Царь Петр I «Западный либерал». Иностранцы о царе-реформаторе

13-го был отдых, и маски не собирались. Его высочество с тремя тайными советниками, также Штенфлихтом, Альфельдом, Ранцау и графом Бонде обедал у полковника Кампенгаузена, жена которого статс-дамою при царице. Оттуда они ездили к Нарышкину, у которого нашли Ягужинского, только что возвратившегося накануне из Або, а потом к г-же Вильбоа, также статс-даме, и княгине Черкасской (муж которой был прежде сибирским вице-губернатором), живущей по ту сторону реки, и наконец ужинали у Левольда.

14-го маски опять собирались после обеда на другой стороне реки, но скоро разошлись, проехав только вниз до дома Головкина.

После того его высочество ездил к майору гвардии Румянцеву, к обер-полицеймейстеру Девьеру и к княгине Валашской, где нашел общество дам и очень весело провел вечер.

15-го его королевское высочество, прогулявшись понапрасну на ту сторону реки, потому что маски не оставались вместе, ездил к князю-папе, а от него к великому адмиралу Апраксину, где и пробыл до вечера. Там возник спор между Альфельдом и Лорхом, но последний на другое же утро пошел к своему противнику, и они опять стали друзьями.

16-го его величество царь, с 50-ю или 60-ю масками, приехал обедать к его королевскому высочеству. Он был чрезвычайно весел, много пил, даже танцевал по столам и пел песни. Мы убедились из этого, что он иногда может быть в прекрасном расположении духа, особенно если окружающие его лица ему не противны. Его приближенные, в том числе фавориты и шуты, умеют пользоваться такими случаями и бывают с ним свободны, как с товарищем. В таком веселом расположении его величество пробыл у нас до 8 часов вечера. В этот день прибывший сюда императорский австрийский посол, граф Кинский, присылал уведомить его королевское высочество о своем приезде. Герцог знал его еще прежде в Бреславле; он человек чрезвычайно приятный и приветливый.

17-го его королевское высочество и все другие маски были после обеда в Адмиралтействе, где закладывали киль для военного корабля. Главный строитель Головин, он же и генерал-майор по армии, учившийся кораблестроению вместе с царем в Голландии (но знающий не много и получивший это звание только в качестве царского любимца), должен быть вбить первый гвоздь и прежде всех помазать немного киль дегтем, после чего прочие корабельщики, в том числе и сам царь, последовали его примеру. Его величество трудился и работал усерднее всех. По этому случаю в Адмиралтействе палили из пушек. Их величества со всеми присутствовавшими прошли потом в флаговой зал, где приготовлена была закуска. В этом зале развешаны под потолком все флаги, знамена и штандарты, отнятые в продолжение последней войны у шведов. Побыв там несколько времени, все отправились в новый дом великого адмирала (один из лучших во всем Петербурге, но еще не отделанный), где с галерей смотрели на травлю льва с огромным медведем, которые оба были крепко связаны и притянуты друг к другу веревками. Все думали, что медведю придется плохо, но вышло иначе: лев оказался трусливым и почти вовсе не защищался, так что если б медведя вовремя не оттащили, он непременно одолел бы его и задушил. Травля продолжалась недолго, потому что царю не хотелось потерять льва. От Апраксина ее величество царица со многими дамами и кавалерами поехала к его королевскому высочеству, где, после закуски и кофе, несколько часов танцевали. Часов в восемь государыня уехала, но прочие дамы оставались еще с час и продолжали танцевать. Когда все посторонние разъехались, его высочество с некоторыми из нас отправился на реку и рассматривал иллюминацию, при чем с нами были и наши валторнисты. Проезжая мимо царского дворца, мы видели у окна обеих принцесс, которые, к величайшему сожалению его высочества, не участвовали в маскараде и оставались только зрительницами. Сегодня окончился маскарад, и хотя в продолжение 8 дней наряженные не постоянно собирались, однако ж никто, под штрафом 50 рублей, не смел все это время ходить иначе, как в маске. Поэтому все радовались, что удовольствия на первый раз кончились. Вечером его высочество ужинал вместе с нами, причем и капитан Шульц был приглашен к столу. Сегодня же граф Кинский, уже официально, присылал объявить о своем приезде императорского секретаря посольства Гогенгольцера (который некоторое время исправлял здесь должность министра); но его высочество ездил уже к нему верхом инкогнито…

24-го получена из Швеции ратификация заключенного в Нейштате мира. В полдень, после обыкновенного сигнального выстрела, все маски, в тех же костюмах, собрались опять у Почтового дома и ходили часа два процессией по городу, причем дамы, не привыкшие ходить по камням, порядочно-таки устали. После того маски разошлись, а вечером весь город был иллюминован. Его высочество ужинал у тайного советника Клауссенгейма, который живет при дворе.

25-го маски снова собирались за рекой, у дома Четырех Фрегатов, откуда ездили в сад генерала Головина, находящийся вне города, перед проспектом, где все оставались несколько часов. Вечер его высочество провел со своею свитою у тайного советника Бассевича, у которого и ужинали.

26-го все замаскированные были несколько часов за городом, в саду президента Апраксина (брата великого адмирала), после чего разъехались по домам. Город был опять весь иллюминован, как в оба предшествовавших дня, причем на улицах, перед домами, горели еще смоляные бочки; но некоторые из жителей поставили у себя только деревянные шесты…

29-го его королевское высочество, его величество царь и множество гостей были на свадьбе молодого графа Пушкина. Я заметил там следующие церемонии. Когда приехал его высочество с своею свитою, в парадных платьях, его приняли у кареты при звуках труб маршал свадьбы (подполковник князь Голицын) с жезлом и все шаферы; потом он был встречен у входных дверей женихом, который повел его в комнаты, где собрались уже все гости, кроме царской фамилии. После обыкновенных приветствий его высочество сел между невестою (урожденною Лобановою

) и княгинею Валашскою. По приезде его величества царя, встреченного точно таким же образом, как и его высочество, гости скоро отправились к столу, и маршал разместил знатнейших из них и родственников новобрачных – мужчин с женихом особо, а дам с невестою, за другим столом, также особо. Невеста и жених сидели под балдахинами. Балдахин невесты был украшен венками из цветов, которые висели над нею и над местами подруг невесты (Brautjungfer), и кистью из лент над местом дружки (Vorschneider). Под другим балдахином, над головою жениха, висел также венок, потому что он вступал в первый брак; в противном случае над ним спускалась бы только кисть из разноцветных лент. За столами сидели в следующем порядке: за столом жениха, на первом месте, он сам, имея подле себя – царя как посаженого отца жениха, с правой – князя Меншикова как посаженого отца невесты; подле царя – генерал Ягужинский как брат жениха, а подле князя – генерал-майор Мамонов как брат невесты; против жениха – его королевское высочество с камергером Нарышкиным, затем прочие русские и наши кавалеры, как кому пришлось. Из иностранных министров никого не было. За столом невесты сидели: на первом месте – также она; по левую ее сторону – княгиня Меншикова, а по правую – супруга великого канцлера Головкина (заменявшая царицу, которая уже несколько дней была не совсем здорова по случаю преждевременного разрешения от бремени), первая как посаженая мать жениха, последняя как посаженая мать невесты, потому что в первый день свадьбы на первых местах сидят родственники невесты, а во второй – родственники жениха; возле княгини Меншиковой – княгиня Валашская как сестра жениха, а возле Головкиной – княгиня Черкасская как сестра невесты. Против невесты сидел дружка (единственный мужчина за дамским столом), имея подле себя подруг невесты – сестру жениха и сестру княгини Черкасской (княжну Трубецкую). Когда все присутствовавшие, кроме трех последних лиц, сели по своим местам, маршал с 12-ю шаферами (капитанами и поручиками гвардии) торжественно ввел обеих подруг невесты, которые до тех пор оставались в ближайшей комнате и там привязывали банты на рукава маршалу и шаферам (эти банты служат знаками их должностей: маршал и дружка носят их на правой, а шаферы на левой руке). Они вошли в комнату следующим образом: впереди шли трубачи и трубили; за ними следовали все шаферы попарно, младшие впереди, потом маршал с своим жезлом и наконец подруги невесты. Когда они сели под венки, против невесты, точно таким же образом введен был дружка, но с той разницей, что перед ним, вслед за маршалом, шел младший из шаферов, который нес на серебряном блюде бант дружки, нож и вилку. У стола, когда дружка подошел к своему месту, подруги невесты навязали ему на руку ленту и должны были поцеловаться с ним. По окончании и этой церемонии маршал подал своим жезлом знак к молитве; тогда только гости приступили к обеду, потому что до молитвы никто не может даже развернуть своей салфетки. Вслед за тем подали по рюмке водки – маршал жениху, невесте и родственникам, а шаферы, разделенные по столам, всем прочим гостям. Немного спустя маршал начал провозглашать церемониальные тосты, при чем должен был сперва пить сам с шаферами и потом уже подавать с ними стаканы жениху, невесте, родственникам и всем остальным. Они должны строго наблюдать, чтобы все стаканы наливались одинаково полно и были одинаковой величины; для дам, однако ж, подаются стаканы поменьше и наливаются не так полно. Первый тост, совершенно особенный в своем роде, бывает обыкновенно во славу Божию, второй – за здоровье жениха и невесты, третий – посаженых отцов и матерей, четвертый – сестер и братьев, пятый – дружки и подруг невесты, шестой – всех гостей, и, наконец, седьмой – за здоровье маршала и шаферов. Последний тост начинают жених и невеста, и тогда маршал и шаферы не разносят стаканов, а стоят все вместе и благодарят. Те, за чье здоровье пьют, должны также стоять до тех пор, пока все стаканы не будут опорожнены, и благодарить, причем как в том случае, когда начинают тост маршал и шаферы, а жених, невеста и родственники пьют, так и в том, когда благодарят, всякий раз раздаются звуки труб. Кроме упомянутых обычных тостов бывают еще, но не всегда, тосты за здоровье царской фамилии и другие, что зависит от маршала и от того, хочет ли он мало или много поить гостей и в особенности жениха (которому и без того все стаканы наливаются полнее, чем другим). Как скоро маршал провозгласит «пора вставать», обед кончается; но до этого никто не смеет встать из-за стола. Когда столы были вынесены из комнат, начали танцевать, и именно с следующих церемониальных танцев: сперва маршал с невестой и два старших шафера с посаженною матерью и сестрой невесты, сделав несколько кругов тихими шагами и кланяясь на ходу всем гостям, протанцевали польский; после того танцевали: маршал в другой раз с невестой, держа, как и в первый, в левой руке свой жезл, и два других шафера с матерью и сестрою жениха; затем жених с невестой, посаженный отец невесты с посаженной матерью жениха и брат невесты с сестрой жениха; далее, жених опять с невестой, посаженный отец жениха с посаженной матерью невесты и брат жениха с сестрой невесты; наконец, дружка по разу с каждой из подруг невесты и по два шафера с своими дамами. Маршал при всех этих танцах должен был, с жезлом в руке, танцевать один впереди. По окончании церемониальных танцев все получили свободу танцевать, и тогда его высочество начал с невестой менуэт. Около 11 часов был последний церемониальный танец, т. е. маршал, как всегда, впереди, за ним жених и невеста, потом все родственники и многие посторонние, женатые, сделав несколько туров, с музыкой и в сопровождении шаферов, также с зажженными небольшими восковыми факелами, отправились в спальню невесты, где всех угощали сластями. Там обыкновенно, за особым столом, жениха поят окончательно допьяна. Из неженатых туда никто не входит; поэтому его королевское высочество отправился домой, тем более, что было уже поздно, и он чувствовал усталость.

