Большое собрание мистических историй в одном томе

Тут Эразм закрыл лицо руками и, громко рыдая, призывал имя своей жены. Фридрих видел, что в душе его началась жестокая борьба.

– Спикхер, – сказал он, – уедем скорее.

– Да, Фридрих, – порывисто воскликнул Спикхер, – ты прав, я сам не знаю, что за ужасные, мрачные предчувствия на меня напали, – я должен уехать сегодня же!

Друзья поспешно пошли по улицам, но им перерезал дорогу синьор Дапертутто, который засмеялся Эразму в лицо и воскликнул:

– Ах, спешите же, торопитесь, Джульетта ждет вас с сердцем, полным тоски, и с глазами, полными слез!

Точно молния поразила Эразма.

– Этот молодец, – сказал Фридрих, – этот шарлатан противен мне до глубины души, и то, что он ходит к Джульетте и продает ей свои чудесные эссенции…

– Как, – воскликнул Эразм, – этот отвратительный малый ходит к Джульетте? К Джульетте?

– Где вы так долго были? Вас ждут, неужели вы не вспомнили обо мне? – воскликнул нежный голос с балкона.

Это была Джульетта, перед домом которой друзья очутились незаметно для себя. Одним прыжком очутился Эразм в ее доме.

– Теперь его больше нельзя спасти, – тихо проговорил Фридрих и проскользнул дальше.

Никогда еще не была так прелестна Джульетта, на ней был тот же самый наряд, как тогда в саду, она сияла красотой и юной грацией. Эразм забыл все, что говорил Фридриху; непобедимее, чем когда-либо, охватило его высшее блаженство и наслаждение, но никогда еще Джульетта не выражала ему так открыто свою любовь. Казалось, только его она и видела, только им и жила. На вилле, которую наняла Джульетта на лето, должен был состояться праздник. Туда поехал Эразм. В числе других был молодой итальянец безобразного вида и еще более безобразных нравов, очень ухаживавший за Джульеттой и возбудивший ревность Эразма, который, полный гнева, удалился от всех и одиноко блуждал по боковой аллее сада. Джульетта нашла его.

– Что с тобой? Разве ты не совсем еще мой?

И она обвила его нежными руками и запечатлела поцелуй на его губах. Огненные лучи пронизали его, в бешеном безумии любви прижал он к себе возлюбленную и воскликнул:

– Нет, я не оставлю тебя, если даже придется позорно погибнуть!

При этих словах Джульетта странно улыбнулась, и на него упал тот самый удивительный взгляд, который прежде возбуждал в нем ужас.

Они снова вернулись к обществу. Теперь противный молодой итальянец поменялся ролью с Эразмом: движимый ревностью, он говорил разные колкие и оскорбительные речи, направленные против немцев, и в особенности против Спикхера. Наконец, тот больше не мог этого вынести; он быстро подошел к итальянцу.

– Оставьте, – сказал он, – ваши пустые колкости относительно немцев и меня самого, а не то я брошу вас в этот пруд, и вы можете тогда упражняться в плавании.

В эту минуту в руке итальянца блеснул кинжал, тогда Эразм в ярости схватил его за горло и бросил на землю: один сильный удар ноги в затылок, и итальянец, хрипя, испустил дух. Все бросились на Эразма, он ничего не сознавал и чувствовал, что его схватили и рвут на части.

Когда он очнулся, точно проснувшись после глубокого сна, он лежал в маленьком кабинете у ног Джульетты, которая, склонив над ним голову, обвила его руками.

– О, злой, злой немец, – сказала она, бесконечно кротко и нежно, – как ужасно ты меня напугал! Я избавила тебя от ближайшей опасности, но во Флоренции тебе находиться небезопасно. Ты должен уехать, должен оставить меня, которая так тебя любит.

Мысль о разлуке терзала Эразма невыразимой скорбью и горем.

– Позволь мне остаться! – воскликнул он. – Пусть лучше умру я! Разве жить без тебя не значит умереть?

Тут ему показалось, что тихий, далекий голос горестно зовет его по имени. Ах, то был голос его верной жены, из Германии звавший его. Эразм замолчал, а Джульетта спросила его как-то странно:

– Ты, верно, думаешь о своей жене? Ах, Эразм, ты слишком скоро меня забудешь.

– О, если бы я мог навсегда и навеки остаться твоим, – сказал Эразм.

Они стояли против большого прекрасного зеркала, висевшего на стене, по обеим сторонам которого горели яркие свечи. Джульетта еще крепче прижала к себе Эразма и тихо прошептала:

– Оставь мне твое отраженье, мой милый, любимый, оно должно быть моим и навеки останется у меня.

– Джульетта! – воскликнул удивленный Эразм. – Что ты говоришь? Мое отраженье?

