Лучшая фантастика

– Но это же такая пустая трата территории, которую можно было бы использовать намного продуктивнее, – высказывается Банад.

– Я буду голосовать за консервацию, – говорит Джоэсла.

– И я тоже, – добавляет Таусо.

Мотас обращается к Авелю:

– Я предлагаю вам подробнее рассказать о проекте консервации на следующем нашем собрании, чтобы мы могли оценить все его достоинства и объективно рассчитать затраты. Банад, если у вас есть альтернативное предложение, то нам нужно получить от вас подробную информацию и объективное обоснование, почему вы считаете подобное использование территории более приемлемым. Кто-нибудь готов меня поддержать?

Таусо кивнул и сглотнул слюну.

– Я, – сказал он.

– Замечательно. Далее, – заявил Мотас, и они приступили к обсуждению других вопросов.

Роща не изменилась с моего прошлого визита сюда, но теперь в ней так пусто.

Уже несколько недель здесь не было дождей – с развитием наших ферм наполненные влагой облака нужны в других местах – поэтому пепел трех сгоревших гнезд до сих пор не смыло водой. Я обхожу их и приближаюсь к тому месту, где Цки разложил свои листья с краской, и сажусь напротив них, смотрю на деревья – их здесь так много – на лес за ними. Многие деревья лишь недавно были покрыты краской, но на большинстве уже почти выцвели узоры, нанесенные в память о тысячах ушедших поколений.

Я до сих пор не могу понять, что меня так сильно во всем этом привлекает. Как это грубое, примитивное, непередовое искусство может казаться таким живым, современным, проникновенным. И при этом абсолютно чуждым. Возможно, что это просто акт поминовения усопших, в то время как у моего народа не принято скорбеть, горевать, вспоминать тех, кто уже никогда не станет частью будущего, ведь это является образцом самого глупого и отсталого мышления.

Но тем не менее эти раскрашенные деревья продолжают притягивать меня, и они по-прежнему здесь; Цки всегда был главным препятствием, не позволявшим мне спокойно в полной мере насладиться их видом. Впрочем, теперь, без офти, все будет иначе, теперь они наши. Мои.

При мысли об этом я испытываю чувство гордости и облегчения, а также глубокого стыда, которое накрепко засело в глубине моей души. Вина – отсталое чувство, и я отрицаю стыд, даже если мне и не удается от него полностью избавиться. Вместо этого я обнаруживаю, что чем больше я изучаю деревья, тем больше мне кажется, что узоры на них насмехаются надо мной, навсегда скрывшись от моего понимания. Вероятно, Цки специально пошел за мной и заставил убить себя, так как знал, что подобным образом лишит меня возможности разгадать их смысл.

Но самое ужасное – это незавершенный мемориал на дереве Сейе. Я должен был остаться здесь в тот день и заставить Цки вернуться к работе, закончить это последнее дерево, чтобы оно было завершено, и тогда я ушел бы удовлетворенный тем, что ничего не пропустил и не потерял. Но теперь оно изуродовано, как был изуродован и Цки, который виноват в том, что так случилось.

Ну что же, пора двигаться вперед.

Я не переоделся и не оставил свои вещи у ворот; я не боюсь принести с собой микроорганизмы, которые навредят тому, что и с функциональной, и с административной точки зрения уже мертво. Я достаю из сумки синюю краску, которую сделал в одной из наших лабораторий по автоматическому воспроизводству. Сравнив ее с синей краской Цки на листе, я вижу, что моя – темнее и совсем другого оттенка. Но она достаточно похожа на оригинал! Синий – это синий. Я наношу ее на пальцы и втираю в дерево Сейе, прижимаю кончики пальцев к царапинам, сделанным Цки, пока, наконец, тяжело дыша от напряжения, не отхожу назад, чтобы восхититься своим достижением.

Я вижу только грязь, мешанину красок, лишенную какой-либо художественной ценности.

Я несколько раз глубоко вздыхаю, а затем возвращаюсь к работе и пробую еще раз, на этот раз использую ногти, а не подушечки пальцев, пытаюсь вести ими непрерывно вдоль линий, стараюсь понять, как это нужно делать. Я обдираю ногти и несколько капель крови попадает в мою банку с краской, прежде чем окончательно сдаюсь и отхожу в сторону, видя, что все еще больше испортил.

Я не понимаю, как я – я! – не сумел справиться с такой простой задачей, которую так легко постигло и исполняло какое-то вымершее животное, обитавшее на холме среди травы?! Самонадеянность высшего существа подвела меня, я думал, что потренировавшись на дереве Сейе, я смогу напоследок раскрасить и дерево Цки, и никто никогда не узнает, что это был я. И таким образом я оставлю свой след, и люди, которые придут сюда много поколений спустя, будут вспоминать меня, пусть и не зная, что это сделал я. И тогда я перестану быть безликим зубцом на шестеренке, которая непрерывно крутится вперед, вместе со всеми остальными, сопротивляясь отсталости, а стану зафиксированной точкой в пространстве и времени.

