Сети города. Люди. Технологии. Власти

С другой стороны, хотя технологии умного города позволили быстро адаптироваться к вынужденной изоляции, «темная» сторона сетевого урбанизма также стала более очевидна, в том числе и тем горожанам, которые не задумывались о ней до пандемии. Во-первых, электронная слежка, во-вторых, неавторизированное использование личных данных, в-третьих, многочисленные технологические сбои – все эти проблемы умного города приобрели во время пандемии новые масштабы и формы. Нарушение карантина или стремление выйти из зоны цифрового покрытия, оказаться невидимым для сетевых технологий слишком просто было бы объяснить невежеством или упрямством горожан: во многих случаях это обострившиеся во время пандемии симптомы недоверия между властью и обществом. Вопрос о том, чего мы боимся больше: заразиться вирусом или потерять свое право на город, – стоит сегодня особенно остро.

В то же время эпидемии и пандемии прошлого, несмотря на их разрушительный характер, часто становились и началом нового этапа городской жизни. Например, движение за городские парки в европейских странах, а позже и в США во многом обязано своим появлением мерам по сдерживанию холеры (причиной распространения которой тогда ошибочно считали городские «миазмы»). Позднее, когда стало известно, что эпидемии холеры связаны с городскими источниками воды, происходит усовершенствование городских водопроводов. Изменение расстояния между домами, увеличение количества и площади балконов и галерей, а также другие важные усовершенствования в городском планировании появились как ответ на опасности городских болезней. Несмотря на многочисленные пессимистические сценарии постпандемического мира, у нас есть основания для надежд на то, что после пандемии мы проснемся не в городах-тюрьмах, а в комфортных городах, связанных современными сервисами, пользоваться которыми мы наконец научились, и обнаружим, что стали более внимательными друг к другу и к среде своего обитания.

За 2020?й – начало 2021 года написано уже множество статей и книг о самых разных аспектах пандемии COVID-19, в том числе о ее последствиях для городов и горожан, трансформации содержания, сбора, обработки и репрезентации городских данных, а также о правовых аспектах «цифрового сдерживания» болезни[31 - Подробнее о цифровых и партисипаторных аспектах антиковидных мер в Москве можно прочитать в главе Галины Орловой и Джереми Морриса «Пандемия в (без)умном городе: цифровые протезы и аффордансы московской самоизоляции» в Разделе 2 этой монографии.]. Не претендуя на исчерпывающий анализ ситуации и опубликованных исследований, мы хотели бы кратко остановиться на трех темах, которые вынесены в название нашей книги, обеспечивают ей внутреннее единство и получили во время пандемии неожиданное развитие.

Технологии и данные

Пандемия подтвердила опасения исследователей: концепция умного города как рациональной, сбалансированной, бесперебойно работающей системы, которую можно регулировать «сверху», не выдерживает проверки нештатными ситуациями. Роб Китчин и Мартин Додж пишут[32 - Подробнее об опасностях и рисках умного города можно прочитать в главе Роба Китчина и Мартина Доджа «(Не)безопасность умных городов: проблемы, риски, а также смягчение и предупреждение негативных последствий» в Разделе 1 этой монографии.], что технологические сети умных городов, которые выглядят так безупречно и современно на картинках и планах, в действительности являются хаотичными нагромождениями старого и нового «железа» и конфликтующего ПО. Технологические сбои нельзя сегодня считать эпизодическими нарушениями в бесперебойной работе сетей, а следует признать одним из их неотъемлемых свойств. Именно поэтому технологические уязвимости сетей не стоит стыдливо маскировать, наоборот, они должны подробно рассматриваться в формулах практических действий и инструкциях для персонала. Поскольку городские сети нуждаются в постоянной отладке, выпускать полностью готовые и протестированные цифровые продукты не имеет большого смысла: их можно отлаживать и «подгонять» во время использования при помощи так называемого подхода agile.

Во время пандемии цифровые технологии позволили быстро принять меры против распространения инфекции. Но в процессе создания цифровых защит от внезапно ставших опасными физических пространств и контактов со всей очевидностью заявила о себе одна из центральных проблем компьютерной культуры: гибкий подход к разработке продуктов, который оправдывает себя в бизнесе, становится этически неприемлемым и в некоторых случаях приводящим к трагическим последствиям, когда речь заходит о человеческих проблемах, например о контроле распространения заболеваемости и апробации новых методов лечения. В манифесте Agile сказано: «Индивиды и взаимодействия важнее, чем процессы и инструменты»[33 - Manifesto for Agile Software Development. URL: http://agilemanifesto.org.], – и это полностью совпадает с ключевым положением нашей книги. Но нельзя не отметить парадоксальное следствие этого подхода, проявившееся во время пандемии: выпуск на рынок «сырой» игры или приложения, «тестируемых» в процессе использования международной аудиторией, оправдан, так как в результате такого краудсорсинга цифровые продукты могут быть быстро усовершенствованы (хотя и здесь не обходится без многочисленных проклятий пользователей и геймеров); но совсем другое дело – не прошедшая всех этапов исследования новая вакцина или выпуск «сырого» обезличенного и поэтому лишенного атрибуции ответственности приложения для обеспечения изоляции инфицированных горожан, подвергающего страдающих от болезни людей дополнительным цифровым «пыткам», таким как необходимость под угрозой штрафа делать селфи в любое время дня и ночи[34 - Подробнее в главе Галины Орловой и Джереми Морриса «(Пандемия в (без)умном городе: цифровые протезы и аффордансы московской самоизоляции» в Разделе 2 этой монографии.]. Последствия работы таких сырых приложений для горожан через год после начала пандемии выражаются уже не только в возмущенных репликах пострадавших в соцсетях. Представители АО «Ай-теко» и ГКУ «Информационный город», разрабатывающие «Социальный мониторинг», в марте 2021 года попали под следствие за мошенничество в особо крупных размерах, связанное с разработкой приложения[35 - «Социальный мониторинг» попал под следствие. Выявлена афера при разработке мобильных приложений // КоммерсантЪ. 19.03.2021. URL: https://www.kommersant.ru/doc/4739820.].

Уязвимость городских сетевых технологий по время пандемии проявилась и еще в одном обстоятельстве, о котором как об одной из ключевых опасностей будущего пишут исследователи умного города, – в росте киберпреступности. Рост количества мошеннических телефонных звонков, усовершенствование схем обмана объясняются резко возросшей зависимостью горожан от онлайн-связи, несовершенством систем защиты данных, связанными с ними коррупцией и не в последнюю очередь цифровой «наивностью» людей, привычкой всецело доверять технологиям. Утрата цифровой невинности, которая происходила во время пандемии, привела и к своеобразному самообразованию сообществ: информирование о новых схемах мошеннической деятельности стало важной темой в соцсетях. Обсуждения способствовали общему повышению медиаграмотности людей, в частности, осознанию необходимости заботиться о сохранности своих данных и овладению навыками их защиты. Озабоченность сохранностью персональных данных горожан проявляют и официальные структуры. Например, было возбуждено уголовное дело после массовой утечки данных москвичей, переболевших COVID-19[36 - Meduza. 23.03.2021. URL: https://meduza.io/news/2021/03/23/politsiya-vozbudila-ugolovnoe-delo-posle-massovoy-utechki-dannyh-moskvichey-perebolevshih-sovid-19.]. Если говорить о ситуации за пределами России, то другим важным примером является принятие 21 апреля 2020 года Европейским советом по защите данных (The European Data Protection Board) «Рекомендаций по использованию геолокационных данных и данных по отслеживанию контактов в контексте пандемии COVID-19»[37 - Guidelines 04/2020 on the use of location data and contact tracing tools in the context of the COVID-19 outbreak. URL: https://edpb.europa.eu/sites/edpb/files/files/file1/edpb_guidelines_20200420_contact_tracing_covid_with_annex_en.pdf.].

