Открой мне дверь. Выпуск № 3

Вскоре Васильич, занятый произнесением тостов, перестал вообще обращать на меня внимание. И с каждым его новым стаканом я всё больше понимал, отчего у него такое старческое, измученное лицо. Явно не способствуют здоровому цвету лица постоянные послесовещательные заседания за обильным столом. Но это часть работы, труда в этой сфере деятельности. И, похоже, он был ударник…

А я насыщал свой организм белками и углеводами старательно, целенаправленно. И, может быть, где-то подспудно, в глубине сознания, блуждали мысли, что я вот тут жру, а настоящие люди борются за светлое будущее. Отстаивают свои жизненные позиции. Не боятся ни холода, ни голода.

Что-то подобное могло мелькать в сознании, но наголодавшийся организм не допускал близко к сердцу «крамольные» мысли.

Да, где-то в неведомом пространстве принципиальные журналисты вели расследования экономических преступлений, рисковали жизнью ради правды, истины для. Снимали репортажи и писали массово читаемые статьи.

А я, как бы их соратник и коллега, сидел в тесном кругу плевавших на их потуги правителей жизни. И, казалось мне, они, эти властные люди, были правы: в любых обстоятельствах благополучие им не изменит, не может произойти что-то такое, чтобы они почувствовали себя неуютно. Словно это благополучие им завещано без учёта времени, навсегда, вовеки веков – что бы там против них ни задумывали и ни замышляли их недруги. Чтобы ни происходило, они всегда наверху, над народом, над его проблемами. Я жрал икру, то чёрную, то красную, просто ложкой. Запивал десятью разновидностями лимонада и в это время, выбирая кусок шашлыка побольше, особо не раздумывал о том, что всё-таки когда-нибудь должна наступить чудесная эпоха, когда все люди в зависимости от их потребностей и способностей будут есть всё, что захотят, пить сколько хотят. И начнёт на родной земле расцветать, как весенние сады, справедливость. Будет колоситься в полях рожь и пшеница как символ могущества любимой Родины.

Евгений Колобов

Евгений Витальевич Колобов родился в 1955 году в семье военнослужащего. С 1972 по 2002 годы проходил службу в разных должностях в Вооружённых силах СССР и Российской Федерации.

Победитель Гран-при на международном конкурсе «Янтарный берег», призёр многих литературных конкурсов. Член Интернационального Союза писателей с 2019 года.

Финская рапсодия

Вторая стрелковая рота 18-го пролетарского стрелкового полка из последних сил торопилась занять обозначенный командованием рубеж перед замёрзшей, наверное, в это время рекой. Сотня красноармейцев после дневного марша должна оборудовать полноценную оборону, то есть защитить полк от возможного флангового удара финских вооружённых сил.

Кепарик, боец, призванный, как и все, три месяца назад, переставлял ноги по финской территории навстречу всё более холодному ветру. Команды взводных «Подтянись!» уже никого не подгоняли. Поле, на которое вышла 122-я, густо засеяно камнями разной величины. Одни камни прятались под снегом, другие торчали, достигая головы Кепарика. К такому можно было прислониться, на минутку укрыться от злого встречного ветра. Сил не хватало даже на ругательства. В этом Кепарь был признанным авторитетом. Призванный из города Ростова-на-Дону, за три месяца службы он так и не сдружился ни с кем из сослуживцев. Медлительные и туповатые, по мнению Кепарика, крестьянские парни держались вместе, над хилым Копаловым смеялись и допускать его в друзья-приятели не спешили.

Вот и сейчас они тупо шагали, оступались, поддерживая друг друга, помогая встать упавшим. На их лицах Кепарь читал мысли: «Ну что ж, идтить так идтить». Наступив на невидимый под снегом камень, Кепарь отчаянно выгнулся, стараясь удержаться, но в колене что-то хрустнуло, и Саня рухнул, зная, что никто не поможет. Он с трудом встал, опираясь на винтовку.

Етить-колотить, теперь ещё колено! Чтобы отвлечься, он стал вспоминать своих друзей-приятелей. Шумные, быстрые, как ножи, которые каждый таскал с собой. Компания, принявшая сироту Саню Копалова, была молодёжная. Она спасла от «сумы», а от «тюрьмы» спасла армия. Хотя тюрьма никуда не денется. Главное, только разобрался, как тут всё устроено, как здесь, в армии, жить, чтобы жилы не рвать, тут этот инцидент случился. Инцидент перерос в зимнюю войну. Вместо тёплого хлебного места это бесконечное поле и вот, ещё колено! Он полежал, пока не почувствовал: не встанет сейчас, то без посторонней помощи не встанет никогда. Покувыркавшись в мелком снегу, всё-таки поднялся и похромал вперёд. Через метров пятьдесят с удивлением почувствовал, что колено болит терпимо. Идти можно, даже не опираясь на винтовку. «Так ноги промёрзли, поломаешь и не заметишь», – пронеслась мысль под суконной будёновкой, которую он называл «кепариком», за что и получил армейскую кличку.

– Держись, Кепарик! – Обогнали братья-близнецы. – Может, на буксир взять?

Это не шутка? Впервые прозвучал намёк на помощь!

Братья двигались ненамного быстрее, и команда «Привал» настигла их на одном месте. Близнецы бросили цинки с патронами, воткнули приклады винтовок в снег и повалились на спину. Хотя Кепарику больше всего на свете хотелось упасть, он решил идти, потому как точно знал, что не сможет встать. Сейчас над ним не давила опасность отстать, стать объектом насмешек и взысканий командования. Он подобрал свой ритм движения и уверенно приближался к «голове» роты. Эта уверенность удивила самого бойца и его сослуживцев.