30-го, после обеда, его королевское высочество поехал опять к графу Пушкину, где праздновался второй день свадьбы. Встречали его как и вчера. В этот раз их величеств не было, и потому гости тотчас по приезде герцога сели за стол, причем все родственники, сидевшие вчера по правую сторону, сели сегодня по левую, чтобы показать первенство молодого, который занял место уже за дамским столом, по правую сторону своей жены. Церемонии были опять те же, с тою только разницею, что молодого ввели подруги невесты, и что он, когда все сели, у стула дружки встал на стол и сорвал висевший над новобрачною венок, который, пройдя на свое место, должен был подержать над нею, потом, поцеловав ее, передать его одному из шаферов. Прочие церемонии, как за столом, так и во время танцев, были также те же самые, за исключением последнего шествия в спальню невесты. Его высочество оставался там до конца, т. е. почти до 12 часов, и, навеселившись и натанцевавшись вдоволь, отправился домой.

Октябрь

3-го его королевское высочество имел счастье быть после обеда у царицы, где оставался часа полтора. Ее величество лежала в постели. Герцог стал извиняться, что посещает ее во время болезни, но она указала на принцесс и сказала, что не делает никакого различия между ними и его высочеством, а потому и не задумалась принять его в постели. Вообще в этот раз государыня была необыкновенно милостива к его высочеству, и можно сказать наверно, что она его очень любит. Нас встречали у барки и провожали кавалеры ее величества. После, так как погода была очень хороша, мы катались еще несколько времени по реке и потом отправились домой.

4-го его величество царь и большая часть масок отправились водою в Кронслот. Маски, под штрафом 100 рублей, должны были ехать туда; но иностранные министры, дамы и его королевское высочество были избавлены от этой обязанности, тем более что царица и принцессы также не участвовали в поездке. Однако ж императорский министр граф Кинский поехал за царем, желая видеть Кронслот и флот. Из наших придворных некоторые тоже поехали, и я присоединился к ним тем охотнее, что не видал еще Кронслота. Ветер был сначала противный, и мы, несмотря на то, что по данному сигналу отплыли из Петербурга с рассветом, должны были провести ночь на якоре в галерной гавани. На нашем торншхоуте мы нашли все удобства: он был достаточно снабжен как постелями, так и съестными припасами. Царь, однако ж, уезжал на несколько часов назад к царице и потом опять присоединился к нашей флотилии.

5-го, поутру, ветер немного изменился, и мы, по сигналу адмирала буеров, стали опять под паруса, но все время должны были лавировать и потому прибыли в Кронслот (ныне Кронштадт) не прежде двух часов пополудни. Нас поместили в том же доме, где останавливался со своею свитою его высочество; но мы должны были взять с торншхоута постели, потому что не нашли там даже кроватей, не говоря уже о постелях. Дом этот принадлежит к зданиям Коллегий, расположенным четырехугольником по площади, через которую проходит начатый недавно большой, выложенный камнем канал, ведущий к докам, где починяются корабли. Все эти дома не только снаружи одинаковы и одной величины, но и стоят очень близко друг от друга; внизу около них вокруг идет галерея, по которой в дурную погоду можно удобно проходить из одного в другой. В нижних этажах везде помещаются лавки. Многие из вельмож имеют тут же свои дома, все прекрасные каменные дворцы, и так как все это место застраивается очень правильно и исключительно каменными домами, кроме предместий, где находятся бараки (деревянные казармы) и офицерские квартиры, то оно со временем будет весьма красиво, тем более, что всем вельможам вменено в обязанность строить там дома. Оно не только укрепляется, но и снабжено уже со стороны моря хорошим больверком. Несколько гаваней также уже совсем устроены и уставлены множеством пушек. По положению своему Кронштадт считается неприступным с моря, потому что корабли могут подходить к нему только поодиночке через узкий пролив, который обстреливается с обеих сторон, как из гавани, так и с противоположного конца, где возвышается среди моря небольшая отдельная крепость, собственно называемая Кронслотом. Кроме того, корабль, чтобы попасть в гавань, должен проходить несколько верст близко под пушками еще другого укрепления. Все время после обеда мы провели в рассматривании гаваней.

6-го, после обеда, все маски собирались у царского дворца, красивого четырехугольного здания, стоящего отдельно у воды, откуда царь может разом обозревать все гавани и даже видеть еще большое пространство моря. Они ходили процессией по городу и вокруг военной гавани, где корабли стояли в величайшем порядке и делали чудный вид. После того маски были угощаемы царем, при чем так сильно пили, что немногие воротились домой без опьянения.

7-го царь с обоими своими министрами, бывшими на Нейштатском конгрессе, именно Брюсом и Остерманом, которых нашел в Кронштадте, поехал в Петергоф и хотел возвратиться в Петербург не прежде 9-го числа. Что касается до нас, то мы в полдень, при попутном ветре, пустились в обратный путь. На салюты нашей маленькой флотилии нам, как и по прибытии к Кронштадту, отвечали множеством пушечных выстрелов из крепости Кронслота и с батарей в гаванях. Возвратясь в Петербург довольно рано и узнав, что у Сурланда маленькое общество, я тотчас отправился туда и в числе прочих гостей нашел там г-жу Иоганну, камер-фрау царицы (которая ее очень любит), маленькую карлицу принцессы (чрезвычайно милую, приятную и веселую девушку), жену французского кухмистера царя и многих других друзей нашего двора. Но добрый тайный советник Геспен по возвращении своем получил неприятное известие, что на другой день после нашего отъезда у него украли шкатулку из комнаты его секретаря Швинга, которому он отдал ее на сохранение. Потеря эта была немаловажна, потому что в шкатулке, кроме разных вещей, было с лишком 800 червонцев. До сих пор, несмотря на все старания, не найдено еще ни малейшего следа вора. Легко себе представить, как чувствительна должна быть такая потеря тайному советнику Геспену, известному своей необыкновенною бережливостью…

11-го у герцога обедали граф Сапега и некоторые другие, после чего его высочество опять был у царицы, где имел удовольствие видеться и разговаривать с обеими принцессами, с которыми стал уже немного смелее и свободнее. Мы пробыли там часа два и выпили по нескольку бокалов превосходного венгерского.

12-го по случаю рождения великого князя его высочество со своею свитою и со многими русскими вельможами поехал около 5 часов в галерею, находящуюся перед садом, в аллее, где назначено было праздновать этот день. По прибытии туда, в величайшем параде, ее величества, принцесс и прочих членов царской фамилии все сели за стол. Государыня кушала с дамами, а его высочество с мужчинами особо. Во всем был необыкновенный порядок, потому что угощала сама царица, а должность обер-маршала исправлял Ягужинский. Пили также далеко не так много, как обыкновенно в подобных случаях; напротив, всякий имел полную свободу пить или не пить. Тотчас после обеда, когда столы уже вынесли, чтобы начать танцевать, приехал из Шлиссельбурга его величество царь. Танцы продолжались потом в большой зале часу до двенадцатого, и праздник этот кончился очень весело. В Шлиссельбурге, говорят, пили чрезвычайно много и на каждом из бастионов, потому его высочество был рад, что счастливо отделался от этой поездки.