Говоря о данных и медиаграмотности, нельзя не вспомнить еще один сегмент технологий, который принято называть информационными или коммуникационными технологиями, сетевой характер и партисипаторность которых предсказуемо, но неконтролируемо проявились в ситуации пандемии. В историю пандемия COVID-19 войдет еще и потому, что Всемирная организация здравоохранения, выпустив 23 сентября 2020 года заявление «Борьба с инфодемией на фоне пандемии COVID-19 […]»[38 - Борьба с инфодемией на фоне пандемии COVID-19: поощрение ответственного поведения и уменьшение пагубного воздействия ложных сведений и дезинформации. Совместное заявление ВОЗ, ООН, ЮНИСЕФ, ПРООН, ЮНЕСКО, ЮНЭЙДС, МСЭ, инициативы ООН «Глобальный пульс» и МФКК. URL: https://www.who.int/ru/news/item/23-09-2020-managing-the-covid-19-infodemic-promoting-healthy-behaviours-and-mitigating-the-harm-from-misinformation-and-disinformation.], фактически объявила не только пандемию, но и инфодемию. Это значит, что контролировать потоки информации и данных, которые производятся с высокой скоростью самыми разными источниками и поэтому плохо поддаются верификации, так же сложно, как и управлять сетевыми технологическими системами города во время пандемии. Поломки, ошибки и диверсии касаются как материальных носителей, так и данных и сообщений, поэтому горожанам пришлось быстрыми темпами осваивать не только работу с ПО, но и приобретать навыки критической рефлексии по отношению к разнообразным форматам информирования и убеждения.

Власти, электронное управление и цифровой надзор

В ситуации пандемии слежка за горожанами, злоупотребление властью и дискриминация, характерные для любых эпидемий, принимают новые цифровые формы и масштабы. И в «мирное» время цифровые технологии, которые в теории расширяют возможности и права горожан на город, на практике часто оказываются причиной нарушения их прав и свобод. Пандемия же со всей очевидностью поставила вопрос: «Кому принадлежит умный город?»[39 - Cardullo P., Di Feliciantonio C., Kitchin R. (Eds.). (2019). The Right to the Smart City. Emerald Publishing Limited.] и подвергла право горожан на город серьезному испытанию: «цифровых заборов» стало значительно больше, а «цифровые поводки» стали намного короче[40 - Kitchin R. Using digital technologies to tackle the spread of the coronavirus: Panacea or folly? // The Programmable City Working Paper 44, 2020. URL: https://progcity.maynoothuniversity.ie/wp-content/uploads/2020/04/Digital-tech-spread-of-coronavirus-Rob-Kitchin-PC-WP44.pdf.].

В то время как цифровизация в целом рассматривается как возможность новых свобод, принудительная смартизация вызывает протесты. Например, многие москвичи с трудом переносили самоизоляцию, хотя добровольное «затворничество» (например, во время работы над проектом) – частое явление в среде городского прекариата. Кроме того, возникшие еще до пандемии крупнейшие цифровые платформы, обеспечивающие скорость и комфорт сетевого существования, уже обладали парадоксальными свойствами: ассоциируясь с городской жизнью и популярные в большей степени среди горожан, они делали необязательными многие привычные материальные формы, связанные именно с городским пространством, такие как кафе, магазины, диспетчерские, офисы туристических компаний и многое другое. Эта «подмена» происходила постепенно: в 1996?м появился Booking.com, в 2008?м – Airbnb, в 2009 году – Uber. В Москве, а потом и во всей России в 2009 году запускается Delivery club, в 2011?м – Yandex.taxi, в 2018 году – Yandex.Еда и другие сервисы. Некоторые из этих сервисов сыграли важную роль в ситуации пандемии, в то время как другие, напротив, резко утратили свое влияние.

Почему же тогда идея локдауна во время пандемии так невыносима для горожан, хотя многие из нас уже давно перенесли свои рабочие обязанности и жизненные потребности в онлайн? Не становятся ли смарт-технологии новыми «цифровыми воротами города», которые власти могут открывать или закрывать по своему желанию, создавая таким образом новые неравенства и исключенные социальные группы? Выход в город во время самоизоляции буквально охранялся смарт-системами, требующими как наличия девайсов, так и навыков пользования приложениями и другими программами, что заставило вспомнить о цифровом неравенстве (digital divide).

В тех городах, где взаимное недоверие между властью и обществом ощущается особенно сильно, эффективность мер по защите здоровья горожан, в том числе разумных и современных, оказывалась невысокой. К сожалению, опасения, что власть воспользуется пандемией для расширения своих полномочий или просто будет недобросовестна в выполнении своих обязанностей, оказываются отнюдь не беспочвенными. В Москве, например, цифровая слежка на улицах (камеры, оборудование по распознаванию лиц и т. п.), усиленная под предлогом борьбы с распространением инфекции, использовалась для идентификации людей, вышедших на протестные акции в январе 2021 года. Авторы нашей книги исследуют ситуации, когда горожане находят оригинальные сетевые возможности, которые позволяют им восстановить баланс власти в городе.

Люди в городах, охваченных пандемией

Цифровые технологии позволяют быстро устанавливать разнообразные связи, формировать сообщества, способствуют солидарности и сотрудничеству, но в то же время обостряют отношения не только между городскими властями и горожанами, но и между самими жителями. Во время пандемии горожане рискуют заразиться сами и становятся потенциальным источником опасности для других. Опасение за свое здоровье и боязнь страха окружающих, который может стать источником агрессии и доносительства, трансформируют коммуникации горожан и этикет городской жизни – как в офлайн-, так и онлайн-сферах. Цифровой мониторинг заражений коронавирусом, ведущийся в форме интерактивных карт, может приводить к слежке соседей друг за другом. Например, «Карта распространения коронавируса по Москве», о которой мы уже упоминали выше, была использована горожанами неожиданным для ее создателей способом: «Руководитель Mash объясняет свои? проект карты именно задачеи? показать людям, как быстро распространяется коронавирус, и предостеречь их; в то же время на локальном уровне жители упомянутого на карте дома довольно быстро „вычисляют“ предполагаемых заболевших и подвергают их остракизму. С 25 июля 2020 года карта не обновляется»[41 - Довбыш О. Болезнь в картинках, графиках и картах: Как ситуация пандемии коронавируса влияет на развитие дата журналистики в россии?ских регионах // Когда «корона» тяжела: цифровые медиа в эпоху пандемии / Под ред. А. Качкаевои?, С. Шомовои?. М.: Издательские решения, 2021. С. 180.].