При этом он посмотрел в зеркало, отражавшее его и Джульетту в нежном любовном объятии.

– Как могу я отдать тебе мое отраженье, – продолжал он, – когда оно всюду за мной следует и смотрит на меня из всякой светлой воды и со всякой гладкой поверхности?

– Как, – сказала Джульетта, – ты не хочешь отдать мне даже подобия твоего «я», отсвечивающего в зеркале, когда хотел отдать мне всю твою жизнь и тело? Даже неверный твой образ не хочет со мной остаться и странствовать через бедную мою жизнь, которая будет теперь без любви и без радости, раз ты меня покидаешь.

Горькие слезы брызнули из прекрасных темных глаз Джульетты. Тогда воскликнул Эразм, обезумев от смертной муки любви:

– Неужели я должен тебя покинуть? Если так, пусть мое отраженье останется у тебя навсегда и навеки. Никакая сила, даже сам дьявол не может отнять его у тебя до тех пор, пока я буду твоим душою и телом.

Едва он сказал это, на устах его загорелись поцелуи Джульетты, потом она оставила его и, полная тоски, протянула руки к зеркалу. Эразм видел, как его образ отделился независимо от его движений, как он устремился в объятия Джульетты и затем пропал. Какие-то безобразные голоса закричали и захохотали с дьявольской насмешкой; корчась от страха, почти без сознания упал он на пол, но смертельная боязнь и ужас вывели его из столбняка, в полной темноте дополз он до двери и вышел на лестницу. У самого дома его подняли и посадили в экипаж, который быстро покатился.

– Вы, кажется, немного больны, – сказал по-немецки севший рядом с ним человек, – но теперь все пойдет прекрасно, если вы только захотите вполне мне отдаться. Джульетта сделала свое дело и поручила мне вас. Вы, право, премилый молодой человек и удивительно склонны к игривым шуткам, которые очень приятны и мне, и Джульетте. Хорош был этот немецкий удар в затылок. Как смешно было, когда у этого amoroso посинел язык и повис из горла, да еще он хрипел и охал и не мог сразу убраться на тот свет, – ха, ха, ха!..

Голос этого человека звучал такой отвратительной насмешкой, его болтовня была так ужасна, что слова его терзали сердце Эразма, как удары кинжала.

– Кто вы такой? – сказал Эразм. – Замолчите, не говорите об этом страшном деле, в котором я каюсь!

– Каетесь! каетесь! – отвечал человек. – Вы, может быть, каетесь также и в том, что узнали Джульетту и вам досталась ее сладкая любовь?

– Ах, Джульетта, Джульетта! – вздохнул Эразм.

– Ну да, – продолжал тот, – вы сущий ребенок, вы желаете и хотите, но все должно идти по ровной, гладкой дороге. Это фатально, что вы должны были покинуть Джульетту, но если бы вы здесь остались, я бы отлично мог избавить вас от всех кинжалов ваших преследователей, а также и от милой полиции.

Мысль иметь возможность остаться с Джульеттой с силой овладела Эразмом.

– Как можно это сделать? – спросил он.

– Я знаю, – сказал человек, – одно симпатическое средство, которое поразит слепотой ваших преследователей, словом, оно так действует, что вы будете являться им все с новым лицом, и они никогда вас не узнают. Когда наступит день, вы потрудитесь долго и внимательно посмотреться в какое-нибудь зеркало, а с вашим отраженьем я совершу кое-какие операции, нимало его не испортив, и вы можете тогда жить с Джульеттой вполне безопасно, в весельи и в радости.

– Ужасно! ужасно! – воскликнул Эразм.

– Что такое ужасно, дражайший? – насмешливо спросил че-ловек.

– Ах, я… ах, я… – начал Эразм.

– Оставили ваше отражение у Джульетты? – быстро докончил человек. – Ха, ха, ха! bravissimo, милейший. Теперь вы можете лететь через леса и долины, деревни и города до тех пор, пока не найдете вашу жену и маленького Разма и не сделаетесь опять отцом семейства, хотя и без отражения, что для вашей жены будет неважно, так как вы будете принадлежать ей телесно, а Джульетта будет вечно иметь только ваше мерцающее подобие.

– Замолчи, ты, ужасный человек! – закричал Эразм.

В эту минуту приблизилось к ним с пением веселое шествие с факелами, которые осветили экипаж. Эразм увидал лицо своего спутника и узнал безобразного доктора Дапертутто. Одним прыжком выскочил он из экипажа и побежал навстречу шествию, так как узнал издали приятный бас Фридриха. Друзья возвращались с деревенского обеда. Эразм быстро рассказал Фридриху обо всем, что случилось, умолчав только о потере своего отражения. Фридрих поспешил с ним в город, и все было так скоро устроено, что, когда взошла утренняя заря, Эразм сидел уже на быстром коне и был далеко от Флоренции.