14-го, утром, тайный советник (Бассевич) был на конференции у вице-канцлера Шафирова. Некоторые из нас обедали у камеррата Фика, который был прежде комиссаром, а потом полковым квартирмейстером в голштинской службе; во время войны он находился в Швеции в качестве тайного полушпиона и оказал царю важные услуги, устроив почти все Коллегии по шведскому образцу, за что получил прекрасные поместья в Лифляндии. Угостил он нас превосходно. В числе многих очень хорошеньких детей у него есть почти взрослая дочь, которая с младенчества совершенно слепа, но несмотря на то отлично играет на клавесине и ходит как зрячая по всему дому, где знает каждый уголок. В этот день у герцога обедали некоторые лифляндцы, а после обеда он ездил к старой царице с поздравлением по случаю ее тезоименитства и оставался там часа два в обществе многих русских. Сегодня же получено было известие, что в Кронслот прибыл на шведском фрегате французский посланник Кампредон, который много лет, и отчасти при мне, был министром в Стокгольме. Его величество царь тотчас же поехал туда, любопытствуя не только видеть Кампредона, который, говорят, имеет также некоторые поручения от шведского правительства, но и осмотреть фрегат…

16-го тайный советник Бассевич угощал некоторых пленных шведов, в том числе и трех дочерей шведского генерала Горна, которые долго находились здесь в плену и под конец несколько времени даже очень строго содержались в крепости. Одна из них замужем за нашим генерал-майором Шталем, который женился на ней, будучи также в плену, и после обмена своего не мог взять ее с собою в Швецию…

22-го. По случаю празднования в этот день мира с особенным торжеством, для которого уже давно делались большие приготовления, я заблаговременно отправился на другую сторону реки, чтобы посмотреть на церемонии, назначенные во время и после богослужения в церкви Св. Троицы, где находились уже его величество царь и все русские вельможи. Там по окончании литургии и прочтении ратификации заключенного с Швецией мира архиепископ Псковский сказал превосходную проповедь, текстом которой был весь первый псалом, и в которой он, изобразив все труды, мудрые распоряжения и благодеяния его величества на пользу его подданных в продолжение всего царствования и особенно в минувшую войну, объявил, что государь заслужил название отца отечества, великого, императора. После сего весь Сенат приблизился к его величеству, и великий канцлер Головкин, после длинной речи, просил его от лица всех государственных сословий принять, в знак их верноподданнической благодарности, титул Петра Великого, Отца отечества и императора Всероссийского, который был повторен за ним и провозглашен всем Сенатом. За несколько дней перед тем государь повелел Сенату объявить по всему государству, что он всемилостивейше дарует прощение и свободу всем находящимся под стражею и преступникам, кроме убийц и обвиняемых в преступлениях выше разбоя, так что освобождались даже и те, которые злоумышляли против его особы и были осуждены вечно на галеры; кроме того, что прощает все недоборы и недоимки с начала войны по 1718 год (суммою на многие миллионы), потому что считает долгом благодарить Всевышнего за милость, оказанную как при заключении мира, так и в прежнее время, и лучшим средством для выражения такой благодарности полагает оказать милость же и хоть сколько-нибудь помочь страждущим. Этот указ был немедленно обнародован по всему государству, и Сенат, в знак признательности, положил поднести царю помянутый титул, для чего и отправил к его величеству депутацию с всеподданнейшею просьбою принять его. Сначала государь, из скромности, не решался на это и пригласил к себе на другой день некоторых сенаторов и двух знатнейших архиепископов, чтобы отклонить такую просьбу; но благодаря их убеждениям и доводам изъявил наконец всемилостивейшее согласие на принятие нового титула. По окончании речи великого канцлера, среди радостных восклицаний внутри и вне церкви, при звуках труб и литавр, началась пальба из всех пушек крепости, Адмиралтейства и ста пятидесяти галер, прибывших накануне в ночь и расставленных по реке против здания Сената. В то же время загремел беглый огонь 27-ми полков, возвратившихся из Финляндии в составе 27 000 человек. Его величество отвечал Сенату следующими краткими, но достопамятными словами: «Зело желаю, чтоб наш весь народ прямо узнал, что Господь Бог прошедшею войною и заключением сего мира нам сделал. Надлежит Бога всею крепостию благодарить; однако ж, надеясь на мир, не надлежит ослабевать в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею греческою. Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, который Бог нам пред очи кладет, как внутрь, так и вне, от чего облегчен будет народ». Сенат после того приносил монарху всеподданнейшую благодарность, а во время пения «Тебе, Бога, хвалим» и чтения Евангелия началась опять, как в первый раз, пальба вместе с музыкою и барабанным боем всех полков, стоявших перед Сенатом. По прочтении митрополитом Рязанским благодарственной молитвы, которой все присутствовавшие внимали коленопреклоненные, пальба возобновлялась в третий и последний раз. Французский посланник Кампредон, свидетель всего этого, радовался, конечно, больше нас, голштинцев, потому что очень предан королю шведскому и с своей стороны также способствовал заключению мира. Когда богослужение совсем кончилось, его величество пошел в Сенат, где назначено было праздновать нынешний день. Его королевское высочество при первом залпе из пушек переправился на другую сторону реки и, дождавшись в сенях церкви окончания обедни, подошел к его величеству с поздравлением, когда он выходил уже оттуда, а потом последовал за ним в Сенат и поздравил императрицу и принцесс, поцеловав им руки. Там все было необыкновенно великолепно. Особенно императорская фамилия отличалась чрезвычайно богатыми нарядами. На императрице были красное обшитое серебром платье и драгоценнейший головной убор; принцессы имели белые платья, обложенные золотом и серебром, и также много драгоценных камней на голове. Старшая была еще бледна и слаба после своего нездоровья. Вдовствующая царица, по обыкновению, была в черном, но дочь ее, равно и все прочие дамы, имели великолепнейшие наряды и множество бриллиантов. Вообще здешние дамы очень любят драгоценные камни, которыми стараются перещеголять одна другую. Великого князя и его сестры не было на этом празднестве, потому что оба, говорят, не совсем здоровы. Когда его королевское высочество кончил свои поздравления, Нарышкин дал знак тайному советнику Бассевичу также подойти с поздравлением к его величеству и поцеловать ему руку, после чего знатнейшие из наших кавалеров, все иностранные министры и многие русские сановники последовали его примеру. Императрица отошла между тем немного к окну, чтобы дать случай герцогу приблизиться к старшей принцессе, с которой его высочество и разговаривал, но потом пошел в другую комнату, где ожидал возвращения императора, куда-то уходившего. В это время князь Меншиков читал о производствах по армии, а великий адмирал – по флоту. После них сенатский обер-секретарь прочел о награждениях и повышениях министрам, бывшим на мирном конгрессе, и многим другим заслуженным лицам. Наконец было объявлено также о прощении некоторых виновных. Еще до возвращения императора Кампредон, который был прежде знаком в Швеции с нашим герцогом, подошел к его высочеству и притворился очень обрадованным, что опять видит его. Когда его величество император пришел, нашлось еще очень много лиц, не успевших прежде поздравить его; поэтому он не сейчас мог пройти к столу, хотя ему, казалось, очень хотелось кушать. В большой аудиенц-зале, где обыкновенно бывает прием министров, с одной стороны был устроен прекрасный буфет, а с трех других сторон стояли длинные узкие столы, как и во всех других комнатах. Обедало в одно время всего до 1000 человек, потому что все комнаты коллегий были заставлены столами, которых было, говорят, сорок восемь, и за которыми не осталось ни одного лишнего места.

Освободясь, наконец, от поздравлений, его величество отправился в эту столовую или аудиенц-залу к столу, где по правую его руку сел его высочество, а по левую князь Меншиков. Подле князя поместился адмирал Крюйс, а подле его высочества – граф Кинский. Прочие русские вельможи, иностранные министры и наши старшие кавалеры сели как кому пришлось. Немного спустя, когда уже все сели, вошел генерал князь Голицын, полковник Семеновского полка и кавалер ордена св. Андрея*. Император сам представил его герцогу, сказав, что это тот самый генерал Голицын, который командовал в Финляндии. Князь, поцеловав руку его высочеству, который поцеловал его в губы, и отдав поклон императрице и всем гостям, сел также за императорский стол. После того, по приказанию его величества, ввели бывшего пленного шведского вице-адмирала Эреншильда, который должен был сесть возле адмирала Крюйса. Это был тот самый Эреншильд, который командовал четырьмя отнятыми у шведов фрегатами и отличился тогда особенной храбростью. Император очень уважает его. В ближайшей к большой зале комнате кушали императрица за большим овальным столом, имея подле себя с правой стороны вдовствующую царицу, а с левой старшую принцессу. Возле старой царицы сидела ее дочь, а возле старшей принцессы – принцесса Елизавета, за которою следовала княгиня Меншикова. Прочие знатные дамы сидели по чинам. Императрице прислуживали два камер-юнкера, а третий стоял перед столом и разрезывал кушанья. Старой царице прислуживал брат ее, граф Салтыков, который не служит, но состоит в числе ее кавалеров и имеет польский орден. Позади императорских принцесс стояли только их гувернантки. Первый тост, провозглашенный при звуках труб и литавр, был в честь заключенного мира. Других тостов было немного, но зато после, вечером, пили-таки порядочно. Во время обеда его величество несколько раз принимался шептать что-то на ухо его высочеству и обращался к тайному советнику Бассевичу, вообще был очень милостив к нашему герцогу, который часто целовал ему руки, за что он сам нежно целовал его и прижимал к груди. Я сначала не запасся местом, потому что ходил и осматривал столы, но наконец увидел в одной из комнат два порожних места, которые и занял с капитаном Шульцем. В этой комнате был еще стол, где сидели дамы, которым недостало места за столом императрицы, также Нарышкин, Бонде и Лорх. За нашим столом сидели, между прочим, Ягужинский, Румянцев, обер-полицеймейстер и многие офицеры. В этой же комнате находились литаврщик и 6 трубачей, которые при тостах давали сигнал музыкантам, стоявшим на улицах.