В эту секунду я чувствую, что смог лишь обессмертить свою глупость, навеки сведя на нет все, чего я действительно достиг, все, чего добился, превратив это в насмешку. В ярости на себя, на Цки за то, что вынудил меня так поступить, на целую планету, я отбрасываю банку с краской. Я закрыл ее, но она так удачно (или неудачно?) ударяется о камни и рассыпается на осколки, что капли краски летят во все стороны: не только на тот кошмар, в который я превратил дерево Сейе, но и на остальные деревья.

– Нет! – громко кричу я и падаю на колени в умирающую траву. Ярость и гнев полностью поглощают меня.

Джоэсла стоит неподвижно, с трудом сдерживая желание начать переступать от нетерпения с ноги на ногу, и ждет, когда явятся остальные члены Совета. Она пришла рано, но не раньше всех. Банад уже здесь, он прижимает к груди планшет с отчетом, как будто стремится защитить свои амбиции от ее осуждающего взора. Джоэсла приготовила свои аргументы, чтобы поддержать Авеля на случай, если его проект окажется недостаточно убедительным в сравнении с тем, что предложит Банад. «Так много всего уже безвозвратно утрачено, – думает она, – но я должна спасти хотя бы частичку того, что еще осталось».

Один за другим появляются остальные, и все хранят молчание. Ей хочется думать, что это происходит от осознания того, какой непростой день ждет их впереди.

Точно по расписанию двери снова раскрываются, и появляется Мотас. Обычно он вышагивает тяжелой, невыносимо официозной поступью, но сегодня он двигается довольно быстро, и есть в его лице нечто особенное, непривычное. Пока Джоэсла пытается разобраться в его поведении и понять, какие новости это может предвещать, она обращает внимание еще на одну деталь: его руки по необъяснимой причине покрыты синей краской.

– Мотас… – начинает она свой вопрос, но он морщится, услышав свое имя.

За его спиной появляется Таусо – последний из членов Совета. Он вбегает в зал, тяжело дыша, его лицо раскраснелось и покрыто потом, в то время, как лицо Мотаса бледно.

– Роща офти! – кричит он. – Она в огне! Это поджог! Весь лес полыхает!

Все оборачиваются, когда раздается звонок, возвещающий о начале заседания. Сквозь двери за спиной Таусо в комнату проникает едкий запах дыма, и этот призрак с важностью незваного гостя, явившегося изобличить убийцу, словно саван, окутывает собой дрожащего Мотаса.

Карин Тидбек[16 - © Karin Tidbeck, 2019; © пер. Н. Нестеровой, 2020.]

Карин Тидбек (karintidbeck.com) живет в Швеции в городе Мальмё, пишет рассказы, романы и сценарии для интерактивных квестов на шведском и английском. Ее литературный дебют состоялся в 2010 году, когда она выпустила сборник рассказов на шведском языке – Vem ?r Arvid Pekon? («Кто такой Арвид Пекон?»). Ее дебютный сборник на английском языке «Джаггернаут», вышедший в 2012 году, принес ей «Премию Кроуфорда», был включен в шорт-лист «Всемирной премии фэнтези» и в почетный список «Премии Джеймса Типтри-младшего». Ее роман Amatka («Аматка») в 2018 году вошел в шорт-листы премий «Локус» и «Prix Utopiales». Недавно писательница выпустила свой новый роман – The Memory Theater («Театр памяти»).

Последний вояж Скибладнир

В пассажирской каюте что-то сломалось. Сага со всех ног спешила по узким коридорам и лестницам, ведущим вниз, но стюард Аавит все равно выразил свое недовольство, когда она пришла.

– Вы здесь, – сказала он, щелкая своим клювом. – Наконец-то.

– Я старалась побыстрее, – начала оправдываться Сага.

– Вы слишком медлительны, – заметил Аавит и резко развернулся к ней спиной, так что мелькнули шпоры на его ногах.

Сага последовала за стюардом через комнату отдыха, где несколько пассажиров коротали время за настольными играми, чтением книг и игрой в бильярд. Сегодня почти все они были людьми. У «Скибладнир» не было окон, но стены в пассажирских отсеках украшали причудливые виды. Там был сосновый лес, где с деревьев, словно фрукты, свешивались блестящие сферы; утес над бушующим океаном; пустыня, где солнечные лучи нещадно опаляли песок. Саге нравилось рассматривать эти картины, когда она спускалась вниз по каким-то делам. Наверху стены ничем не украшались.

Сагу вызвали починить что-то в одной из маленьких кают. Панель техобслуживания рядом с кроватью была открыта, из нее свешивался клубок проводов. Электричества в каюте не было.

– Кто это сделал? – спросила Сага.

– Возможно, пассажир, – ответил Аавит. – Просто почините.

Когда стюард ушел, Сага осмотрелась. Судя по всему, здесь путешествовал настоящий педант: почти все личные вещи были убраны. Сага заглянула в один из шкафчиков и увидела аккуратно сложенную одежду, а сверху – шляпу. В маленьком деревянном ящичке лежали предметы, похожие на дешевые сувениры: брелок для ключей, снежный шар, бусины на цепочке. Открытая панель явно выбивалась из общей картины.

