И тогда я поняла. 95 честных историй о жизни как она есть

После этого быстрого ответа воцарилась тишина. Большая часть людей, находившихся в тот момент в комнате, каждый день проводят эксперименты с животными. В какой момент это стало нашей работой, рутиной? У каждого свой способ абстрагироваться. Я до сих пор помню свою первую мышь и экзамен по правильному усыплению животного. От твоих рук зависит уровень боли, и нужно уметь брать на себя эту ответственность. Никогда не забуду, как плакала Сашка, когда ей пришлось вымачивать уже мертвую мышь в стерильном растворе. Помню, как слушала лекцию, где в качестве экспериментальной модели использовали эмбрионы мышей, и испытывала облегчение от осознания, что мне с этим не работать. Вы только представьте, каково это – вскрывать беременную мышь? И, как будто читая мои мысли, буквально через неделю начальник дал мне задание – получить клетки из мышиных эмбрионов. К этому эксперименту я морально готовилась почти месяц. В безуспешных попытках абстрагироваться я неожиданно поняла, что не дает мне сделать это.

Пальчики. Пальчики и ногти. Вот ты смотришь на мышечный препарат человека – и для тебя это всего лишь коричневые волокна, источающие едкий запах формалина. Никаких ассоциаций с реальным человеком. Но стоит тебе посмотреть на пальцы, на запекшуюся кровь и грязь под остатками ногтей, как сразу же накатывает неприятное осознание, что это был человек, который дышал, чувствовал и мыслил. С мышиными эмбрионами происходит то же самое. Сначала кажется, что это просто белые фасолинки. Ты измельчаешь все лазером, а после присматриваешься, чтобы увидеть, что же там получилось. Среди этой белой массы глаза сразу выхватывают пальчики. И в твоем сознании эта «каша» превращается в живое существо. Пальчики – то, что не позволяет мне забывать, что я работаю с некогда живыми созданиями.

И когда, казалось бы, я к этому привыкла, меня отправили в лабораторию, в которой ставят эксперименты на крысах и собаках. На животных, которые все помнят. Я не знала, как с этим справиться. Как и не знала ответа на мамин вопрос: «А ты точно подумала, чтобы потом не плакать?» Времени думать у меня не было, и я просто пошла туда работать. За три месяца, проведенных там, я ни разу не рискнула посмотреть на этих собак своими глазами. Лишь изредка я поглядывала в монитор коллеги, который следил за их поведением по видео. Я знала одно: им не будет больно, но усыпить их придется. И мне бы не хотелось быть этим человеком. Кто-то может работать с собаками, но точно не я. Теперь у меня снова мыши, а точнее, сотни их душ на моей совести и страницах моей диссертации.

И тогда я поняла, что наука – это не только открытия. Наука – это еще и принятие. И порой оно дается слишком тяжело.

Я уж думал, ты не попросишь

Вика Слугоцкая

Санкт-Петербург – домик в лесу близ Ладожского озера

«Дотянуться до каждого темного угла и принести туда Свет»

Я сидела за стойкой администратора в гостинице и каждую свободную минуту строила планы, как побыстрее уехать навстречу сразу нескольким мечтам: первое соло-путешествие, Южная Америка, волонтерство с детьми, встреча с океаном и объятия с альпакой.

Но на пути, как камни поперек реки, возникало нагромождение нерешенных вопросов: деньги на билеты и проживание, выбор волонтерской организации, поиск подработки и так далее. Когда проблем слишком много, нужно превратиться в реку и неспешно преодолеть камни, пуская в сознание новые пути решения. Однако деньги – самый большой камень – оставались проблемой. Откладывать поездку на далекое будущее не хотелось, и мозг мгновенно заработал, соединяя воедино все, что могло помочь построить невидимый мост между Санкт-Петербургом и Лимой.