С другой стороны, во время пандемии изменилась локализация города: свой район и даже свой дом и подъезд на долгое время стали единственной средой обитания горожан, площадь перемещений сузилась до двора и близлежащего парка. Это привело к «микроурбанизации»[42 - Микроурбанизм. Город в деталях / Отв. ред.: О. Н. Запорожец, О. Е. Бредникова. М.: Новое литературное обозрение, 2014.]: горожанам стали заметны и интересны детали жизни своего района, они стали больше замечать друг друга. Наряду с примерами слежки соседей друг за другом, зафиксированы и многочисленные примеры микрозаботы и микросолидарности, а также микросопротивления[43 - Запорожец О., Ткач О. Соседство на карантине. По материалам дневников москвичей и петербуржцев. URL: https://privetsosed.org/covid2020?fbclid=IwAR3_nIfMuiyTcp66r442AmRk0bAZHmoGQRBiYwpuWgAM0ezSRIBIWUnFY9M.]; кому-то из горожан выжить и сохранить работу помогла именно цифра, другие с помощью цифровых технологий стали ближе друг другу, третьим сети помогли остаться на связи: некоторые люди даже отмечали, что в период пандемии они стали больше общаться с родными и друзьями, актуализировали контакты, которые до пандемии забросили. Возможно, микромасштаб среды обитания, доступной во время пандемии, приведет к тому, что горожане будут более эффективно использовать местные сети – как технологические, так и социальные.

Об амбивалентном характере трансформации коммуникаций хорошо говорят примеры реакции преподавателей и студентов на переход школ и университетов на онлайн-обучение. Для одних в такой коммуникации критически не хватает социальности, даже тактильности; другие, напротив, говорят о том, что экран компьютера уменьшает дистанцию: преподаватель теперь «видит» весь класс, потому что присутствие фиксируется технологически, а «тихие» студенты, которые в офлайн-аудитории не могли вставить и слова в дискуссию, получили новые возможности привлечь внимание преподавателя. Дорогостоящие конференции и семинары, о поездке на которые можно было только мечтать, стали открыты всем желающим, и возможности посетить крупные мероприятия и задать вопрос академическим знаменитостям расширились.

Генератор данных, или Право имею?

Спустя год после начала пандемии стало очевидно, что она не привела к радикальному изменению мира, которого люди боялись (или о котором тайно мечтали). Скорее, пандемия многократно ускорила темпы дигитализации городов и бизнеса, разработки способов защиты данных, а также овладения цифровыми навыками. Она же с новой силой поставила старые вопросы: как складываются отношения людей с технологиями, какую роль люди играют в стремительно онлайнизирующемся мире, в котором даже столь прозаичная вещь, как разряженный смартфон, означает резкое ограничение возможностей или временное выпадение из жизни?

Сети города соединяют множество элементов, среди которых пространства, технологические объекты, инфраструктуры, алгоритмы и, конечно, люди. Сегодня в исследованиях все больше внимания уделяется взаимодействиям между этими элементами, включая и отношения с относительно новыми для социальных наук персонажами – алгоритмами, которые наделяются пользователями самостоятельной логикой, рассматриваются как хорошие или плохие. Против них с энтузиазмом борются, разоблачая «алгоритмическое насилие»[44 - Safransky S. Geographies of Algorithmic Violence: Redlining the Smart City. International Journal of Urban and Regional Research. 2019. Vol. 44 (2). P. 200–218.] – скрытые за алгоритмами отношения власти. Их также готовы защищать, как это происходило в случае с алгоритмами настройки ленты новостей в Facebook. Тогда пользователи со словами «Оставьте нашу новостную ленту в покое!» пытались отстоять право на жизнь «старичков»-алгоритмов[45 - Mahnke M. S. Exploring user protest against algorithmic personalization // Mortensen M., Neumayer C., Poell T. Social Media Materialities and Protest Critical Reflections. New York: Routledge, 2019. P. 129–141.].

Несмотря на символическое, хотя бы на уровне исследования, «уравнивание в правах» людей и технологий, вопрос – «что или кто важнее?» – продолжает задаваться. Он лишен прагматического смысла, ведь города существуют именно благодаря взаимодействию различных элементов[46 - Ash J., Kitchin R., Leszczynski A. Digital turn, digital geographies? // Progress in Human Geography. 2016. Vol. 42 (1). P. 25–43.]. Кроме того, сами технологии плотно связаны с множеством людей: они создаются разработчиками, поддерживаются техническими специалистами, утверждаются и регулируются властями, используются всеми желающими. Вопрос «люди или технологии?» имеет скорее политическую или финансовую подоплеку. Он связан со стремлением расставить политические приоритеты и распределить финансовые потоки, определив, что необходимо исследовать в первую очередь, во что стоит инвестировать – в технологические инфраструктуры или навыки их пользователей.

Отправной точкой нашего дальнейшего рассказа будут горожане. Этот выбор продиктован нашими исследовательскими интересами и нашей гражданской позицией. Как исследователи, мы считаем важным поддерживать и усиливать позиции тех, чье положение становится все более уязвимым на фоне техноцентрических, если не технофилических, проектов властей различных городов мира. Проектов, благодаря которым города становятся «умнее» горожан, ставя последних в тупик технологическими новшествами и принудительной смартизацией. Говоря о горожанах и других действующих лицах современных городов, включая власти, представителей бизнеса, разработчиков технологических систем и многих других, мы исходим из идеи их множественности и сложных противоречивых отношений между ними.

Множественность позволяет взглянуть на отношения в городе как на альянсы, объединяющие самых разных игроков и тем самым изменяющие баланс власти. Она снимает противостояние «горожане – власти» или «горожане – крупный бизнес», в котором горожане оказываются в заведомо проигрышном положении в силу ограниченности ресурсов или влияния. Установка на множественность дает возможность самым разным горожанам усилить свои позиции и отстоять свои интересы за счет приобретения союзников, порой весьма неожиданных, таких как малый бизнес, городские онлайн-сообщества, сочувствующие чиновники и даже церковь и церковные приходы, о которых пишут авторы этой монографии[47 - Подробнее о множестве городских игроков можно прочитать в текстах, входящих в Раздел 2 этой монографии.].

Мы уже отмечали, что горожане не очень интересуют исследователей цифровых или умных городов. Гораздо больше ими увлечены аналитики общественных движений, социальных неравенств и социологи города. Обращение к этим предметным полям позволило нам выделить основные направления обсуждения положения человека в дигитализирующемся городе. В их число входят, во-первых, вопросы агентности горожан (их способности действовать самостоятельно, исходя из собственных интересов); во-вторых, обсуждение единичности и связанности их действий; в-третьих, (не)справедливости цифрового социального порядка и производимых им неравенств.

Работа с данными – часть повседневности жителей крупных городов. Нахождение на связи, планирование и корректировка планов, навигация, пользование многочисленными услугами предполагают регулярное обращение к сетевым ресурсам. В поисках информации и просто находясь на связи, горожане автоматически становятся генераторами данных. Они оставляют свои цифровые следы в виде интернет-запросов, маршрутов передвижения, персональных данных или отбрасывают «цифровую тень» и проявляются через действия других – например, будучи упомянутыми в социальных сетях другими пользователями.

