветь, успокоиться, вернуться.

Чай пили молча. Настроение Мистера испортилось окончательно, глаза ненормально блестели, широкий лоб покрылся испариной, носки ступней сердито выстукивали об пол чечётку. Злую, лихорадочную, нервную. Чеченскую.

Я схватил Мистера за плечи, поднял за подбородок опущенную голову и, глядя ему в глаза, тихонько потряс:

– Всё получится, не переживай!

– Война, война ни фига не закончилась… Война тут, с нами. Но они не дождутся, мы не сдадимся… Мы их, Раяныч, порвём, сделаем… сделаем…

– Сделаем. Ты прав. Ни шагу назад. А сейчас, давай, спать иди, отдохни.

Поговорив с мамой Мистера, я объяснил ей, что к чему. Она, понимающе кивая, улыбалась мне, благодаря за многолетнюю дружбу. В ответ, поблагодарив её за вкусный ужин, я попрощался с Мистером и ушёл.

Утром по телефону Бабай записался на приём к главе администрации города и района. Вечером следующего дня мы с ним поехали в город, в администрацию.

Просидев два с половиной часа в коридоре на жёстких стульях, в кабинет к главе мы не попали. «Часы личного приёма граждан закончились», – объявил нам его помощник, откормленный молодой человек с зализанными вбок волосами, не пропустивший нас даже в приёмную. Конечно, кто мы такие, чтобы нас впустили «в святая святых» просто так, без недельного ожидания счастья увидеть главу живьём? Никто!

Но нам повезло. Мы, воспользовавшись оплошностью охраны, а нас никто не попросил покинуть здание, подремали в коридоре ещё полчаса и дождались окончания рабочего дня главы. Как только глава показался в коридоре, мы остались с ним нос к носу, решительно оттеснив его слащавого помощника назад в приёмную.

– Извините, товарищ начальник, что обращаемся к вам в коридоре, но простым смертным в ваш кабинет не пройти, – Бабай вложил в открытую ладонь главы нашу драгоценную бумагу.

– Как не пройти? – удивлённо вскинул мохнатые брови глава, человек достаточно возрастной, но опрятный, бодрый и вежливый. – Пожалуйста! Запишитесь заранее, лучше за неделю, или за две, и пройдёте.

– Мы – ветераны боевых действий. У нас срочный вопрос и нам необходима ваша поддержка.

– Хорошо, я выслушаю вас, пройдёмте в кабинет. Я даю вам три минуты.

Я заучил текст своего выступления заранее, и в три минуты уложился. Старался говорить без эмоций, и его подчинённых ни в чём не обвинять, представив их немного не разобравшимися в сложной ситуации.

– Товарищ начальник, нам нужна, прежде всего, ваша моральная поддержка. И одобрение нашего мероприятия, – прибавил к моему выступлению свои «три копейки» Бабай.

– Ну, и мы убедительно просим власти оплатить стоимость изготовления мемориальной доски. Вот документы на оплату, – совсем обнаглел я. – Айгиз погиб героем, защищая интересы нашего государства, и заслуживает памяти и потомков, и самого государства.

– Понятно, – глава бегло ознакомился с нашим «Планом мероприятий». – Хорошо. Я завтра попрошу мэра вашего посёлка выйти на фирму, в которой вы заказали мемориальную доску и оплатить расходы по её изготовлению. Сколько там нужно денег?

– Порядка пяти тысяч рублей.

Политик, стоявший у руля города и района почти двадцать лет, переживший на своём посту Андропова, Горбачёва и Ельцина, прекрасно понимал перспективу сотрудничества с молодыми и активными ветеранами, тем более для этого нужны были всего-то плёвые пять тысяч рублей. Он расписался в плане мероприятий.

– Отправьте ваш план по всем предприятиям посёлка, пусть все знают о таком важном событии, – предложил глава, снимая очки. – Сам я приехать не смогу, но присутствие своего заместителя и представителя военкомата – обеспечу. Довольны?

– Да, спасибо вам, до свидания.