В тот же день, вспоминая разных людей из путешествий, я вспомнила один вечер в Харлеме в Нидерландах. Я с сестрой и Рейнауди – парнем, с которым мы познакомились на каучсерфинге, – сидим на кухне его пентхауса с бокалами белого вина. На его самодельных часах мигает «4:00». Он математический гений, окончил магистратуру в Кембридже, а мы с сестрой покрываемся мурашками от того, что случай привел нас к этому волшебному человеку. Мы долго говорили о мечтах и страхах, и в какой-то момент Рейнауди сказал:

– Пообещайте мне кое-что. Когда вы точно решите, чего хотите, и вам не будет хватать только денег для осуществления этого, я все решу.

Мы продолжали созваниваться, и я знала, что он не отказался от своих слов. Решено!

Свое послание я настрочила в эмоциональной эйфории, написав, что никогда не делала ничего подобного в своей жизни и приму любой его ответ, потому что даже для меня это too much, однако как-то он упоминал о своем желании помочь, когда придет время, и сейчас для меня именно такое время.

Ответ Рейнауди перевернул мое отношение к жизни: «Пришли фото паспорта, я все оплачу. Уже боялся, что ты не осмелишься написать!»

И тогда, получив это сообщение, сидя за ресепшеном с учащенным пульсом, преодолевшая оковы вечного «а если не получится», я поняла, что наш внутренний огонь – то единственно важное, что никогда не заменит ни одна золотая кредитная карточка, модельная внешность и дорогущие бренды. Это то, что позволяет тебе мечтать, исполнять эти мечты и гореть пламенем жизни. Ведь, имея все, можно не чувствовать и не хотеть ничего, а не имея ничего – можно быть бесконечно живым. В такие моменты вера в себя и в людей становится размером с весь земной шар.

Вылетая из Питера и сжимая в руках распечатанные билеты, я впервые за долгое время плакала от счастья.

Димка

ЛЕРА Кажура

Тольятти – Сочи

Новостной журналист

История, которая произошла со мной больше десяти лет назад, уже давно превратилась в байку для маленьких кухонь, костров и отпугивания «не своих». Иногда мне кажется, что в ней больше смешного, чем грустного. Иногда – наоборот.

Мне было 15, когда сестра познакомилась в интернете со странным парнем, у которого был еще более странный друг. Звали его Дима. Он был старше меня на четыре года. Небольшого роста, с маленькими ладонями и глазами, с длинными светлыми волосами, неаккуратно спадающими на плечи. Он много шутил, носил мешковатую одежду, картавил и постоянно курил. Мне он совсем не нравился, но, когда в первый же день Дима предложил отношения, я согласилась. Он был взрослым, а я – любопытной и, если честно, совсем еще несмышленой девчонкой.

Все было коряво с самого начала. Дима постоянно пропадал, а когда появлялся, рассказывал невнятные истории, на которые я охотно велась. Например, он часто упоминал про сестру-двойняшку, которую никто никогда не видел. Мы много целовались, но на секс он даже не намекал.

Я и сейчас хорошо помню, как сильно прикипела к нему, все прощала, строила планы. Мы вместе отметили Новый год. Я познакомила его со своей семьей и друзьями. Он учил мою маму водить машину. Навещал мою сестру в больнице. А через три месяца я узнала, что Дима – девочка.

В тот день мы сидели в машине с его близкой подругой. У нее было оранжевое лицо, черный пуховик и такие же черные ресницы. Без прелюдий и подготовки она, обнимая спинку автомобильного кресла, так и сказала: «Дима – девочка». И ничего больше. Пока мои подруги мечтали о мальчиках из параллельного класса, переживали о прыщах и месячных, я пыталась понять, как так получилось, что меня целовала девочка по имени Дима.

Уже потом я увидела ее водительские права с именем «Алена». Нашла ее родного брата, который рассказал, как родители пытались «вылечить» ее, но махнули рукой. Уже потом я нащупала под ее толстовкой эластичные бинты, которыми она много лет заматывала грудь третьего размера. Сошлось все. И вранье про сестру-близняшку, и то, как по-женски она держала бокал, и отказ от пресловутого секса. Но все это было потом.