Превращение горожан в генераторы данных поставило вопрос об их агентности – способности действовать самостоятельно, а также возможности контролировать свои действия и данные, которые они производят. Ранние исследования сетевого города были достаточно категоричны, отводя горожанам роль городских сенсоров или транспортировщиков девайсов – смартфонов или других устройств, способных оставлять цифровые следы и тем самым создавать новое цифровое пространство[48 - Kitchin R., Dodge M. Code/Space: Software and Everyday Life. Cambridge, MA, London, England: The MIT Press, 2014.]. Описывая новый статус горожан, Дженнифер Габрис отмечала: «Действия горожан имеют мало общего с действиями людей, реализующих свои права и обязанности […] Горожане сегодня – это единица данных. Они генераторы данных и одно из звеньев в механизме обратной связи»[49 - Gabrys J. Programming Environments: Environmentality and Citizen Sensing in the Smart City // Environment and Planning D: Society and Space. 2014. Vol. 32. № 1. P. 38.]. Люди неслучайно на какое-то время пропали из поля зрения исследователей умных/цифровых/сетевых городов, ведь если они не имеют значения, зачем их изучать?

Возвращение интереса к горожанам сегодня связано с пересмотром их возможностей действовать по своему усмотрению и определять правила городской жизни. Можно говорить о трех типах действий, демонстрирующих способность горожан отстаивать свою независимость и влиять на городскую жизнь: хакинге, уловках и развитии правовых и политических механизмов защиты своих интересов. Хакинг – намеренная дестабилизация масштабных городских систем технологически продвинутыми пользователями. Будучи сознательными нарушителями существующего порядка[50 - См. главу Роба Китчина «Сетевой урбанизм, основанный на данных» в Разделе 1 этой монографии.], хакеры своими радикальными вмешательствами устанавливают свой порядок, пусть и временный. Их героизация в популярной культуре и исследованиях важна как доказательство, что современный город можно подчинить человеку. Неслучайно одной из самых известных работ, посвященных дигитализации города, стала вышедшая в 2013 году книга Энтони Таунсенда «Умные города. Большие данные, гражданские хакеры и поиски новой утопии»[51 - Таунсенд Э. Умные города: большие данные, гражданские хакеры и поиски новой утопии. М.: Изд-во Института Гайдара, 2019. О хакерах и их роли в современной городской жизни можно также прочитать здесь: De Lange M, de Waal M. (eds.) The Hackable City. Digital Media and Collaborative City-Making in the Network Society. Springer, 2019.].

Второй способ отстаивания горожанами своей независимости – это использование уловок, таких как «блокирование и фильтрация информации, шифрование, создание множественных онлайн-идентичностей, использование ботов»[52 - Ruppert E. P. Where are data citizens? // Kitchin R., Lauriault T. P., McArdle G. (eds.) Data and the City. London, New York: Routledge, 2017. P. 210.]. Эти и многие другие технические хитрости позволяют горожанам сохранить контроль над производимыми ими данными. Еще одна уловка – выход за пределы производства данных, например, отказ от пользования сотовой связью, интернетом, банковскими картами или их существенное ограничение. Уловки не меняют радикально правила игры, поскольку действуют в существующем нормативном поле. Однако они определенно меняют логику использования технологий и процесс генерирования данных. Здесь можно вспомнить всероссийское экспресс-обучение пользованию VPN во время блокировки Telegram в 2018 году или правилам безопасной связи во время московских митингов 2019 года[53 - Как пользоваться телефоном и интернетом в современной России – и не подставиться. Правила, которые нужно соблюдать абсолютно всем // Медуза. 16 августа 2019 года. URL: https://meduza.io/feature/2019/08/16/kak-polzovatsya-telefonom-i-internetom-v-sovremennoy-rossii-i-ne-podstavitsya-pravila-kotorye-nuzhno-soblyudat-absolyutno-vsem.]. Уловки кажутся нам важными, поскольку пользование данными на своих условиях реабилитирует горожан и подчеркивает их (относительную) независимость, доказывая, что не только хакеры, но и обычные люди способны действовать по своим правилам в цифровом городе. К уловкам можно отнести не только способы обращения горожан с гаджетами или приложениями, но и использование ими своего тела и одежды для противостояния действию алгоритмов распознавания. В качестве цифрового щита задействуются цифровой макияж – способ декорирования лица, мешающий системам распознавания идентифицировать его обладателя[54 - Tapper J. Hiding in plain sight: activists don camouflage to beat Met surveillance // The Guardian. February 1, 2020. URL: https://www.theguardian.com/world/2020/feb/01/privacy-campaigners-dazzle-camouflage-met-police-surveillance. В российских реалиях способы противостояния системам распознавания лиц с помощью цифрового макияжа уже вызвали негативную реакцию контролирующих органов. Подробнее см.: Художницу Катрин Ненашеву оштрафовали за акцию против системы распознавания лиц // Медиазона. 17 марта 2020. URL: https://zona.media/news/2020/03/17/nenasheva.], и цифровой глитч – намеренный сбой в системах распознавания автомобильных номеров, вызываемый специальной одеждой – платьями, худи, юбками и рубашками, покрытыми множеством номерных знаков, которые ставят в тупик механизмы идентификации[55 - Jee C. A new clothing line confuses automated license plate readers // MIT Technology Review. August 15, 2019. URL: https://www.technologyreview.com/2019/08/15/65421/a-new-clothing-line-confuses-automated-license-plate-readers/.]. Мечта горожан о цифровом макияже или глитче – это мечта о легко доступной свободе.

Третий способ отстаивания горожанами своих интересов и самостоятельности связан с развитием правовых и политических инструментов защиты интересов и свобод жителей города[56 - Об одном из таких кейсов см. главу Ренира Гамбарато «Трансмедийный сторителлинг, пространство города и опыт участия: „Большой британский жилищный скандал“» в Разделе 5 этой монографии.]. Десятилетие назад Курт Айвсон обозначил принцип цифровой власти: она сосредоточивается в руках тех групп или структур, которые формируют и утверждают нормативный контекст производства и использования данных: цели и механизмы их создания[57 - Iveson K. Mobile media and the strategies of urban citizenship: discipline, responsibilisation, politicisation // Foth M., Forlano L., Satchell C., Gibbs M. (eds.) / From Social Butterfly to Engaged Citizen. Urban Informatics, Social Media, Ubiquitous Computing, and Mobile Technology to Support Citizen Engagement, Cambridge: MIT Press, 2011.], а также способы их использования. В этой логике одни и те же данные могут использоваться во благо и во зло. Горожане могут заставить данные работать на себя, если на политическом уровне отстоят свое право определять цели сбора данных и контролировать их использование. Если же контроль над данными полностью или частично невозможен, горожане могут потребовать ограничить их производство, как это произошло в 2019 году в Сан-Франциско, где использование систем распознавания лиц городскими структурами, включая правоохранительные органы и транспортные службы, было законодательно ограничено[58 - См.: Raval T. Examining The San Francisco Facial-Recognition Ban // Forbes. June 21, 2019. URL: https://www.forbes.com/sites/forbestechcouncil/2019/06/21/examining-the-san-francisco-facial-recognition-ban/?sh=50904f051d69.]. Принятие запрета рассматривалось как победа горожан и доказательство того, что «системы наблюдения несовместимы с демократией, а жители должны иметь возможность выражать свою позицию»[59 - Lee D. San Francisco is first US city to ban facial recognition // BBC News. May 15, 2019. URL: https://www.bbc.com/news/technology-48276660.].