– До свидания.

Мы покидали город радостными. Получилось!

Две недели, всеми правдами и неправдами, в рабочее и нерабочее время, мы с Бабаем готовились к мероприятию.

С начальниками цехов «перетёрли» мысль об освобождении ребят-ветеранов с работы на этот день «на после обеда». С заместителем начальника нефтегазодобывающего управления по социальным вопросам решили проблему с автобусом, трактором и музыкальной аппаратурой на озвучку. Договорились со спортивным залом, собрали команды и начали играть турнир. Прибравшись на кладбище, сходили к родителям погибшего. Обговорили детали сценария с директором Дома Культуры. Встретились с директором фирмы ритуальных услуг. Он под «честное слово» изготовил и отдал нам мемориальную доску, пожелал удачи и пообещал, что сам выбьет свои деньги у администрации.

В общем, к торжественному открытию мемориальной доски мы приготовили всё от нас зависящее. О чём и доложили на очередной встрече, где присутствовали мэр, его заместители, заместитель начальника нефтегазодобывающего управления и угрюмо промолчавшая всё совещание «фиолетовая женщина».

23 февраля 2001-го года. Раннее утро. Кэмэл, Лев и Саид, вооружившись лопатами, уехали на кладбище, проверить, не замело ли за ночь, открыта ли дорога, расчищенная бульдозером ночью. Руслан, заместитель директора предприятия, на котором Айгиз работал до армии, привёз на кладбище рабочих, они лопатами разгребли у обочины снег, организовали парковку, хорошо посуетились, помогли нам. Мемориальную доску Бабай поместил в железную окантовку, которую рабочие его цеха вмонтировали в стену дома между первым и вторым этажами. Мистер и я помогли подъехавшим звукооператорам установить и настроить аппаратуру, накрыли доску белым покрывалом, поставили тумбу под живые цветы.

К одиннадцати часам, как и планировали, у дома, где проживали родители Айгиза, собрались большинство местных ветеранов-«чеченцев»: семнадцать человек. Также подъехали разного рода начальники, заместитель военкома, мэр посёлка и «фиолетовая женщина» из администрации города и района. Школьников не было. Мэр, хоть накануне снова обещал нам «подогнать» школьников, сделал по-своему – наложил строжайший запрет на участие учащихся в мероприятии. Как мы узнали позже, он «опасался беспорядков из-за пьянства ветеранов». Видимо поэтому, целый взвод милиционеров окружил кольцом дом и перегородил проезжую часть. Людей, вместе с представителями сил правопорядка, набралось более ста человек. Нормально, сойдёт для сельской местности.

Первым речь толкнул мэр. Он, со скорбной миной на морде лица, сообщил, что проделывает огромную работу по увековечиванию памяти героев и регулярно помогает семьям погибших и умерших в разных войнах. Обещал поддержать любые патриотические мероприятия и поощрять активистов спорта и культуры. Обещал процветания посёлку, краю, улицам, и увеличения зарплаты бюджетникам. Обещал, обещал, обещал. Как обычно, болтал не по теме, преувеличивая и приукрашивая. Ну что же, у него работа такая – много говорить, мало делать! Никого не оскорбил – и то ему плюс!

Подполковник из военкомата говорил меньше и лучше. Он избежал командировок в «горячие точки», к молодым ветеранам относился сдержанно, с опаской, но держался по-свойски.

От молодёжи и ветеранов боевых действий выступил Бабай. Пять предложений, которые я подготовил для него накануне, он вызубрил досконально, и прочёл их наизусть.

Родители погибших поблагодарили всех, особенно мэра, за память, всплакнули.

«Фиолетовая женщина» не сказала ни слова. Она, крепко сжав тонкие бесцветные губы, стояла чуть поодаль, рядом с напыщенным начальником милиции.

Автобусы подоспели вовремя. Мы поехали на кладбище. Там тоже всё прошло согласно сценарию. Оттуда поехали на стадион.

В спортзале собрались зрители, ждали финала. Финал выдался классным, боевым, зрелищным. Мужики играли красиво, задиристо, мощно.