Император, вставши один из-за стола, пробежал через нашу комнату (иначе нельзя назвать его походки, потому что сопровождающие его постоянно должны следовать за ним бегом) и отправился на свою яхту, стоявшую у моста перед Сенатом, чтобы, по обыкновению, отдохнуть после обеда. Уходя, он приказал, чтобы все оставались на своих местах впредь до его разрешения. Поэтому гости должны были сидеть очень долго, что для большей части из них было крайне невесело. Немногие кардиналы, остававшиеся еще налицо, почти все заснули за столом, потому что без принуждения запаслись уже хорошим глотком на сон грядущий. Князь-папа, по причине приключившейся ему болезни, не участвовал в настоящем празднестве. Граф Кинский и тайный советник Бассевич сожалели, что для препровождения времени не имеют с собою карт, потому что устали уже разговаривать и не знали, что делать; особенно первому такое продолжительное сидение было вовсе не в привычку. Его королевское высочество крепился довольно долго, но под конец и он заметно стал обнаруживать нетерпение; заметив, однако ж, что многие встали, он решился наконец также встать и пошел в комнату императрицы, где столы были уже прибраны, и где ее величество, вдовствующая царица с дочерью, принцессы и княгиня Меншикова сидели, а прочие дамы стояли около них, скучая не менее мужчин. Когда вошел его королевское высочество, принцессы встали, но императрица осталась на своем месте. Он подошел и разговаривал с нею несколько времени, после чего его просили сесть. Герцог сел возле старшей принцессы и смело вступил с нею в длительный разговор, на что прежде никогда не решался, потому что как его высочество, так и принцессы все еще были довольно застенчивы друг с другом. Между тем маленький Кампредон долго стоял перед небольшим окошком, сделанным в двери между большою залою и комнатою императрицы, и соколиными глазами следил за происходившим между его высочеством и принцессами. Он, как известно, и как я уже упоминал, вполне предан королю*, хотя и притворялся очень расположенным к его королевскому высочеству. Я в это время пошел на минуту в находящийся близ Сената кофейный дом, известный под именем «Четырех Фрегатов», чтобы подышать свежим воздухом, потому что наверху от множества гостей было ужасно тесно и нестерпимо жарко; но когда немного спустя вернулся назад, туда сперва не было возможности пройти от столов и скамеек, которые стаскивали вниз, а потом меня не хотели впустить часовые, говоря, что им приказано никого не пускать. То же самое они сказали и генералу Миниху, и нам не скоро удалось бы пробраться вперед, если бы Ягужинский не сжалился над нами и не помог войти. Вскоре после моего возвращения ее величество императрица с императорскою фамилией и со всеми дамами прошла из своей комнаты в большую залу, где кушал император; а когда она села там под балдахин (где становится обыкновенно его величество при торжественных аудиенциях) вместе с прочими членами императорского семейства, дамы и кавалеры образовали большой круг, и начались танцы. Ее величество императрица с его высочеством, князь Меншиков со старшею принцессою и Ягужинский с младшею открыли их польским. После того герцог танцевал со старшею принцессою менуэт; а когда она опять пошла в польском с князем Меншиковым, его высочество пригласил для того же танца принцессу Елизавету. Вместе с ними хотел танцевать молодой граф Сапега с княгинею Валашскою, но она не согласилась, говоря, что из уважения к императорской фамилии не смеет в одно время с нею принять участие в первых церемониальных танцах. Поэтому на сей раз было только две пары; но после танцевали все без разбору, что и продолжалось до 9 часов, когда должен был начаться большой фейерверк. Принцесса Прасковья вовсе не танцевала, да и вообще она танцует только в крайних случаях и не иначе, как по приказанию императора. При начале танцев она ушла наверх к своей матери, которая сидела в одной из комнат у окна и смотрела на приготовления к фейерверку. Император ходил взад и вперед и по временам являлся в залу, чтобы посмотреть на танцы; но большею частью оставался внизу, потому что распорядитель фейерверка, как говорили, выпил лишнее, и государь должен был сам обо всем заботиться. В самом деле, он трудился изо всех сил. Когда все было готово и уже смерклось, танцы прекратились, и их величества с его высочеством, с императорскою фамилией и со всеми присутствовавшими отправились к окнам, которые нарочно почти все были выставлены.

Фейерверк начался в 9 часов. Сперва представилось взорам большое здание, изображавшее храм Януса. Оно было открыто, и внутри его виднелся, в прекрасном голубом огне, старый Янус, державший в правой руке лавровый венок, а в левой масличную ветвь. Немного спустя показались с обеих сторон две статуи в виде двух вооруженных панцирями и коронованных рыцарей, также из голубого огня; на щите один из них, именно бывший с правой стороны, имел двуглавого орла, а другой три короны. Когда они приблизились к открытым дверям храма и прикоснулись к ним, двери начали постепенно затворяться, после чего рыцари сошлись и, казалось, подали друг другу руки. Пока горело это изображение храма и самого Януса, стоявшего на высоком пьедестале и окруженного разными арматурами, народу был отдан жареный бык, лежавший в небольшом расстоянии от храма на возвышении о шести ступенях с свободным со всех сторон проходом. Его величество сам отрезал от этого быка первый кусок и немного покушал, после чего солдаты вмиг разорвали его на сотни частей. Доставший золотые рога получил положенную награду. В то же время открыты были устроенные с обеих сторон фонтаны с красным и белым вином, которое, посредством вставленных посредине трубок, било довольно высоко, падая потом в один бассейн, а из него в другой, откуда всякий уже мог черпать сколько хотел. Хотя тут приставлена была стража, довольно хорошо наблюдавшая за порядком, однако ж не обошлось без окровавленных лиц, потому что каждому хотелось быть первым. Лишь только, в знак заключенного мира, двери храма совсем затворились (что сделалось уже после отдачи народу быка и фонтанов с вином), раздались сперва звуки множества труб, литавр и барабанов всей финляндской армии и других полков; потом пущена была ракета, и разом смешались сотни пушечных выстрелов, ружейный огонь и звон всех колоколов. Огонь с валов крепости и Адмиралтейства и с стоявших по Неве галер был так велик, что все казалось объятым пламенем, и можно было подумать, что земля и небо готовы разрушиться. После того направо от храма горел большой и высоко поставленный щит, на котором было изображено правосудие, попирающее ногами двух фурий; фурии представляли недоброжелателей и ненавистников России, и надо всею эмблемою стояла русская надпись: всегда победит. Затем зажгли, с левой стороны, другой щит, на котором изображался плывущий по морю и входящий в пристань корабль с надписью finis coronavit opus (конец венчает дело). Кроме того, с обеих сторон красовались две пирамиды из такого прекрасного белого огня, что казались сделанными из бриллиантов. На каждой из них сверху было по звезде из такого же огня. Потом зажгли еще две пирамиды с швермерами и звездками и в то же время пустили множество воздушных шаров, огромных и сильных ракет, бураков, открыли огненные фонтаны, колеса и пр., которых огонь не прерывался в продолжение почти двух часов. Наконец пущено было по воде несколько фигур из прекрасного голубого и белого огня вместе с множеством водяных шаров, дукеров, водяных швермеров и других на воде горящих огней. Когда все это кончилось, и было уже около 12 часов ночи, его величество император (находившийся почти все время при фейерверке, который, говорят, сам начал и устраивал) возвратился опять в залу Сената, где снова начались поздравления при тостах из больших бокалов превосходного венгерского и других вин, что и продолжалось до трех часов утра, когда все стали разъезжаться по домам. Многие, которые не сумели уберечься, были сильно навеселе. Императрица и прочие дамы уехали вскоре после фейерверка; но его королевское высочество и все остальные гости оставались до отъезда его величества императора, очень милостиво простившегося с герцогом, который был чрезвычайно доволен нынешним днем и в особенности приветливостью их величеств и принцесс.

23-го был всеобщий отдых. У его высочества обедали полковник Дюринг, наш Нарышкин, подполковник Сикье и шведский вице-адмирал Эреншильд (который в этот день в первый раз был с визитом у его высочества), а вечером герцог с некоторыми из нас ужинал у посланника Штамке.

24-го маскарад снова начался, и хотя участвовавшие в нем не собирались вместе, однако ж веселились кто как мог между собою, потому что до 30-го числа все опять постоянно должны были ходить не иначе, как в масках…

26-го его королевское высочество весь день не выходил из своей комнаты; но маски во множестве делали визиты друг другу и веселились между собою сколько могли.

