Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах

Партийное собрание в ЛГУ. Присутствовало: членов 46, кандидатов: 15. ‹…› В прениях дана следующая картина состояния организации:

В. Евгения Михайловна отметила, что:

«Настроение студентов обусловлено вопросом прибавки хлеба. Ряд студенток бросили посещать госпиталь, заявляя: “Мы сами госпиталь”, “Раненых кормят лучше, теперь они нам должны помогать, а не мы им”. Подобные настроения носят массовый характер. Некоторые высказывают “теорию” пассивного героизма, главное – выжить, стоять в очередях и пытаться перенести лишения. Академические занятия посещаются плохо. На лекциях присутствуют от 3 до 15–17 чел. Студенты говорят: “Сидеть дома целесообразнее, стоит ли тратить силы и ходить на занятия при существующих трудностях”.

15 и 17 января лекции были сорваны, так как не было отапливаемых аудиторий.

Партбюро не извещает о партсобраниях, собирается как бы “подпольно”. Живут слухами – “об эвакуации”, вылете члена партбюро профессора Корнатовского. У многих упадок и неверие в свои силы и жизнь.

Т. Микевич объясняет безразличное отношение к учебной работе тем, что в начале учебного года не было ясности, будут ли занятия. Отличничество выпало из поля зрения, никто не занимается учетом передовых – “все одинаковы”.

Дело дошло до полного безразличия к товарищам. Так, например, когда на 5-й линии в общежитии бомбами завалило ряд студентов, то им помощь никто не оказал, некоторые студенты демонстративно отказались пойти помогать. В работе консерватизм и застой. Деканата физфака не существовало, студенты бродили предоставленные сами себе. Организации не чувствовалось».

Ректор т. Вознесенский:

«Основная задача – создать бодрое настроение, твердость духа. Сейчас руководить трудно, условия таковы: нет топлива, нет рабочих. Массовое обращение за помощью, у многих настроение иждивенческое.

Некоторые только занимаются тем, что хлопочут об эвакуации, требуют внимания только к себе, забыв о других. Ряд людей симулирует, ложась преждевременно в постель: “не можем работать”, “условия не выносимы”. Например, у работников иждивенческие настроения доходят до того, что бухгалтерия получила деньги, а зарплат не выдает, заявляя: темно, холодно, нет комнаты, принести дров, затопить печь никто не хочет, свет зажечь никто не думает – ждут. Или: студсовет требует машину у ректора, чтобы привезти в стационар больных, а сами никто им помочь не хочет.

Нужно понять, что теперь любой должен выполнять ту работу, которая требуется, труд нужен любой. Нужно больше взаимопомощи.

Тов. Х-ва. Сейчас забыли всякую дисциплину, распущенность нетерпима. Деканаты сами почти не работают. Работники, эвакуируясь, уехали, не сдавая дела, потеряли чувство ответственности. Университет никакой массовой работы со студентами не проводит. Хозчасть бездействует, даже нет ни одной исправной уборной.

Нужно требовать работы, а не просить. Чуткое и внимательное отношение к людям нужно сочетать с требовательностью, с порядком и дисциплиной.

Кадры – беречь, а то людей растеряем. Местный комитет профсоюза не руководит организацией.

Т-на. – местный комитет отрицает, что у него было преступно равнодушное отношение к людям. Помощь давал своевременно.

З-на. – комитет ВЛКСМ.

В общежитиях и комнатах студентов сейчас должен быть центр работы, так как студенческих групп не существуют, людей собрать трудно, да и негде». ‹…›

23 января [1942 года]

Дежурство закончил в 11 часов утра. Мороз 35 градусов. Водопровод закрыт. Ходил по домохозяйствам и квартирам. Беседы с населением. В квартирах многие не топят даже при наличии дров. Колол и носил дрова. Затопил в трех квартирах печи. Организовал поездку за водой на Неву. В булочную хлеба не доставили.

25 января [1942 года]

Помощь управдомам. Топил печь Соболевой.

26 января [1942 года]

Отогревался сам. Ноги и руки опухли.

27 января [1942 года]

День без хлеба. В 11 часов принял участок.

1) Наб. Черной речки до Мал. Проспекта.

2) Линии: 2, 3, 4 и 5 до Университетской набережной.

3) От 5-й линии до пр. Железникова и до 1-й линии.

Головное предприятие 3-го участка – завод им. Казицкого. Начальник участка: Мариев – зав. коммунальным отделом В. О. райисполкома. ‹…›

В 12 часов пошел проверить работу на участке. Оказалось, что работать выходят только с завода, рабочие до 60 чел. Силы не расставлены, самотек. Плана нет.

Создал тройку и штаб работ.

Решили:

‹…› Собрать управдомов 28 января, разбить на участки площадь очистки, дать задания, прикрепить ответственных, организовать бригады, учесть людей. ‹…›

28 января [1942 года]

Открывается стационар для партийного актива. Взял на учет секретарей. ‹…› Обошел организации, мерз, в темноте, но всех отыскал. Слабну. Ноги действуют механически.