Слева надвигалась темнота леса. Ветер, кажется, стал меньше. Командир, сверившись с картой, задал новое направление, и вскоре рота уже долбила землю, оборудуя линию обороны.

Здесь Сане опять не повезло. Пробившись через промёрзший слой, он углубился примерно по пояс и наткнулся на огромный валун. Пришлось копать в метре от обозначенной линии будущих окопов.

– Вот гадство какое, и опять мне. – Он огляделся и, не зная, радоваться или злорадствовать, убедился: не одному ему такое счастье привалило. Как эти разрозненные лунки превратить в сплошную линию обороны, он не представлял.

Это представлял себе лейтенант, замкомандира роты. Впервые за год службы он похвалил Кепарика:

– На камень нарвался? Ну ничего, мы тут пулемёт разместим. А вы, Копалов, молодец, не ожидал. На марше не потерялись и окапываетесь не хуже других.

– Служу трудовому народу!

– Ага, служи в том же духе, – лейтенант черкнул что-то в своей планшетке, показал направление, куда дальше копать, и тяжёлым шагом пошёл к соседям.

«Тоже устал», – подумал Саня.

С двумя присланными пулемётчиками работа пошла быстрее. К ночи окопы и две большие землянки с разборными печками-буржуйками были готовы.

Когда Саня Копалов получил приказ заступить в боевое охранение до двух часов ночи, он даже не удивился («не мой день!»), зато сторожевому тулупу обрадовался. Романовский тулуп был огромен. Тщательно очистив шинель от снега, перемотав обмотки, влез в облака бараньего меха. Пристроившись за гранитным валуном, загнал патрон в патронник, отложил винтовку в сторонку, чтоб, не дай бог, самому не застрелиться, настроился четыре часа бдеть, не за страх, а за совесть. Однако угрелся и… уснул. Сна требовала каждая клеточка его тела. Он вроде и не спал, слышал, как перекликались бойцы, выделенные в охранение, но ответить не было сил. Вскоре всё смолкло.

Проснулся… нет, не проснулся, просто почуял ужас – кто-то шёл по окопу. Только сил разлепить глаза не было.

Нащупав винтовку, просунул кое-как палец в рукавице на спусковую скобу и нажал в тот момент, когда финский штык, пробив овчину, вонзился ему в шею. Последняя мысль Кепарика: наконец-то высплюсь всласть!..

– Здравия желаю! Товарищ майор, разрешите доложить.

– Да ладно, старлей, я уже знаю, – замначальника разведотдела пожал руку командира роты, – пошли посмотрим.

– Кто же это? Как же это? – старший лейтенант, потерявший за ночь почти половину роты, бормотал себе под нос. – И ведь никаких следов. Как же это?

– Укатал роту на марше небось? – спросил майор, прыгая в окоп.

– Так ведь приказ срочно выдвинуться, занять оборону. Рельеф сами видели.

– Ну да, ну да, – майор повёл на правый фланг. – Четвёртый случай за двое суток. Почти три роты. Это без боевых действий.

– Вот, этот боец успел выстрелить. Поднял тревогу. Присыпанное небольшим снегом тело Кепарика лежало лицом вниз. Майор осторожно смёл с тела снег, осмотрел следы на дне окопа, смертельную рану.

– Отличный удар, точно по прямой. Почему боец в сторожевом тулупе?

– Дык… перемёрзли на марше.

– Ну да. Ты понимаешь, что жив лишь потому, что этот паренёк успел выстрелить?

– Так точно.

– А ну погоди, – майор осторожно сгрёб свежевыпавший снег. – Вот здесь вражина финская рукой опёрся, чтоб из окопа вылезть. Вот след ботинка, видишь?

– Ну у вас и зрение, товарищ майор.

– Опыт, лейтенант, опыт. Кто же такой смелый тут прошёл?

– Дальше живых нет.

– Пошли посмотрим.

Все наружные часовые были убиты ножом, ножом были переколоты и бойцы в большой землянке. Почти сорок человек было потеряно.

Наконец майор нашёл то, что искал.

– Вот здесь он спрыгнул, – линейкой замерил следы. – Рослый дядька под два метра, а башмаки не армейские. Неужто гражданский? Пойдём поищем, откуда он пришёл.

Человек я не бедный, не олигарх, конечно, но кое-какие «лишние» деньги у меня бывают. Как раз для хобби.

Увлекаюсь я охотой. Не с фанатизмом, но раз в три года могу позволить выезд за кордон на какую-нибудь экзотическую охоту. Львы и носороги не мой уровень, но в Испанию за редкой козой или в джунгли за кугуаром ездил. Компания наша разнородная и вполне демократичная. Есть необходимая сумма – поехали, нет – езжай в другом составе на Север, за гусем. Конечно, охотимся и в родных краях, благо природа позволяет. Кроме хороших ружей есть рации, тепловизоры, квадрокоптеры. Короче, пять-десять дней охоты, а впечатлений, разговоров хватает на год. Конечно, для тех, кто кормится охотой, это баловство, но стреляем-то мы сами, и ситуации бывают разные. Не всегда смешные.

В делах вынужденный застой, а тут предлагают съездить к финнам за полярным волком. Прикинул я свои возможности – потяну. И согласился. В северном городке на сотню домов в гостинице ждал проводник, он же переводчик и организатор охоты. Звали его Лемминкеннен и ещё три имени, а фамилия, оканчивающаяся на «ко», сразу вызвала ассоциацию с анекдотом про лыжные соревнования, когда русский комментатор говорит: «неважно сегодня бежит финский лыжник Хероватко». Не уловив русский юмор, Лемми… как там его… согласился откликаться на это прозвище – Хероватко. Народ в нашей артели был тёртый, прошедший горнило девяностых, нулевых и двухтысячных, общался исключительно на русском матерном, а чего стесняться, кругом чухонцы!