Сага посветила фонариком на безобразие, творившееся за открытой дверцей. За проводами лежал предмет, напоминающий толстую трубку. Из-за нее провода и вывалились наружу. Сага проверила и убедилась, что ни один из проводов не был разорван, затем просунула палец внутрь и коснулась трубки. Она была теплой и слегка прогнулась под нажатием. В трубке ощущался замедленный пульс «Скибладнир». Сага убрала руку. Странно, что фрагмент «Скибладнир» оказался внизу, в каюте, он не должен был находиться здесь. Она снова закрепила все провода, убрала их на место, закрыла дверцу и заклеила ее скотчем. Ничего другого ей не пришло в голову. Ее основная работа заключалась в том, чтобы закреплять оторвавшиеся детали и заклеивать их скотчем.

Послышался сигнал к отбытию, нужно было пристегнуться. Сага поднялась наверх, в свою каюту в отсеке техобслуживания. Воздух здесь был влажным и теплым. Но, несмотря на жару, когда Сага делала выдох, изо рта у нее иногда появлялись густые облачка пара. В этом заключалась одна из особенностей «Скибладнир», она была как-то связана с тем, что происходило снаружи, когда корабль плыл среди измерений.

На нижних этажах находились пассажирские и грузовые отсеки, все остальное занимало тело «Скибладнир». Каюта Саги располагалась прямо над пассажирскими отсеками, чтобы она могла быстро спуститься в любую из кают и починить какую-нибудь поломку. Поломок было много. «Скибладнир» была уже старой. Электричество работало не везде, время от времени засорялся водопровод. Процесс самозаполнения цистерн в трюме происходил нерегулярно, и грузовую палубу периодически затапливало. Иногда корабль отказывался перерабатывать мусор и оставлял его гнить в мусоропроводах, тогда Саге приходилось собирать его и выбрасывать при следующей посадке. Когда Саге не нужно было что-нибудь чинить, она проводила время в своей каюте.

Маленькая комнатка служила ей и спальней, и гостиной, здесь были койка, небольшой стол и стул. На столе стоял маленький пузатый телевизор с окошком для видеокассет внизу. На закрытой полке над столом хранилось двенадцать видеокассет с двумя сезонами сериала «Станция «Андромеда»». Их оставил здесь тот, кто работал до нее.

Сага легла на кровать и пристегнулась. Корабль сильно качнуло. Затем со стоном он преодолел барьер и свободно поплыл в вакууме, тогда Сага встала с кровати. Когда она первый раз оказалась на корабле, Аавит объяснил ей все, хотя кое-что она не до конца поняла. По его словам, корабль проникал в океан, который находится под другими мирами, и плыл по нему до пункта назначения. Точно так же тюлени плавают от одного отверстия во льду до другого, время от времени выныривая на поверхность, чтобы подышать воздухом, объяснил ей Аавит. Сага никогда не видела тюленей.

«Станция «Андромеда»» заглушила гудение корабля, путешествующего между мирами, и в какой-то момент ей показалось, что она снова вернулась к нормальной жизни. Да, сериал на самом деле был дурацким, в нем рассказывалось о космической станции, которая стала центром дипломатических встреч, регулярно подвергалась нашествию инопланетных рас или становилась ареной для внутренних конфликтов и так далее и тому подобное. Но он напоминал Саге о доме, о том, как она смотрела телевизор с друзьями, пока не продала себя и не стала обслуживать круизный лайнер. Здесь не было ни телефонов, ни компьютеров, поэтому сериал стал ее единственным развлечением.

Сезон 2, эпизод 5: «Знакомый дьявол».

На станции появляются представители расы, имеющие зловещее сходство с демонами из человеческой мифологии. Сначала все приходят в ужас, пока капитан не узнает, что эти «демоны» – большие поклонники поэзии и общаются с помощью эпитетов и метафор. Вскоре после этого находящиеся на станции поэты выступают в роли переводчиков и заключают торговое соглашение.

Во сне гудение «Скибладнир» напоминает тихую песню. Саге, как всегда снилось, что она летела сквозь космос, который на самом деле даже не являлся космосом, кружилась в вихрях и потоках, и со всех сторон ее окружали цвета, да такие, что она не могла описать словами. Ее охватывала дикая невыразимая радость. И она проснулась, обливаясь потом и переполненная неведомыми эмоциями.

В следующем пункте прибытия Сага вышла из корабля, чтобы помочь инженеру Новику осмотреть корпус корабля. Корабль «Скибладнир» материализовался на конструкции, напоминавшей неглубокую тарелку под пурпурным небом. Песчаная почва была усеяна ракушками и скелетами рыб. Сага и Новик пробрались сквозь поток пассажиров, которые садились на корабль и сходили с него; портовые рабочие тащили к шлюзам какие-то ящики.