27-го маски хотя и собирались на другой стороне реки, но пробыли вместе недолго и разъехались, кто куда хотел…

29-го. В этот последний день маскарада все наряженные, по данному из крепости сигналу, собрались после обеда на другой стороне реки, в Сенате, где было угощение, которым окончились маскарад и все празднества по случаю заключения мира. Когда императорская фамилия и маски съехались, начался, как и неделю тому назад, обед, за которым много пили. Потом столы и скамьи были вынесены из большой залы, и открылись танцы, продолжавшиеся до поздней ночи. Между тем не переставали сильно пить, причем тем, которые не танцевали и находились в боковых комнатах, доставалось больше всех; но и мы, когда танцы кончились, получили свою порцию, так что очень немногим удалось к утру добраться до дому не в совершенном опьянении. Я всячески старался избегать попойки, ссылаясь на свое дежурство, и потому воротился домой еще сносным…

31-го тайный советник Геспен давал обед, на котором были его высочество, генерал Аллар, барон Мардефельд, тайный советник Бассевич и многие из нас. Мы оставались у него до вечера и сильно пили.

Ноябрь

1-го, в четыре часа пополудни, его высочество с небольшою свитою ездил на свадьбу молодого князя Репнина, которая справлялась в доме старого Пушкина

, родного отца невесты. Когда его высочество приехал туда, раздались обыкновенные звуки труб, и он был встречен внизу у крыльца маршалом свадьбы с жезлом и шаферами, которые проводили его до комнаты, где император и императрица сидели уже за своими столами

. (Государыня, впрочем, приехала только что перед нами.) Отдав издали поклон их величествам, на который они отвечали весьма милостиво, герцог сел, по указанию маршала, наискось против императора, где для него и его свиты были оставлены места. Вскоре после того начались обыкновенные свадебные церемонии. Прежде всего вышли из ближайшей комнаты трубачи и проиграли на своих инструментах. За ними следовали один за другим двенадцать шаферов, имевших на левой руке банты из розовых лент, и после всех маршал (подполковник гвардии князь Голицын), у которого, для отличия, бант был на правой руке. Потом вошли обе подруги невесты (Braut Jungfer), старшая графиня Головкина и княжна Щербатова; последняя села по правую, а первая по левую сторону против невесты. Затем маршал и шаферы опять ушли в смежную комнату, откуда, впрочем, скоро возвратились, но с тою разницею, что за ними вместо подруг невесты вышел дружка (Vorschneider), перед которым один из шаферов нес его нарукавный бант на плоском серебряном подносе. Должность дружки в этот раз исправлял камер-юнкер Балк, превосходно знающий свое дело. Подойдя к столу, он прежде всего низко поклонился государыне, потом невесте и наконец всему обществу. Княжна Щербатова привязала ему бант на правую руку, а другая его соседка, к которой ему также следовало обратиться, расправила немного ленты. По окончании этой церемонии он с живостью поцеловал сидевшую у него с правой стороны (т. е. княжну Щербатову); но ту, которая сидела с левой, ему не удалось сразу хорошо поцеловать, и он обратился к императрице с печальным лицом, как бы жалуясь на свое горе. Ее величество сделала ему знак, что дело можно поправить; тогда он в другой раз поцеловал графиню Головкину, и уж в самые губы. Жених сидел посредине за узким и длинным столом, за которым помещалось более сорока человек. Над его местом был устроен большой балдахин, обитый красным бархатом и золотыми галунами, из-под которого висел над головою молодого зеленый венок в знак того, что он прежде не был женат. По правую его руку сидел князь Меншиков как посаженый отец невесты (Brautvater), а по левую император как посаженный отец жениха (Br?utigamsvater). Возле князя сидел подполковник гвардии Бутурлин, а возле императора – князь Голицын, недавно приехавший из Финляндии, – оба как посаженые братья жениха и невесты. Его высочество, как я уже сказал, сидел наискось против государя и имел подле себя с правой стороны – вице-канцлера (барона Шафирова), с левой – тайного советника Геспена; прочие сидели как кому пришлось. Ни молодого Сапеги, ни прочих иностранных министров в этот раз не было. За другим столом в той же комнате невеста сидела также под балдахином, из-под которого висели три венка из цветов, один над нею, а два других над обеими ее подругами, и сверх того, над головою дружки, сидевшего между последними, несколько широких белых и красных лент длиною около полуаршина. По правую сторону невесты сидела княгиня Меншикова как посаженная мать жениха, а по левую императрица как посаженная мать невесты. Подле княгини Меншиковой находилась дочь подполковника Бутурлина, госпожа Головина, а подле императрицы – генерал-майорша Балк; и та, и другая – как посаженные сестры (Braut- und Br?utigams-Schwester). Прочие дамы сидели по чинам; сестра княгини Меншиковой в большом русском головном уборе, украшенном бриллиантами, занимала место недалеко от государыни. Молодых дам было мало, а именно только обе Головкины, княжна Щербатова (очень милая девушка), Лопухина, вдова гвардии майора Яковлева, которая, как говорят, через неделю выходит замуж за майора же гвардии Матюшкина, и немногие другие. Когда отец невесты, старый Пушкин, обошел всех с водкою, начались обыкновенные тосты, провозглашаемые при звуках труб маршалом и шаферами, которые также и разносили вино. Звуки эти всякий раз снова раздавались, когда те, за чье здоровье пили, вставали и благодарили, не садясь, по обыкновению, до тех пор, пока все стаканы (в этот раз очень небольшие рюмки) не опоражнивались. Жениху, посаженным отцам и братьям, невесте, посаженным матерям и сестрам маршал сам подносил рюмки на тарелке. Тосты были следующие: первый – привет всему обществу (Wilkommen), второй – за здоровье семейства Ивана Михайловича (зачем, не знаю)

, третий – за здоровье жениха и невесты, четвертый – посаженных отцов и матерей, пятый – посаженных братьев и сестер, и наконец шестой – за здоровье дружки и обеих подруг невесты. По окончании их маршал подошел к императору и спросил, не угодно ли ему будет назначить еще какие-нибудь тосты; но его величество сделал головою отрицательный знак, и тот, ударив несколько раз жезлом, провозгласил, что пора вставать из-за стола, что все немедленно и исполнили. Жених во все время обеда сидел навытяжку и с печальным лицом, одетый весьма просто: на нем был плохой серый кафтан с серебряными пуговицами, обшитый очень узким галуном, и незавидный парик, из-под которого почти на палец торчали волосы. Под конец перед ним стоял большой стакан вина, который он должен был выпить за чье-то здоровье; но его высочество при вставании из-за стола взял его прочь, за что молодой после не знал как благодарить. Пока убирали столы, император говорил о чем-то с императрицею, а его высочество разговаривал с дамами. В это время я увидел и дочь вдовствующей царицы; за обедом мне не было ее видно, и потому не знаю, сидела ли она за столом. Когда наконец комнату опростали и вымели, невеста поместилась опять под балдахин, под которым сидела во время стола; подле нее, с левой стороны, села опять императрица, а с правой – княгиня Меншикова; генеральша же Балк, сидевшая за обедом возле государыни, уступила теперь свое место дочери вдовствующей царицы и села рядом с княгиней Меншиковой, вместе с другою посаженою сестрою. Танцы начали маршал с невестою и два шафера – один с княгинею Меншиковою как посаженною матерью, другой с Головиной как посаженной сестрою. Потом маршал танцевал опять с невестою, а два других шафера с государынею и с г-жою Балк. После них должны были танцевать: жених с невестою, князь Меншиков как отец с своею супругою как матерью и старый Бутурлин как брат с г-жою Головиною (своею родною дочерью) как сестрой; потом опять жених с невестою, император как отец с императрицею как матерью и князь Голицын как брат с г-жою Балк как сестрой. Весело было смотреть на этот танец: жених и невеста собственно не танцевали, а тащили друг друга как сонные, переваливаясь с ноги на ногу; напротив, государь и государыня исполняли все па, как самые молодые люди, и делали по три круга, пока те едва оканчивали один. Государыня, впрочем, танцует так только с государем; с другими же она просто ходит. Следующие за тем пары были: дружка с одною из подруг невесты и два шафера с другими девицами; потом опять дружка с другою подругою невесты и опять два шафера с своими дамами. Этим кончились так называемые церемониальные танцы, о которых считаю не лишним сказать здесь несколько слов. Дамы, как и в английских танцах, становятся по одну, а кавалеры по другую сторону; музыканты играют сначала род погребального марша, в продолжение которого кавалер и дама первой пары сперва кланяются (делают реверансы) своим соседям и друг другу, потом берутся за руки, делают круг влево и становятся опять на свое место. Такта они не соблюдают при том никакого, а только, как сказано, ходят и отвешивают зрителям поклоны. Прочие пары, одна за другою, делают то же самое. Но когда эти туры оканчиваются, начинают играть польский, и тогда уже все танцуют как следует и тем кончают. После шести церемониальных танцев маршал ударил несколько раз своим жезлом и провозгласил, что теперь предоставляется танцевать всем и каждому. Поэтому его высочество немного погодя подошел к императрице и пригласил ее на польский. Ее величество тотчас же охотно согласилась. Вместе с ними танцевал князь Меншиков с г-жою Балк. После того камер-юнкер Балк танцевал менуэт с старшею Головкиною, которая затем выбрала его высочество, а его высочество потом невесту, танцевавшую весьма неловко: казалось, она боялась потерять что-нибудь из своих украшений и потому постоянно держалась очень прямо. На голове у нее было что-то вроде короны и еще много драгоценных камней, которые при свечах ярко горели и очень шли к ней, потому что она брюнетка и довольно бела лицом. Ее величество императрица была одета необыкновенно великолепно; но особенно был хорош головной ее убор, в котором сияла императорская корона. Когда дочь вдовствующей царицы вышла в ближайшую комнату, государыня просила его высочество сесть на ее место и много с ним разговаривала. Герцога очень часто приглашали на танцы; но всякий раз, когда они оканчивались, ее величество снова подзывала его, и он опять садился возле нее. Император во все это время сидел недалеко от входных дверей, но так, что мог видеть танцевавших; около него сидели все вельможи, но его величество большею частью разговаривал с генерал-фельдцейхмейстером Брюсом, сидевшим подле него с левой стороны. Покамест его высочество танцевал два раза сряду англез, дочь вдовствующей царицы возвратилась и села на прежнее свое место. Но лишь только танец кончился, императрица опять подозвала к себе герцога; тогда невеста должна была встать из-под балдахина, где сидела направо от государыни, и уступить свое место его высочеству, а сама сесть дальше. Это обстоятельство немало обратило на себя внимание русских, которые вообще замечают все мелочи в отношениях императора и императрицы к его высочеству. Вскоре после того камер-юнкер Балк пригласил принцессу на польский. Все дамы встали, когда она начала танцевать, а когда поравнялась с местом, где сидела государыня, и сделала поклон, его высочество также встал и уже не садился до самого окончания танца. В 8 часов государыня подошла к государю и, лаская, поцеловала его несколько раз в лоб. Его величество встал, и затем тотчас начался обыкновенный прощальный танец, который от прежде упомянутых танцев отличается тем, что танцуют, во-первых, не три, а пять пар; во-вторых, что маршал с своим жезлом танцует впереди, и все должны следовать за ним, и, наконец, в-третьих, тем, что польский начинается тотчас же. Во время этого танца все шаферы держат в руках восковые свечи, с которыми обыкновенно провожают танцующих в спальню невесты; но так как жених жил не в этом доме, а в доме своего отца, то они проводили таким образом молодых только до кареты, за которою поехали и все свадебные чины. Его высочество при последнем танце пригласил на эту прогулку г-жу Лопухину и хотел было вместе с нею следовать за обществом в дом жениха, но она не согласилась, и герцог, по представлению камергера Нарышкина, решился отправиться домой. По-настоящему государыне, как посаженной матери, следовало отвезти домой жениха и невесту; но ее величество отказалась от этого, потому что ехать было слишком далеко (от дворца до дома жениха около полумили). Государь, однако ж, кажется, поехал туда вместе с другими. Вероятно, у жениха не обошлось без нового угощения, тем более что новобрачный, как я уже говорил прежде, должен лечь в постель вполне навеселе. У выхода его высочество простился с императрицей и уехал домой.