Единичность и связанность

Признание горожан самостоятельной действующей силой ставит вопрос о том, кто именно действует в городе, пронизанном технологиями. До недавнего времени ответ теорий умного/цифрового/сетевого города был достаточно очевиден: участником городской жизни является отдельный человек, неважно, признается ли она/он киборгом – гибридом человека и технологий – или биологическим существом[60 - См.: Ратти К., Клодел М. Город завтрашнего дня.]. Воплощением отдельности был «человек мобильный» – пользователь сотового телефона[61 - См., например: Ito M., Okabe D., Matsuda M. (eds.) Personal, Portable, Pedestrian. Mobile Phones in Japanese Life. Cambridge, Massachusetts; London, England: The MIT Press, 2005.], навигатора, планшета, других персонализированных устройств, игрок в различные городские игры[62 - Gordon E., de Souza e Silva A. Net locality: why location matters in a networked world. Wiley-Blackwell, 2011.]. Предполагалось, что «человек мобильный» получил относительную свободу от пространства, ведь портативные устройства освободили своих владельцев от проводов, ограничивавших их перемещения, заменив жизнь «у телефона или компьютера» жизнью «с телефоном или компьютером». Максимально приспособленные под интересы своего владельца функциями, настройками, декором, хранимой информацией, гаджеты и девайсы укрепляли значимость отдельного человека и повышали ценность частной жизни и приватности[63 - Исследователи цифрового города развивали идеи Реймонда Вильямса о мобильной приватизации, созданной для описания эффектов телевидения. Мобильная приватизация – возможность наблюдать за миром (быть подвижным), находясь в уютном и защищенном пространстве дома. См.: Williams R. Television: technology and cultural form. Abingdon, New York: Routledge, 2003.]: «Мобильные телефоны позволяют своим пользователям носить свой дом с собой»[64 - Groening S. From «a box in the theater of the world» to «the world as your living room»: cellular phones, television and mobile privatization // New Media and Society. 2010. Vol. 12 (8). P. 1333.], создавая непрерывное мобильное приватное пространство.

Увеличение времени, которое мы проводим в интернете и мобильных устройствах (игры, чтение, слушание музыки – не обязательно онлайн), привело к росту алармистских настроений. «Интернет убивает общество», «мобильные технологии разобщают людей», «подрывают социальный порядок»[65 - Подробнее о страхах интернет-технологий и новых технологий в целом см.: Rainie L., Wellman B. Networked. The New Social Operating System. Cambridge, Massachusetts; London, England: The MIT Press, 2012.] – аргументы, отчетливо звучавшие в общественных дебатах в 2000?х – начале 2010?х. Сосредоточенность на девайсах и пребывании онлайн рассматривалась как угроза семье, дружеским связям и обществу в целом. В таких опасениях нет ничего нового: любое серьезное изменение медиасистемы сопровождалось предостережениями, в которых использовались практически те же слова и сюжеты. Например, Джеймс Монако так описывал взгляды исследователей 1970–1980 годов на природу и опасности телевидения: «Оно высасывает из семьи разговоры как какой-то злобный пришелец. Оно разрушает время. Оно заменяет родителей (или детей), мужей (или жен). Для слишком многих из нас оно проживает за нас нашу жизнь»[66 - Monaco J. How to read a film: movies, media, and beyond: art, technology, language, history, theory (4th ed., completely rev. and expanded). Oxford University Press, 2009. P. 574.]. Звучали опасения, что в «дивном новом мире» технологии захватят внимание пользователей и ослабят их связи с другими людьми. Этот сюжет получил новую жизнь в антиутопиях последнего десятилетия – например, фильмах «Она»[67 - Фильм «Она» снят в 2013 году режиссером Спайком Джонсом. Обладатель премии «Оскар» (2014) за лучший сценарий. В центре внимания фильма романтические отношения человека и операционной системы.], «Ex Machina»[68 - Из машины (Ex Machina). 2014. Великобритания. Реж. Алекс Гарленд.], сериале «Черное зеркало»[69 - Черное зеркало (Black Mirror). 2011–2019. Великобритания.] или фильме «Бегущий по лезвию 2049»[70 - Бегущий по лезвию 2049 (Blade Runner 2049). 2017. США, Великобритания и др. Реж. Дени Вильнев.] (неоднозначном сиквеле «Бегущего по лезвию»[71 - Бегущий по лезвию (Blade runner). 1982. Реж. Ридли Скотт.] Ридли Скотта 1982 года, культового фильма о трагическом притяжении и несовпадении человека и технологий). Восприятие ситуации меняется в 2010?х годах, когда персональные устройства, связанные онлайн-коммуникацией, продемонстрировали свою эффективность в качестве инструмента мобилизации и создания кратковременных или долгосрочных сетей общения – в повседневной жизни или во время протестных и кризисных событий. Ли Рейни и Барри Веллман, ведущие теоретики сетевого индивидуализма, подчеркивали: «Люди не зациклены на гаджетах, они зациклены друг на друге. Когда они выходят в интернет, они не закрываются от мира. Они общаются с другими людьми… Когда они идут по улице, набирая сообщения в своих смартфонах, очевидно, они общаются. Их связи постоянно расширяются, но это связи, которые устанавливают сами люди, а не автоматическая принадлежность социальной группе»[72 - Rainie L., Wellman B. Networked: the new social operating system.].

Действенность интернет-технологий и социальных сетей как инструмента массовой мобилизации и способа организации коллективных действий впервые проявилась во время Арабской весны 2011 года[73 - Gerbaudo P. Tweets and the Streets. Social Media and Contemporary Activism. London: PlutoPress, 2012.], когда «Facebook [использовался], чтобы назначить дату, Twitter, чтобы поделиться логистикой, YouTube, чтобы показать миру, а всё вместе, чтобы соединить людей»[74 - Ibid. P. 3.]. Впоследствии консолидирующая сила онлайн-ресурсов уже целенаправленно использовалась горожанами и городскими активистами. Именно ей противостояли городские власти, либо отключая интернет, либо пытаясь перевести игру на свое поле с помощью онлайн-платформ и приложений для мониторинга городских проблем, подобных приложению «Активный гражданин» в Москве.

