100 слов о…

За дальними рощами медленно тает
Осколок уснувшей вечерней зари,
А в светлой гостиной девчонка мечтает
О будущей жизни и вечной любви…

Смежает ресницы промозглая осень,
Горит за окошком рябины костёр,
А в небе всё та же слепневская просинь
Да Троицкий храм к небу руки простёр.

И хочется девочке вновь возвратиться
Сюда – повзрослевшей, немного седой,
Увидеть родные, любимые лица
И комнату ту, что была голубой.

Послушаем вместе, задержим дыханье
И, может, среди разговора толпы
Услышим парижского платья шуршанье,
На лестнице – лёгкие, Анна, шаги.

Ольга Борисова

Самара

В минувшем

Всё в минувшем: день прожитый, чья-то радость и беда,
Пораженья и победы, кем-то сказанное «да»,
Где-то вспыхнувшие ссоры и крылатое «прости»,
Этажей пугливый шорох, будней серые пласты.

Всё минуло с днём прошедшим, всё ушло в небытие.
По неведомым пределам растопталось житие.
По ступеням по скрипучим ночь ступает налегке.
Бой часов. Фонарь дворовый свет рассеял вдалеке.

Новый день спешит с просторов, обходя привычно мир.
Тихо-тихо, тонут звуки в скромной бытности квартир.
Спят родители и дети, в день грядущий смотрит век.
И по праву, как и прежде, счастье мерит человек.

Вороны

Две взъерошенных вороны устремились по делам,
Залетали на балконы, подбирали всякий хлам.
В клюве клад несли на крышу и вступали в разговор,
И кричали так, что слышал мир гортанный перебор.

Вновь, неведомым влекомы, распускали вширь крыла.
Вот одна кружит над домом, мимо окон проплыла.
А затем бочком присела у открытого окна,
Видно, что-то углядела и чего-то ждёт она.

Прячусь я за шторой серой и смотрю исподтишка.
Вдруг воровка входит смело на балкон за три прыжка.
Сорвала цветок герани, опрокинула горшок
И, как злобная пиранья, обнажила корешок.

Громко каркнув от досады, собралась в обратный путь,
Чтоб воронии рулады на заборе развернуть.
Вышла я из-за укрытья и смотрю беглянке вслед,
На цветов кровопролитья, на их обморочный бред.

А на крыше две вороны чистят перья и бока.
Привередливые донны клювом морщат облака.
Прикрываю шумно створки и защёлкиваю дверь…
Где же вы теперь, воровки?! Я закрылась от потерь.

Поэт на даче

Изогнула спину лампа, расплескала свет.
Ночь без сна, и тянет лямку у стола поэт.
Рассвело, а он слагает. Исчеркал листы.
Первый луч в окне играет, тень сползла в кусты.

Крепкий кофе стынет в чашке, съеден шоколад.
На тарелочке – фисташки… отрешённый взгляд.
День ворвался в тихость дома свежим ветерком,
Встал поэт, вздохнул… истома подкралась тайком.

На крылечко вышел вскоре: «Здравствуй, белый свет!»
А с зелёного забора шепчет вьюн: «Привет!»
И ромашки раскивались и метнули взор.
«Мы хозяина заждались», – слышится в укор.

В синем небе, словно в море, стая гордых птиц.
Крылья плещут на просторе у иных границ.
А на тонких ветках сливы воробьи шумят,
Сочных листьев переливы огласили сад.

«Вот где жизнь! – И на ступени шумно сел поэт,
Зажигалка на коленях, пачка сигарет. —
Вот где музыки стихия! Вот где мира суть!
Слышу рифмы и стихи я – взволновали грудь!

А в моих? В них нет и проку, только мига тень,
Предаваясь слов потоку, прославляю день.
А природа совершенна – торжество вокруг,
И букашка в ней бесценна, всё сомкнулось в круг. —