Замечательно было сегодня еще вот что: император приказал собраться в здании Сената всем маскам, которые почему-либо не явились туда в прошедшее воскресенье, чтобы исполнить не исполненное ими, т. е. выпить столько же, сколько выпили другие. Для этого были назначены два особых маршала – обер-полицеймейстер и денщик Татищев, которым было поручено смотреть, чтобы ни один из гостей, кто бы он ни был, не возвратился домой трезвым, о чем эти господа, говорят, и позаботились как нельзя лучше. Рассказывают, что там было до тридцати дам, которые потом не могли стоять более на ногах и в этом виде отосланы были домой. Многим из них это удовольствие не обошлось без головной боли и других неприятностей. Приказание императора было так строго, что ни одна дама не осмелилась остаться дома. Некоторые хотели отговориться болезнью и в самом деле были больны как сегодня, так и в прошедшее воскресенье; но это ничего не помогло: они должны были явиться. Хуже всего притом было то, что им наперед объявили, что их собирают единственно только для того, чтоб напоить за неявку в прошедшее воскресенье. Они очень хорошо знали, что вина будут дурные и еще, пожалуй, по здешнему обыкновению, с примесью водки, не говоря уже о больших порциях чистой простой водки, которые им непременно предстояло выпить. Добрая маршальша Олсуфьева, родом немка

, женщина очень милая и кроткая, до того приняла все это к сердцу, что сегодня утром преждевременно разрешилась от бремени. Когда ей накануне объявили приказание императора, она тотчас отправилась ко двору и всеподданнейше просила императрицу избавить ее от обязанности ехать в Сенат, но ее величество отвечала, что это не от нее зависит, что на то воля государя, от которой он ни за что не отступит. Маршальша, обливаясь горькими слезами, начала представлять, что она не из каприза оставалась в прошедшее воскресенье дома, что уже более недели не выходит со двора, что беременна в последнем периоде, и что ей крайне вредно пить и подвергаться дурным от того последствиям. Тогда императрица пошла к императору и умоляла его избавить маршальшу на этот раз от обязанности быть в Сенате. Он отвечал, что охотно сделал бы это для нее, но что никак не может по причине других знатных русских дам, которым немцы и без того уже так ненавистны, что такое снисхождение еще более усилило бы неприязнь к иностранцам. Императрица возвратилась с этим ответом, и бедная маршальша так терзалась во всю ночь, что на другое утро разрешилась мертвым младенцем, которого, говорят, прислала ко двору в спирту. Вот случай, мне известный; кто знает, сколько, может быть, было еще и других подобных? Здешние дамы готовятся к новому маскараду, который, говорят, будет в Москве, и поэтому сегодня рано утром собирались в кофейне по ту сторону реки в своих новых костюмах для предварительного их осмотра. Один из наших людей встретил полковницу Кампенгаузен в полном параде; по его описанию она, должно быть, была очень смешна в сапогах со шпорами и с большим старомодным шарфом через плечо. Так как она очень мала ростом и ужасно толста, то я не могу вообразить себе ничего уморительнее ее фигуры в подобном костюме. Она также одна из бывших сегодня вечером в Сенате и, говорят, воротилась домой как нельзя более навеселе. Поедем ли мы в Москву и увидим ли тамошние увеселения, неизвестно: его высочество до сих пор не получал еще приглашения. Вот почему у нас и не делается никаких приготовлений к путешествию, между тем как другие уже давно отправили в Москву свои вина и разные вещи…

4-го, перед обедом, граф Кинский присылал к его высочеству своего советника (посольства) с приглашением на следующий день к обеду. По случаю тезоименитства императора римского, своего государя, он хотел было сделать этот обед сегодня; но император (Петр Великий), удостоивший также принять приглашение графа, просил его подождать до завтра. Императрица извинилась, что не может быть у него по случаю свадьбы князя Трубецкого, на которую обещалась приехать, но сказала, что оставляет себе удовольствие посетить его с своею свитою в другой день. После обеда приезжали к его высочеству два капитана гвардии с приглашением на свадьбу князя Трубецкого (на завтра к вечеру). Его высочество отвечал им, что обещался уже завтра обедать у императорского министра, графа Кинского, где будет также и государь, но что приедет на свадьбу вслед за его величеством. Вечером его высочество ужинал у Штенфлихта, где было только близкое общество. В этот день при нашем дворе совершилась перемена, именно велено впредь готовить на кухне кушанья только для герцогского стола, состоящего обыкновенно из 16 блюд, а если его высочество накануне вечером объявит, что на другой день не будет кушать дома, то приготовлять только 7 блюд для придворных кавалеров. Вследствие того пажам, которые прежде имели стол при дворе, положены столовые деньги, по 12 рублей в месяц, а служанкам, камер-лакеям, обоим валторнистам и лакеям, также получавшим кушанья в продолжение недели, прибавлено жалованья, чем все они были очень довольны; герцог же сберегал этим способом значительную сумму. Прежде под предлогом, что нужно кормить столько людей, и что из дому посылаются кушанья больным кавалерам, выходило всего неимоверно много. Так, например, возможно ли, чтобы на стол герцога, для которого готовилось по 16 блюд только раз в день, и на стол трех пажей, двух камер-лакеев, двух валторнистов, обедавших вместе, и двух-трех служанок (три дежурных лакея и остальные получали кушанье с герцогского стола) вышло в три месяца 75 каплунов, 97 гусей, 1569 кур, 372 утки, 84 тетерева, 435 рябчиков, не считая прочего мяса, рыбы и овощей? Дюваль получал 800 рублей в месяц, но этого, по его словам, было недостаточно, и он требовал вперед 1000, между тем как фунт говядины, говорят, стоит только две копейки. Вот почему и последовало помянутое распоряжение. Гофмейстер Дюваль был им очень недоволен и просил увольнения; однако ж до сих пор это еще ничем не кончилось. Вечером герцог кушал с своим обыкновенным обществом у Штамке. Общество это состоит из его высочества, из конференции советника, из Штенфлихта, Штамке и Бонде. Оно началось вскоре после кронштадтской поездки, когда заседания тост-коллегии были приостановлены, причем я потерял немало, потому что после того мне редко приходилось поужинать. Собираются они или у посланника Штамке, или у генерала Штенфлихта, а иногда и в доме герцога, в незанятых комнатах, в которых жил г. Клауссенгейм; впрочем, очень редко, потому что там нет печей. У Альфельда и Бонде не собираются по той причине, что первый живет в гостинице (in einem Weinhause), а второй имеет только одну маленькую комнату в квартире генерала Штенфлихта. Собрания эти бывают всегда через день (если не препятствует тому праздник или что-нибудь другое), именно в те дни, когда дежурит полковник граф Бонде; тогда камер-юнкер и я должны оставаться дома, чтобы у них было более свободы веселью и шуткам с князем дуком (Knes Duc), как называют Альфельда…