Развернувшиеся в 2010?х годах масштабные протестные движения, такие как легендарное Occupy Wall Street[75 - Bennett W. L., Segerberg A. The logic of connective action // Information, Communication & Society. 2012. Vol. 15 (5). P. 739–768.] или Арабская весна, а также локальные протестные выступления изменили представления исследователей о действующих силах цифрового/сетевого города. В качестве таковых стали рассматриваться не только отдельные горожане, использующие гаджеты, но и сетевые активистские объединения жителей города. Новые реалии способствовали появлению новых категорий, таких как, например, коннективное действие[76 - См.: Bennett W. L., Segerberg A. Op. cit.; Bennett W. L., Segerberg A. The Logic of Connective Action: Digital Media And The Personalization Of Contentious Politics. New York: Cambridge University Press, 2013.]. Коннективное действие – это политическое действие, направленное на выражение позиции или защиту определенных интересов, которое происходит в индивидуализированном обществе[77 - Подробнее коннективное действие описано в главе Анны Желниной «Инвентаризация городского пространства и эмоциональный менеджмент городских инициатив» в Разделе 2 этой монографии.]. Оно основано на действиях отдельных людей, которые выражают свои интересы и позиции, используя онлайн-платформы как наиболее удобную и доступную им форму коммуникации, при этом часть действий может разворачиваться и офлайн. Одним из недавних резонансных коннективных действий в российских городах можно считать акции «Я/Мы Иван Голунов», проходившие летом 2019 года в поддержку арестованного по сфабрикованному делу журналиста Ивана Голунова[78 - Подробнее о деле Ивана Голунова см.: URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Дело_Ивана_Голунова.]. Акции включали изменение аватаров в социальных сетях, посты в поддержку журналиста, покупку тематических выпусков газет, участие в демонстрациях и городских прогулках. Коннективные действия образуются одновременными усилиями множества людей на онлайн-платформах. Они создают горизонтальные самоорганизующиеся структуры и приводят к отмене или уменьшению роли лидеров политических выступлений, воплощая принцип «Нас 99 %»[79 - «We are 99 %» – лозунг движения Occupy Wall Street, выражающий радикальное неравенство в распределении богатства, дохода и власти между обеспеченной и влиятельной элитой (1 %) и остальными гражданами (99 %).]. Однако коннективные действия увеличивают зависимость акций от возможностей и ограничений (аффордансов) самих платформ[80 - Trerе E. Nomads of cyber-urban space: media hybridity as resistance // Mortensen M., Neumayer C., Poell T. Social Media Materialities and Protest Critical Reflections. New York: Routledge, 2019. P. 42–56.], превращая цифровые ресурсы в важных участников политических действий.

Рутинные, локальные, организующие жизнь небольших городских территорий сетевые взаимодействия, такие как общение жильцов домов или районов в локальных онлайн-сообществах или чатах, привлекают гораздо меньше внимания зарубежных исследователей[81 - См.: Hampton K. N. Neighborhoods in the Network Society the e-Neighbors study // Information, Communication and Society. 2007. Vol. 10, № 5. P. 714–748; Kotus J., Hlawka B. Urban neighbourhood communities organised on-line – A new form of self-organisation in the Polish city? // Cities. The International Journal of Urban Policy and Planning. 2009. Vol. 27. P. 204–214; ?packova P., Ourednicek M. Spinning the web: New social contacts of Prague’s suburbanites // Cities. The International Journal of Urban Policy and Planning. 2012. Vol. 29. P. 341–349; Capece G., Costa R. The new neighbourhood in the internet era: network communities serving local communities // Behaviour & Information Technology. 2013. Vol. 32 (5). P. 438–448; Andrews F. J., Johnson L., Warner E. «A tapestry without instructions». Lived experiences of community in an outer suburb of Melbourne, Australia // Journal of Urbanism: International Research on Placemaking and Urban Sustainability. 2018. Vol. 11 (3). P. 257–276.], чем масштабные политические события. В России мы наблюдаем обратную ситуацию. Исследователям гораздо интереснее локальные онлайн-взаимодействия[82 - См.: Зеленцов М. В. Городские медиа: условия функционирования // Вопросы теории и практики журналистики. 2015. № 4 (3). С. 262–272; Павлов А. В. Локальные городские сообщества в социальных сетях между «соседской» и «гражданской» коммуникацией // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. 2016. № 5. С. 46–57; Давыдов С. Г., Логунова О. С. Сообщества московских раи?онов в социальных медиа: контент и его модерация // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2018. № 1. С. 204–221; Запорожец О. Н., Багина Я. А. Власть надежд: отстаивание инфраструктуры в новых городских районах // Журнал исследований социальной политики. 2021. № 2 (в печати).], такие, например, как посты любимых котиков или красивых видов в социальных сетях, перемежаемые обсуждением острых политических тем или масштабных городских проблем[83 - Подробнее о гибридном взаимодействии горожан см. в главе Любови Чернышевой и Эльвиры Гизатуллиной «„Русские сезоны“: тротуарный балет на новых городских улицах в эпоху онлайн-медиа» в Разделе 3 этой монографии.]. Такой интерес к практикам локальных онлайн-сообществ связан с ролью этих сообществ в городской жизни. Они становятся важной самостоятельной силой, выступая и механизмом самоорганизации горожан, и представительством их интересов на городской арене. Ведь именно локальные онлайн-сообщества нередко организуют диалог с властями различного уровня на своих площадках, призывая их к ответу, требуя решить проблемы, реже удостаивая скупой похвалы. В любом случае изменения, происходящие в 2010?х годах, превращают сетевые объединения горожан в важных самостоятельных агентов городской жизни, поэтому панические идеи о смерти города и городских сообществ с приходом онлайн-технологий можно считать сильно преувеличенными.

Неравенства в сетевом/цифровом/умном городе

Социальное неравенство – тема, нечасто возникающая в дискуссиях о цифровых/умных/сетевых городах. Невнимание к неравенству во многом связано с оптимистическими ожиданиями от цифровых технологий, которые рассматриваются как способы решения социальных проблем. Также предполагается, что увеличение занятости в цифровой экономике и растущая доступность цифровых сервисов позволят смягчить существующие неравенства[84 - См. упоминавшуюся ранее стратегию «Европа 2020».]. Пока ожидания расходятся с реальностью: в цифровых городах не только не исчезают существующие неравенства, но и возникают новые. Более того, жизнь в пандемию убедила нас, что неравенства, связанные с цифровыми технологиями и цифровой экономикой, обостряются, а не ослабевают. Так, весной 2020 года многие горожане смогли остаться дома и уменьшить риск собственного заражения благодаря работе курьеров, работников складов и магазинов, сотрудников колл-центров, нагрузка которых, равно как и шансы заболеть коронавирусом, максимально возросли.