Финальный свисток. Награждение победителей, подарки и цветы родителям Айгиза, слова благодарности, фото на память и для будущих стендов.

Дело сделано!

В девять вечера, сидя на скамейке в раздевалке спортзала, я чувствовал необыкновенное удовлетворение от проделанной работы, радость за себя и за пацанов, за то, что мы сумели достичь поставленной цели.

Рядом, с кружкой водки в натруженных рабочих руках, улыбался Мистер. Вряд ли он вспоминал мэра, «фиолетовую женщину» и остальных участников противостояния «бюрократы против ветеранов», но точно думал о командирах и боевых товарищах, благодаря которым он из несмышлёного мальчишки вырос в зрелого, крепкого мужика.

Усман, прошедший и проползший чёртову Ичкерию вдоль и поперёк, участвовавший во всех мыслимых и немыслимых кавказских переделках, думал много, а говорил, по-обычному, мало. Говорил о погибшем в новогоднюю ночь взводном, которого очень уважал. О погибшем месяцем позже лучшем друге Сашке, которого очень любил. О сгоревшем в чёрную пыль весельчаке Толяне, который теперь часто снится по ночам и приглашает к себе в гости, в рай.

Усман говорил о чеченской чечётке, которая, однажды ворвавшись в нашу жизнь, планомерно выстукивает в ней свой смертоносный ритм, и уже никогда не отпустит.

Кэмэл пил молча. Большой и широкий десантник лишь раз за весь вечер выронил слово. «За любовь!» – ухнул он, залпом опустошая двухсотграммовый стакан водки.

Молчаливость Кэмэла объяснялась просто. Закрывая глаза, он вспоминал бой далёкого чеченского лета, где он, сам облепленный ватой и лейкопластырем, в жарком полубреду следил за перевязкой командира, легендарного полковника Шаманова, посечённого осколками мины в спину, плечи и руки. «Во, бляха-муха, ранили, бляха-муха!» – бубнил Шаманов. «Ранили!» – вторил ему Кэмэл.

Валера, яростный сторонник силового метода решения любых проблем, пил стоя. Клялся в верности молодой жене и мечтательно говорил о сыне, которого вырастит «в папу» и отправит служить в десантуру. Ещё Валера грозился настучать «по репе» дезертирам или откупившимся от армии, если им не посчастливится сейчас оказаться в спортзале.

Бабай, старшина по званию и складу ума, пёкся о еде и выпивке, чтобы всем хватило. Он наливал, разрезал, отламывал и накладывал. Командовал процессом, как привык командовать, будучи лучшим заместителем комвзвода бригады, окопавшейся на гребне сырого Терского хребта знойным летом 1995-го.

Мамонт откровенно грустил. Отсутствие вредных привычек заставляло его жевать чёрный хлеб и глотать невкусную минералку. Сыр, сосиски и копчёную колбасу ему, как непьющему, не выделяли. В ответ на голодный паёк, Мамонт закатил пылкий доклад о неладном состоянии желудка бойца, завалившего и зажарившего целую корову. Истекая слюной, он припоминал разрушенный Гудермес, сочные шашлыки и травку, которую курили все, даже такой джентльмен, как сам Мамонт.

Лев, Рыжий, Элвис и остальные пацаны лопотали, шумели, отмечали День Защитника Отечества. Отмечали свой праздник. Праздник памяти о лучших днях своей жизни.

Уже на улице, перед тем как разойтись, Усман попросил заключительного слова. Ему сунули в руки бутылку. Хлебнув с горла, Усман поморщился, вздохнул свежего воздуха и выдал:

– Что наша жизнь, мужики? Это рождение и смерть. Это взлёты и падения. Это восходы и закаты. Это детский сад и школа. Это армия и война. Это свадьба и дети. Это встречи и расставания. Это мы с вами! Мы, по судьбам которых Чечня отплясалась чечёткой, оставив в душе каждого свой, непохожий ни на чей другой, отпечаток.