5-го, около 11 часов утра, я отправился ко двору слушать проповедь, но поспел уже к концу ее, потому что его высочество тотчас после 11 часов собирался ехать к Кинскому; обыкновенно же богослужение редко начинается до 11 или половины 12-го. Когда проповедь кончилась, кто-то вошел в залу и сказал, что вода сильно поднимается. Я вышел на крыльцо и немало удивился, увидев, что она уже выступает из канала, находящегося перед нашим домом, и все более и более затопляет лежащий по ту сторону луг. Это тотчас возбудило опасения тех, которые уже испытали опасность от наводнения, в особенности генерал-майора Штенфлихта и полковника Бонде, живущих так низко, что вода при малейшем повышении всегда заливает их двор. Ближайший их сосед, посланник Штамке, также терпит немало от наводнений; в прошедшее лето по его двору не раз можно было ездить на лодках, на которых перевозили к нему и кушанья из кухни, находящейся на задней половине дома. Так как этим господам очень хотелось знать, что происходит у них дома, то и я последовал за ними; но уже не было возможности попасть на мост, через который им следовало идти; поэтому мы скоро воротились, и я отправился к камеррату Негелейну, не являвшемуся к проповеди, чтоб известить его о наводнении. Без того ему пришлось бы, может быть (как это случилось с г. Альфельдом), просидеть целый день на чердаке: он сначала не хотел выходить со двора, а после и не мог бы, потому что вскоре вода вдруг с необыкновенною силою стала проникать в улицы и дома. От него я пошел немного далее к ближайшим каналам, чтобы посмотреть, как поднимается вода. На маленьком канале (между Почтовым домом и домом нашего герцога), где обыкновенно, до востребования, стоят небольшие суда, я увидел прекрасную барку, которую совершенно затопило: привязанная слишком коротко, она не могла от напора волн подняться вверх. Здесь в эту минуту старались вытащить из воды одного из слуг майора Румянцева, который, желая спасти судно своего господина, также слишком коротко привязанное, нечаянно упал в воду и утонул. Это было для меня первое печальное зрелище, следствие несчастного наводнения.

Пройдя еще несколько далее, я был поражен опасностью, какую увидел по ту сторону реки; там вода доходила уже до окон кофейного дома, стоящего близко от берега. С ужасом смотрел я на разные суда, оторванные ветром и уносимые бурными волнами. Однако ж мне нельзя было долго оставаться: вода, как скоро выступила из каналов, начала преследовать меня со всех сторон и принудила сойти с улицы, откуда я поспешил опять в дом герцога, чтобы взглянуть, что там делается. К счастью, я утром надел сапоги (что делаю весьма редко), иначе не дошел бы, не промочивши ног. При входе на герцогский двор я нашел всех людей за работой: вытаскивали из погребов все, что было можно, потому что вода уже лилась туда со всею силою; но скоро она поднялась до того, что никто из боязни утонуть не решался более спускаться в погреба. В подземных комнатах в то же время начало поднимать кверху полы; а как все лакеи, кухонный писец, мундшенк и многие другие имели свои комнаты под землею, откуда большею частью не успели вынести своего имущества, то всюду раздавались вопли и жалобы. Несмотря на все это, его королевское высочество все-таки приказал закладывать лошадей (ехать водою по причине сильной бури не было возможности), чтобы отправиться, по обещанию, к Кинскому. Все представления, что туда доехать невозможно при наводнении, когда и в хорошую погоду дорога к графу дурна как нельзя больше, что если и доедешь, то воротиться оттуда можно только при скором понижении воды, что его высочество, в противном случае, рискует остаться у Кинского и довольствоваться на ночь плохою постелью, что обстоятельства достаточно извиняют его высочество, – все это ничего не помогло: герцог отвечал, что если не доедет, то воротится, и отправился с тайным советником Геспеном, полковником Лорхом и подполковником Сальдерном в своей большой карете шестернею. Тайный советник Бассевич был дома, предуведомив герцога еще до наводнения, что будет ожидать проезда его высочества мимо своей квартиры и тогда последует за ним, что и исполнил. Его высочество, однако ж, скоро принужден был воротиться, потому что на проспекте снесло уже небольшие мосты; но так как он не мог опять доехать до своего дома, то отправился вместе с голландским резидентом Вильде, которого встретил на дороге, к тайному советнику Бассевичу, где они решились ждать уменьшения воды. Между тем, покамест его высочество находился у тайного советника, с женою голландского резидента случилось странное происшествие. Когда муж ее уехал к Кинскому, она стояла у окна и смотрела, как поднимается вода; в это время вдруг возле их дома обрушился забор. Бедная женщина, увидев это, вообразила, что тотчас развалится и весь дом; в испуге она начала звать своего кучера и кричать, чтоб он подвел одну из каретных ее лошадей, на которую и спустилась из окна. Так как дом их очень близко от нашего, то тайный советник Бассевич видел издали весь этот процесс, но не мог хорошенько разглядеть, кто именно выходил из окна; наконец бригадир Ранцау первый узнал резидентшу, побежал ей навстречу, снял ее с лошади и полумертвую от страха и холода принес в дом тайного советника, откуда она потом послала за чистым бельем, чтоб переодеться. Презабавно рассказывала она на своем голландском языке, как решилась выйти из дому, каким образом очутилась на лошади и как глубоко была в воде. За несколько дней перед тем она имела несчастье лишиться единственного сына, грудного младенца, которого сама кормила, поэтому надобно было опасаться, что это холодное купанье ей очень повредит; однако ж до сих пор она как ни в чем не бывало, весела и здорова. Г-жа Вильде – молодая веселая женщина и недурна собою.

Но возвращаюсь к воде, чтобы рассказать вкратце, что еще случилось замечательного в этот день. После отъезда его высочества в половине двенадцатого вода все продолжала подниматься, и мы немало беспокоились о герцоге, пока наконец не получили известия, что он у тайного советника Бассевича. Между тем, так как вода проникла в конюшни, и опасались, что она еще более поднимется (что и случилось), отчего обе остальные каретные и три верховые лошади его высочества могли утонуть в стойлах, мы, хоть и не без труда, поспешили провести их наверх, сделав наскоро из двух комнат конюшню. Из дома его высочества можно было видеть все, что происходило на реке. Невозможно описать, какое страшное зрелище представляло множество оторванных судов, частью пустых, частью наполненных людьми; они неслись по воде, гонимые бурею, навстречу почти неминуемой гибели. Со всех сторон плыло такое огромное количество дров, что можно было бы в один этот день наловить их на целую зиму; вероятно, многие и сделали это, потому что, сколько я знаю, русские не щадят ничего, если идет дело о какой-нибудь прибыли. На дворе герцога вода при самом большом ее возвышении доходила лошадям по брюхо; на улицах же почти везде можно было ездить на лодках. Ветер был так силен, что срывал черепицы с крыш, отчего мундшенк Кей Сивере едва не лишился жизни. Когда он стоял около двери в квартире камеррата Негелейна, одна из таких черепиц упала ему прямо на голову и непременно убила бы его до смерти, если б на нем не было большой меховой шапки; однако ж ему все-таки пробило на голове большую дыру, от которой он упал без чувств. Около половины второго часа вода начала, наконец, уменьшаться, а в половине третьего его королевское высочество благополучно возвратился домой, но чтобы попасть в свою комнату, должен был пройти через новоустроенную конюшню. С герцогом приехали тайный советник Геспен, подполковник Сальдерн, полковник Лорх, асессор Сурланд и поручик Бассевич; но асессор тотчас опять уехал к тайному советнику, вероятно, только потому, что там была молодая резидентша (которая осталась обедать у тайного советника). После я узнал, что для этого обеда им приносили кушанья из трех домов, именно от двора

, от резидентши и от тайного советника, и что все-таки ничего не осталось. Камеррат Негелейн также наконец возвратился в карете тайного советника Геспена, которую остановил перед своею квартирою: он только на минуту ездил верхом домой, чтобы взглянуть, хорошо ли его Мардефельд (так зовут его писца) сберег все от воды, и по возвращении рассказывал, что в его комнате весь пол был поднят водою. Часа в три его высочество сел за стол, за которым пробыл необыкновенно долго, заставив нас, несчастных, целый день почти ничего не евших, ждать до шести часов. После обеда, часов в семь, я отправился с тайным советником Геспеном, камерратом Негелейном и поручиком Бассевичем домой и дошел, с обоими последними, почти не замочивши ног. Мы застали у тайного советника голландского резидента с женою, бригадира Ранцау и конференции советника Альфельда, который целый день просидел на своем чердаке, терпя голод и жажду. Вскоре после моего прихода оба тайных советника от имени его высочества послали меня в дом императора узнать, возвратился ли его величество, или, по крайней мере, нет ли о нем какого-нибудь известия. Говорили, что он, еще до большого наводнения, поехал к Кинскому, и что императрица во весь день не имела о нем никаких известий, хотя и разослала трех курьеров, из которых один, как меня уверяли, утонул в длинной аллее

, не заметив, что там снесло мост. В доме императора мне стоило немало труда отыскать человека, говорящего по-немецки, и когда мне наконец удалось это, я получил в ответ, что его величество уже с час как воротился от Кинского и почивает. Довольный этим ответом, я поспешил назад и очень обрадовал им наших тайных советников. Около 9 часов я проводил домой резидентшу и, возвратясь, лег спать ранее обыкновенного. Для тайного советника Геспена приготовили постель в одной из комнат тайного советника (Бассевича), потому что он не мог отправиться к себе. Посланник Штамке, генерал Штенфлихт и граф Бонде ночевали при дворе, в порожних комнатах тайного советника Клауссенгейма, точно так же не имев возможности, по причине наводнения, попасть на свои квартиры. Его высочество вечером ходил к ним наверх и оставался там довольно долго…