Цифровые неравенства, влияющие на жизнь города и горожан, как правило, возникают в более масштабных системах, чем конкретный город[85 - Подробнее о глобальных неравенствах см. в главе Рафаэля Аларкона Медины «Угнетенные города в Латинской Америке: пространство, труд и цифровое подчинение в Белу-Оризонти (Бразилия)» в Разделе 2 этой монографии.]. Глобальное разделение труда закрепляет за городами Глобального Севера статус производителей идей и технологий, а за городами Глобального Юга – образ мест сосредоточения опасных компьютерных производств и дешевой рабочей силы. Еще одним структурным условием, влияющим на формирование цифровых неравенств, является «капитализм платформ», или «экономика платформ». Капитализм платформ основан на превращении инфраструктурных посредников между производителями и потребителями услуг, таких как Booking, Airbnb, Uber в мире или Яндекс или Delivery Club в России, в наиболее влиятельных и состоятельных участников цифровых экономик[86 - Срничек Н. Капитализм платформ. М.: ИД Высшей школы экономики, 2019.]. Опасность этой метаморфозы состоит в том, что, будучи посредниками, а не работодателями, платформы обладают весьма скромным набором обязательств по отношению к работникам. Типичным примером «цифровой эксплуатации» можно считать конфликт, разгоревшийся между курьерами и компанией Delivery Club летом 2020 года в Москве, когда компания заявила, что не имеет отношения к задержкам или невыплате зарплат курьерам, поскольку официально не является их работодателем[87 - Распопов А. И начался бунт // Новая газета. 13 июля 2020 года. URL: https://novayagazeta.ru/articles/2020/07/09/86216-i-nachalsya-bunt.].

Капитализм платформ обостряет социальное неравенство, ведь отсутствие официального работодателя в рассматриваемых сферах деятельности означает отсутствие гаранта соблюдения и защиты прав работников. Фактически платформенная экономика возвращает защиту трудовых прав на полтора столетия назад, поскольку занятость с использованием приложений не гарантирует минимальную оплату труда, не ограничивает продолжительность рабочего дня и не предусматривает оплаты больничных, отпусков, а также пенсионного обеспечения. На этом фоне прорывом в защите прав работников платформенной экономики стало решение Верховного суда Великобритании в феврале 2021 года о признании таксистов, использующих приложение компании Uber, работниками компании[88 - Press Summary. «Uber BV and others (Appellants) v Aslam and others (Respondents)» // The Supreme Court Website. URL: https://www.supremecourt.uk/press-summary/uksc-2019-0029.html.], с установлением минимальной зарплаты, гарантированными отпускными выплатами, включением работников в пенсионную программу[89 - Butler S. Uber drivers entitled to workers’ rights, UK supreme court rules // The Guardian. February, 19, 2021. URL: https://www.theguardian.com/technology/2021/feb/19/uber-drivers-workers-uk-supreme-court-rules-rights.]. Борьба за возвращение прав разворачивается в городах – местах, где наиболее востребованы посреднические онлайн-сервисы. Именно в них происходят забастовки, проходят акции протеста, участники которых борются с платформами, в том числе и с помощью самих платформ. Показателен случай забастовки курьеров UberEats, состоявшейся в Лондоне в 2016 году[90 - Bridle J. New Dark Age Technology and the End of the Future. London: Verso, 2018. P. 120.]. Основным требованием организаторов забастовки было улучшение условий труда, однако они не смогли своевременно оповестить коллег о готовящейся акции. В этой ситуации протестующим удалось значительно увеличить свои ряды, заказав пиццу через приложение UberEats к месту проведения забастовки и убедив приехавших с заказом коллег присоединиться к их требованиям.

Еще одним измерением социального неравенства в цифровых/умных/сетевых городах является вопрос о классах, создаваемых и поддерживаемых цифровой экономикой. Современные города связаны с классами благодаря политике признания и практикам игнорирования. Группой, на которую в своем развитии декларативно ориентируются современные города, является креативный класс[91 - Подробнее о креативном классе см.: Флорида Р. Креативный класс. Люди, которые создают будущее. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2016.], в который наряду с другими категориями входят высококвалифицированные работники, занятые в цифровой экономике (IT-специалисты, аналитики, научные работники). Обладая высоким доходом и свободой выбора места проживания и работы, креативный класс еще в начале 2000?х рассматривался как идеальный класс для идеального города[92 - См.: Флорида Р. Креативный класс [2002]; Ландри Ч. Креативный город. М.: Классика – XXI, 2006 [2000].]. На интересы его представителей до сих пор ориентируются городские власти в своем стремлении привлечь платежеспособных жителей. Именно для них создается городская среда, способная обеспечить жизнь в стиле «три Т: технология, талант, толерантность»[93 - Флорида Р. Креативный класс.]. Оборотной стороной внимания к привилегированному цифровому классу является игнорирование «кибертариата»[94 - Huws U. The Making of a Cybertariat: Virtual Work in a Real World. New York: Monthly Review Press, 2003.] или «киберпролетариата»[95 - Dyer-Witheford N. Cyber-Proletariat: Global Labour in the Digital Vortex. London: Pluto Press, 2015.] – низкоквалифицированных прекарных участников цифровой экономики[96 - Подробнее о цифровом неравенстве и эксплуатации см. в главе Рафаэля Аларкона Медины «Угнетенные города в Латинской Америке: пространство, труд и цифровое подчинение в Белу-Оризонти (Бразилия)» в Разделе 2 этой монографии.]: водителей такси, курьеров, сотрудников колл-центров, работников заводов, производящих цифровую технику, и ее продавцов. Наибольший интерес к ним проявляют журналисты и критически настроенные социальные исследователи, но не политики, определяющие развитие идеальных умных/цифровых городов.

«Города с технологиями» и «города для технологий»

Умные города населены не только людьми, но и технологиями. Однако мы часто забываем об этом, а интернет и вовсе склонны воспринимать как нечто эфемерное, подобное нимбу, сияющему над головами пользователей. Аварии и сбои: повреждение интернет-кабелей, нарушения в работе электрических сетей, проблемы в функционировании вышек мобильной связи – заставляют нас ощутить материальность технологий. И все же их масштаб остается недооцененным, несмотря на периодические напоминания, что «интернет – это не эфемерное хранилище идей… Это тяжелая индустрия»[97 - Strand G. Keyword: Evil // Harper’s Magazine. March, 2008. P. 64–65.]. Такое невнимание вполне понятно и связано с фетишизмом цифровых, как и любых других, технологий, например телевидения или телефонии, когда, сосредоточиваясь на пользовании, мы не обращаем внимания на инфраструктуры, позволяющие технологиям работать. И все же использование определения «цифровой» в названии города свидетельствует о значимости цифровых технологий и ставит вопрос об их месте в городе, носящем их имя.

Как бы нам ни хотелось жить в мире высоких технологий, следует признать, что подавляющее большинство современных городов нельзя назвать полностью умными или цифровыми. Скорее, им подходят определения «умнеющие» или дигитализирующиеся, ведь срок их жизни существенно превышает срок существования цифровых технологий. «Цифра» в таких городах накладывается на уже существующие городские коммуникации, сложившуюся городскую среду, что существенно ограничивает возможности технологий. Не случайно Роб Китчин в своих выступлениях подчеркивает, что современные города – это кураторские проекты. Основная роль в них принадлежит кураторам – специалистам, в задачи которых входят соединение и согласование технологических систем, функционирующих в разных логиках. «Умнеющие» города нельзя считать тотально подключенными, ведь в них есть прорехи и разрывы: зоны без качественного интернет-соединения или мобильной связи; в них заметны цифровые «швы» – переходы от одного онлайн-подключения к другому. «Изначально умных» (smart-from-the-start) городов, начиненных цифровыми технологиями (высокоскоростным интернетом, датчиками, автоматизированными системами) еще при постройке, таких как Сонгдо в Южной Корее или Масдар в Объединенных Арабских Эмиратах, крайне мало, а срок их жизни на сегодняшний день не превышает двух десятилетий, что существенно затрудняет, но не исключает возможности обсуждения их достоинств и недостатков.