29 января [1942 года]

Восстанавливал силы. Отдыхал в тепле у папы и окружен заботой мамы. Отогрелся. Побрился. Жду, когда попаду в стационар. Скучно – есть хочется. Головокружение. Ноги ломит. Но дух бодрый – перспектива светлеет.

30 января [1942 года]

По заданию РК готовимся к открытию стационара для партактива на 40 чел. Помещение найдено, 4-й линии, в дом 23, бывший детский сад, комнаты чистые, но два месяца не топлены. Руководство поликлиники главный врач Ш. – криклив, нервен, суетлив, молодой врач. Большой формалист и слабый организатор. «Я администратор, а не лечащий врач» – его принцип. С. Лидия Васильевна – чуткий, заботливый и квалифицированный врач. Аппарат – сестры, няни – работают бестолково. Кухня и повар вершат все. «Наши работники получают такой же паек, как и больные, поэтому и воровать не будут», – вот «теория главврача» – нелепо и глупо.

С 5 до 7 вечера проверяем состояние секретарей: Институт огнеупоров – секретарь А. ослаб, опух, похож на трубочиста, опустился, ноет. Нужно встряхнуть и подлечить. Институт галургии – секретарь В. – ушла «в отпуск» в организации, бездействует, работы нет, организация распалась.

Оптический институт: секретарь свалилась, директор еще бродит. Институт Внешторга: секретарь истощена, ждет эвакуации – кладем в стационар. ЛГУ дали секретаря М-на из РК. Работник энергичный, опытный. Зам. секретаря профессор Дейнека Дмитрий Иванович еле ходит, много работает, стойко держится. Кладем на лечение. Артель «Пуговица»: секретарь лежит – кладем в стационар. Артель огнеупоров – директор на ногах, секретарь еле бродит – кладем. Институт литературы – спасаем Кандаурова. В других организациях та же картина.

31 января [1942 года]

Спешно заполняем стационар. В 11 часов первыми пришли из РК я и инструктор С-ва, которую еле довел. Врачи и две женщины возятся с нытиком и психом С., который явно симулирует и без конца требует: «Дайте еды, я голоден – ох». Главврач сам поит его кофе. С. вырывает чайник, готов один его выпить.

Занимаю в палате койку возле печи. Ночью мерзнем. В палате минус пять. Не спим, а ходим. Ночь тянется мучительно долго. Озноб, дрожь, тоска. В [палате] два человека лежачих – Ц. и З. Ходят: Св., Е. и я. З. явно не выживет, медленно и тихо умирает. Фамилии двух-трех человек не знаю. Ругаются, говорят, что замерзнем.

1 февраля [1942 года]

С утра дали один стакан кофе, пол-яйца и 10 г масла. Вся снедь быстро поглощается. Аппетит не дает покоя. Своими силами заготавливаем дрова. Принесли из домохозяйства 10 кругляков, 5 штук гробовых досок, корзину каменного угля и вязанку поленьев – 10 штук. Топка печи – с 12 до 18. В палате становится теплее, к ночи – нормально. Запасаемся на ночь своими одеялами. Я принес два одеяла. Имею шинель, ватник и на себе две теплые рубахи, две шерстяные фуфайки, трикотажную рубаху и суконную гимнастерку. На ногах: трикотажные кальсоны, пара фланелевых и диагоналевые брюк, три пары носков, две фланелевые портянки. Обхожусь без грелки. Лежим в кроватях во всем, даже некоторые в ватниках и с грелками. Все в шапках. Много курим. Я за ночь и день выкурил две пачки «Беломорканала».

Обед: 50 г портвейна, щи капустные, гречневая каша жидкая – ложки 4–5. Вечерний чай 1 стакан и 100 г хлеба. Ужин: каша и 100 г хлеба. Тоскливо, хочется жрать. Разговоры о еде, мечты и питании. Большинство ходит в утку и судно. Два-три человека бродят в туалет. Ночью коптилка скипидарная, через час она гаснет. Копоть и темнота. Не уснуть. Через каждый час встаю. Убиваем время в разговорах и воспоминаниях о недавнем прошлом. Делимся впечатлениями. А на улицах попадаются трупы. У нас в стационаре уже три трупа в коридоре, и растет поленница покойников во дворе, в сарае. Чувства притупились.

2 февраля [1942 года]

Прибывают новые люди. Вид у всех изможденный. У всех интерес к питанию. Боязнь утечки драгоценных граммов. Каждый хочет выжить, ждет впереди лучшего. Карточки еще не получил. Мало, но благо кормят, а население ждет карточки без хлеба. Кто-то сообщает, что смертные случаи возрастают, в Ленинграде ежедневно умирает 30-35 тысяч человек. Трупы не успевают убирать.

Сегодня вина нет. Табак у многих кончился. Появились иждивенцы. В палате тепло. Развели самодеятельность. Воруем доски, гробы у покойников и топим печь. Под кроватями запас досок. Администрация видит, но не замечает. К печи приходят греться врачи, сестры и няни из других палат. Хотим пить – чаю дают два стакана в сутки.