7-го, после обеда, его королевское высочество был на свадьбе князя Трубецкого

, человека уже пожилого и имеющего внучат 8 и 9 лет. Невеста же его, одна из красивейших и приятнейших женщин в Петербурге, не старее двадцати лет: она урожденная Головина, родная дочь старика Ивана Михайловича. Когда герцог в первый раз подъезжал к дому князя, жених только что поехал за невестой, поэтому его высочество остался несколько времени в длинной аллее, которая недалеко оттуда, и уж подъезжая к нему во второй раз, встретил жениха и невесту, ехавших в сопровождении множества экипажей в карете императрицы шестернею. Перед ними ехал маршал с своим жезлом, в открытом четырехколесном кабриолете в шесть лошадей, а перед ним – двенадцать шаферов верхом при звуках труб и литавр. Его королевское высочество был принят там по обыкновению и провел время очень весело. Все вообще было гораздо порядочнее и лучше, нежели на обеих предшествовавших свадьбах. Этому, вероятно, много способствовала дочь хозяина дома, княгиня Черкасская, которая живет в Петербурге не только богаче всех других, но и сообразнее своему званию. У нее свой оркестр, состоящий из десяти довольно хороших музыкантов, немецкий кухмистер, готовящий для ее стола немецкие кушанья, и все остальное в доме устроено соответственно тому. Собою она необыкновенно хороша и имеет множество превосходнейших драгоценных камней, которые стоит посмотреть. Муж ее губернатором в Сибири, где находится и теперь; человек он также уже довольно пожилой, почему и надобно полагать, что его отсутствие ей не очень чувствительно. В этот день начало собираться общество, основанное бароном Мардефельдом, графом Кинским, Кампредоном и тайным советником Бассевичем, которые положили сходиться друг у друга четыре раза в неделю, начиная с обеда, а именно: по вторникам у Мардефельда, по средам у Кинского, по четвергам у Кампредона, по воскресеньям у Бассевича…

8-го после обеда его высочество опять ездил к князю Трубецкому, куда был снова приглашен вчера вечером. Он был принят по обыкновению, при звуках труб, маршалом (должность которого исправлял опять князь Голицын). Их величества император и императрица были уже там до нас. Молодая новобрачная из первых бросилась мне в глаза. На ней были великолепное вышитое золотом и серебром штофное платье беловатого цвета и большой бриллиантовый убор на голове и груди. Впрочем, лучшие из этих драгоценностей, кажется, принадлежали ее падчерице, княгине Черкасской, которая на сей раз была одета весьма просто и на голове имела только несколько бриллиантов. Новобрачная была в этот день необыкновенно хороша: казалось, она очень покойно провела первую ночь со своим старым князем. Молодой был одет просто; говорят, он большой брюзга, и я, как многие, сердечно сожалею об этой хорошенькой женщине, которая должна проводить свои молодые годы таким странным образом; да и брак этот, как рассказывают, состоялся совершенно против ее воли. У старого князя, сколько я знаю, только трое детей, именно княгиня Черкасская, потом еще другая, очень милая незамужняя дочь и сын, который, говорят, женится в Москве на младшей Головкиной, как скоро приедет туда царская фамилия. Этот молодой человек покамест только денщиком при императоре, но пользуется его расположением; он говорит по-немецки и вообще довольно хорошо образован

. Отец его имеет польский орден Белого Орла. Император и здесь, как всегда, был посаженным отцом жениха, а императрица – посаженною матерью невесты. В этот второй свадебный день я не заметил ничего особенного против первого дня, кроме разве того, что в первый при начале обеда было только два выхода – обеих подруг невесты и дружки, а тут прибавился еще один, по порядку первый – выход новобрачного. Он вошел, подобно тем, предшествуемый трубачами, шаферами и маршалом; до его появления против его места сняли несколько блюд и поставили поперек стола ряд опрокинутых тарелок, а у стола стул, на который молодой потом стал и по тарелкам прошел на свое место. Подойдя под венок, висевший над невестою, он сорвал его и, сев на место, подержал несколько над ее головою, потом поцеловал молодую и снова держал его ей перед глазами и над головою (на все это она смотрела очень насмешливо); в последний раз, держа венок, он опустил его так низко, что стрелка, воткнутая в косу новобрачной, запуталась в нем; его с трудом наконец отпутали и передали одному из шаферов. Тосты за здоровье были обыкновенные. За обедом много смеялись, частью над тем поручиком гвардии, который может так страшно хохотать, и о котором я уже упоминал как-то, частью над старым Иваном Михайловичем, отцом невесты, сидевшим против императора, который все с ним шутил. Кто не видал, тот не может представить себе, какое огромное количество желе съедает этот старик с величайшею поспешностью. Он взял себе (я не лгу) большое блюдо, уставленное стаканами и блюдечками. Император, уже знавший его слабость, тотчас заметил это и велел ему открыть рот, а сам встал с своего места, взял стакан с желе и, отделив его ножом, влил одним разом тому в горло, что повторял несколько раз и даже своими руками открывал Ивану Михайловичу рот, когда он разевал его не довольно широко. Бедный дружка (молодой князь Трубецкой) также терпел немало за столом императрицы: лишь только государыня подавала знак, сестра его, княгиня Черкасская, прислуживавшая за обедом и стоявшая позади брата, начинала щекотать ему под шеей, а он всякий раз принимался реветь как теленок, которого режут, что гостей очень потешало. После обеда начались танцы, сперва церемониальные, точь-в-точь как в первый свадебный день, без всякой перемены. По окончании их его высочество пригласил императрицу на польский, который продолжался довольно долго; потом его высочество танцевал с новобрачною менуэт, а затем еще со многими дамами, потому что его часто выбирали. Ее величество императрица во все это время сидела под тем же балдахином, под которым сидела и за обедом. Император ходил взад и вперед или сидел то с своими министрами, то с императрицею; он обыкновенно помещался возле нее с правой стороны, а его королевское высочество, когда не танцевал, постоянно с левой, и ее величество (как почти всегда) много с ним разговаривала. Император был в очень хорошем расположении духа: когда танцевал какой-то граф (делавший сильные движения руками и всем телом), он начал сперва сидя подражать ему, чему императрица от души смеялась; потом, когда тот стал танцевать во второй раз, он встал, подошел к его высочеству и, показывая пальцами на танцевавшего, повторял все его телодвижения. Его высочество много смеялся этому. Так как меня, между прочим, пригласила на менуэт младшая Шафирова, то я потом, с своей стороны, выбрал внучку новобрачного князя (дочь княгини Черкасской, лет двенадцати, с которою я уже познакомился, когда мы были в первый раз у князя Валашского); это, кажется, очень понравилось императрице, потому что она начала смеяться, потом долго говорила с его королевским высочеством. По причине тесноты в комнате мне часто приходилось танцевать близко от них, и я очень хорошо слышал, что ее величество говорила обо мне; герцог несколько раз назвал мою фамилию, из чего я заключил, что императрица до тех пор не знала меня хорошенько по имени. Все были в восторге от моей маленькой хорошенькой дамы, которая хоть и участвовала в первых церемониальных танцах, но менуэта в этот вечер еще не танцевала. Она и в самом деле заслуживает похвал и удивления, потому что для своих лет танцует как нельзя лучше; у нее, как и у матери, черные волосы, прекрасное правильное лицо и чудная фигура; манеры ее чрезвычайно милы

. После нескольких часов танцеванья император начал со всеми стариками один танец, которого я не могу назвать. Их было 8 или 9 пар, а именно император с императрицею, великий адмирал, новобрачный, вице-канцлер, князь Валашский, генерал князь Голицын и другой князь Голицын, брат его, который исправлял должность маршала. Все они должны были танцевать с молодыми дамами. Старый генерал-майор Бутурлин и генерал-майорша Балк составляли девятую пару. Император, будучи очень весел, делал, одну за другою, каприоли обеими ногами. Так как старики сначала путались, и танец поэтому всякий раз должно было начинать снова, то государь сказал наконец, что выучит их весьма скоро, и затем, протанцевав им его, объявил, что если кто теперь собьется, тот выпьет большой штрафной стакан. Тогда дело пошло отлично на лад; но лишь только танец кончился, и бедные старики, запыхавшиеся и едва стоявшие на ногах от усталости, сели отдыхать, как император снова начал танцевать польский, в котором они, не успев даже порядочно усесться, опять должны были участвовать, чем наконец утомил их до того, что они, наверное, не оправились и на другой день. Вслед за тем его величество хотел начать менуэт с императрицею, но так как она отказалась, боясь, может быть, чтобы это ему не повредило и, вероятно, сама чувствуя усталость, то он взял ее под руку, пожелал всем спокойной ночи и уехал с величайшею поспешностью. За ними, простясь с новобрачными и детьми князя, уехал и его высочество. Было около половины десятого, когда он возвратился домой. В 11 часов тайный советник Бассевич приехал от Кинского (у которого в тот день в первый раз собиралось новоучрежденное общество) и только что разделся, как к нему пришли Ягужинский, майор Румянцев и Татищев, которые просидели у него до трех часов утра. Они проводили время за картами и бутылкой вина. Тайный советник выиграл наконец один червонец, потому что игра была небольшая. Признаюсь, когда явились карты, мне стало страшно: я опасался высокой игры, тем более что гости сами непременно хотели играть и прилежно переговаривались между собою по-русски…