Характеризуя сложности отношений города и цифровых технологий, мы предлагаем использовать метафоры «город для технологий» и «город с технологиями». Мы не претендуем на описание всего спектра противоречивых и изменчивых отношений городов и технологий. Напротив, нас интересуют наиболее радикальные варианты, поскольку они воплощают собой тренды, а значит, до некоторой степени определяют будущее. «Города с технологиями» – это «изначально умные» города, в которых цифровые технологии (высокоскоростной интернет, автоматизированные онлайн-системы) играют важную роль в обеспечении высокого качества городской среды и комфортной жизни горожан. Именно «города с технологиями» являются фасадами цифрового мира. Показательно, что некоторые из них обращаются к услугам пиар-агентств раньше, чем к услугам архитекторов[98 - Например, проект NEOM умный город The Line, который планируется построить в Саудовской Аравии.]. Спроектированные ведущими мировыми архитекторами и планировщиками[99 - Масдар был спроектирован всемирно известным бюро Нормана Фостера.], экологичные, пешеходные, подключенные к скоростному интернету, они представляются новыми технологическими утопиями, призванными удивлять беспилотным транспортом, насыщенностью датчиками и даже пневматическим мусоропроводом, с помощью которого мусор из квартиры, минуя все промежуточные звенья, отправляется в перерабатывающий центр. У «городов с технологиями» нет недостатка в технологиях, но определенно есть недостаток в людях, что позволяет, например, называть Сонгдо корейским Чернобылем[100 - Pettit H., White C. A glimpse into the future? $39 billion high-tech smart city in South Korea turns into a «Chernobyl-like ghost town» after investment dries up // MailOnline. 28 March, 2018. URL: https://www.dailymail.co.uk/sciencetech/article-5553001/28-billion-project-dubbed-worlds-Smart-City-turned-Chernobyl-like-ghost-town.html.]: столь же безлюдным и пустынным. Вместо планировавшихся к 2015 году трехсот тысяч жителей, в 2018 году в Сонгдо проживали только сто тысяч. Причинами малочисленности населения считаются дороговизна жизни в городе, делающая невыгодными аренду или покупку недвижимости, просчеты в определении ключевых структур и будущих жителей (крупные международные корпорации и представительства университетов либо не пришли в город, либо пришли в недостаточном количестве), неудобство домов и сильная конкуренция со стороны соседнего Сеула, который одновременно с развитыми цифровыми технологиями предлагает бурную городскую жизнь[101 - Mesmer P. Songdo, ghetto for the affluent // Le Monde. 29 May, 2017. URL: https://www.lemonde.fr/smart-cities/article/2017/05/29/songdo-ghetto-for-the-affluent_5135650_4811534.html.].

В отличие от «городов с технологиями», «города для технологий» являются задворками цифрового мира. Как о всяких задворках, о них мало известно неспециалистам, они выпадают из публичных дискуссий. Типичные примеры «городов для технологий» – это небольшие городки Лулео в Швеции[102 - Лацинская М. Где живет Ваш Facebook? // Colta. 14 декабря 2018. URL: https://www.colta.ru/articles/society/20034-gde-zhivet-vash-facebook.], Кеблавик и Ньярдвик в Исландии[103 - Adalbjornsson T. Iceland’s data centers are booming – here’s why that’s a problem // MIT Technology Review. 18 June, 2019. URL: https://www.technologyreview.com/2019/06/18/134902/icelands-data-centers-are-booming-heres-why-thats-a-problem/.], где расположены крупные дата-центры, ставшие основными работодателями для местных жителей. Разделение на фасад и задворки в полной мере воспроизводит и технологический фетишизм, и неравенства, связанные с цифровыми экономиками, когда разработчики технологий привлекают больше внимания, чем множество связанных с ними профессионалов, а видимость технологий означает невидимость поддерживающей их инфраструктуры.

В «городах для технологий» цифровые технологии являются не вспомогательной структурой, но базовым элементом, вокруг которого выстраивается городская жизнь. Чаще всего в этой роли выступают дата-центры или серверные фермы. Именно нуждами технологий задается география, планировка, количество жителей «городов для технологий», что делает их похожими на ранние индустриальные города, когда особенности технологий определяли, где будут находиться фабрика и окружающий ее город, обычно разраставшиеся вдоль реки или неподалеку от месторождений угля. При том что «города для технологий» воплощают суть цифровой урбанизации, они остаются в тени «городов с технологиями».

Нередко «города для технологий» – это не сформированные города, но урбанизирующиеся пространства. Кроме IT-профессионалов и инвесторов, не многим известно о цифровой урбанизации скандинавских стран: Швеции, Исландии, Дании или Финляндии. Благодаря доступной цене на электроэнергию и холодному климату их территории практически идеально подходят для размещения масштабных дата-центров ведущих мировых компаний[104 - Bridle J. New Dark Age: Technology and the End of the Future. Verso, 2018.]: Microsoft, Facebook, Amazon, требующих постоянного охлаждения серверов. Быстрое развитие упомянутых ранее небольших скандинавских городов связано с увеличением количества и площадей дата-центров: в частности, в Кеблавике и Ньярдвике в 2016 году было три дата-центра, в 2018?м – восемь, в 2019 году – десять, и шло строительство одиннадцатого[105 - Adalbjornsson T. Op. cit.]. С некоторой долей условности можно считать дата-центры аналогом градообразующих предприятий, запускающих новый виток урбанизации. Это означает, что именно IT-корпорации становятся новыми покорителями Севера, а современная география точно фиксируется в игре слов «Серверный полюс»[106 - На английском: Node Pole (Серверный полюс) вместо North Pole (Северный полюс). Harding L. The node pole: inside Facebook’s Swedish hub near the Arctic Circle // The Guardian. 25 September 2015. URL: https://www.theguardian.com/technology/2015/sep/25/facebook-datacentre-lulea-sweden-node-pole#img-1.].

Незаметность «городов для технологий» особенно остро ощущается в России. После принятого в 2016 году «пакета Яровой», закрепившего необходимость хранения данных сотовыми операторами и интернет-сервисами на территории России, можно было ожидать строительства новых дата-центров и развития прилегающих к ним территорий. Однако произошло ли это и где конкретно в России находятся эти важные центры цифрового мира, широкой публике остается неизвестным, хотя наверняка не представляет тайны для специалистов.

В целом цифровые технологии ощутимо меняют карту мира, нанося на нее новые пространства или меняя роли уже существующих. Известными становятся не только элитный Масдар, но и непривилегированные города, такие как крупнейшие колл-центры – Нойда и Гургаон в Индии[107 - Huws U. Labor in the global digital economy: the cybertariat comes of age.], Тихуана в Мексике, или зоны сортировки и переработки электронного мусора, такие как Гуйю в Китае. Цифровые технологии усиливают и, возможно, ускоряют изменения карты мира, добавляя к существующим логикам расширения еще одно измерение – цифровое.

Содержание книги. Тизер, но не спойлер