Мечтателей кумир. Запад глазами русских классиков

Когда образовалась североамериканская федерация, думали, что Америка разрешила наконец задачу, по-видимому, неразрешимую, – то есть нашла возможность согласить неограниченную свободу личности с принципом политического государственного устройства, со всеми теми выгодами, какие представляет держава с политическим единством, могуществом и стройностью: одним словом – быть могучим политическим государством – почти без правительства. Формулой этого нового устройства явилось «самоуправление», self-government, но совсем не в том смысле, в каком понимается это слово у нас. Американское самоуправление есть такой принцип общественного устройства, при котором каждая единица есть живое воплощение идеи государственной относительно себя самого, или, выражаясь словами одного писателя, каждый обращается в квартального надзирателя над самим собою, в чиновника относительно себя самого, своей собственной личности. И именно потому, что нигде так не эмансипировалась внешним образом личность, как в Северной Америке, и должна была там возникнуть идея личного самоуправления, как самообуздания и самосохранения личности. Но где регулятор этого личного самоуправления, чем и во имя чего будет обуздываема эта личность? Во имя гражданского договора, во имя той внешней правды или пользы, которую признала вся эта совокупность личных единиц для себя обязательною? Но если этот агломерат людей – не связанных между собою ни единоплеменностью, ни единоверием, ни единством органического исторического развития, ни духовными, ни физиологическими узами – не имеет для союза никакого другого цемента, кроме внешнего, кроме материального расчета; если самообуздание личности является не как нравственное самоограничение, предписываемое совестью, а как выгодная сделка ничем другим не соединенных личностей, – то какое же это шаткое основание в борьбе с личными страстями человека, какой же это ненадежный оплот против эгоизма, признанного как принцип!!

И действительно мы видим, что личное самоуправление перешло в Америке в личное, нередко дикое, самоуправство, – и произвол власти правительственной, которого примеры являет Европа, переродился в Америке в произвол личный каждого лица. Но такое общество не могло бы и существовать, возразят многие. Оно и действительно не может существовать, признаки разложения и теперь показываются. Если оно существовало до сих пор с такою силою и могуществом, то этому причиною было именно то, что оно переживало до сих пор процесс осуществления этой новой идеи, достигало возможного крайнего фазиса своего развития, – наконец, главною причиною сравнительной сдержанности, проявляемой до сих пор этими эмансипированными личными эгоизмами – служило увлечение материальною выгодою, общее стремление к одной материальной цели, поглотившее на время всякие заботы политические, всякие государственные вожделения, похоти и инстинкты. Но эти инстинкты не замедлят проснуться – и просыпаются.

Внутренние противоречия начинают уже и теперь сказываться; бедность духовного содержания собственно американской народности не в состоянии более накладывать свой тип на все разноплеменные ингредиенты, входящие в ее состав; одни расчеты выгод не в силах больше удерживать в безразличии американского национального элемента – племенные отличия, так долго подавленные или пренебреженные ради идеи союза. Вернее сказать, они-то, эти расчеты выгод, и обращаются сами против своего создания, против союза, на расчете основанного! Племенные особенности начинают обозначаться. Южные штаты Америки, без сомнения, отличаются особенным характером своих обитателей, большею частью не англосаксонского, а романского происхождения, латинян по вере и с аристократическими преданиями. Это обстоятельство – одна из главных пружин настоящей междоусобной распри. Война, которую повели северные штаты с южными за сохранение целости союза, свидетельствует о том, что насилие отныне является существенным элементом союза. Стало быть это уже не естественный и добровольный, но насильственный и искусственный союз. Во имя чего? Во имя свободы и правды жизни?? Противоречие, которое уже дало и даст себя знать в последующей истории!

В самом деле – какой ряд вопиющих противоречий! Страна свободы, равенства, бессословности – с участием негров как животной рабочей силы в значительном числе штатов. Положение негров в Южной Америке всем известно. Мы сами видали американских джентльменов, очень серьезно и искренно доказывавших, что у негров нет человеческой души и что они только особая порода животных. Положим, в теории наши юные нигилисты и сами имеют притязание на происхождение от какой-то благодетельной обезьяны, но ведь это только в теории, досужей и праздной: на деле они благородно непоследовательны и первые возмутились бы да и возмущаются практическим приложением этой теории к неграм. Рядом с такою бесчеловечностью отношений к людям – является самый пышный расцвет человеческой изобретательности и цивилизации! Почти 80-летнее существование такого противоречия: рабства негров с принципом человеческой личной свободы, так гордо провозглашенным, – противоречия, давшего однако Америке такую массу богатства, такое значение на торговых рынках Европы, – стало наконец невыносимым диссонансом для самого общества. Северные штаты потребовали уничтожения невольничества; южные хотели удержать его, и классическая страна свободы и демократии распалась на два враждебных стана – из-за спора о свободе. Как же понималась до сих пор эта свобода, если в «стране свободы» самый простой принцип ее мог оказаться спорным?! Ну что же? Распалась так распалась, будут две федерации вместо одной: Северная без негров и Южная с неграми… Но тогда нет причины, чтобы не явилось и еще третьей, четвертой, пятой группы штатов и т. д., одним словом – североамериканская держава могла бы распасться совсем, на столько штатов, сколько их есть в Союзе, и самые штаты утратить всякий политический характер. И вот возникает новое противоречие. Федерация, в основе которой, по самому смыслу, лежит добровольное согласие, свободный союз, выдвигает начало принуждения и насилия… Являются требования и инстинкты крупного политического организма; сказывается «натура больших государств», по выражению Хомякова. Эти инстинкты были до сих пор чужды Америке. Лишенная всяких других нравственных путеводительных начал, она по крайней мере в самом принципе свободы и согласия находила до сих пор оправдание своей политической организации: это было единственно нравственной стороной, raison d’etre[24 - Смысл существования (французский).] ее бытия: если же нет согласия в «согласии», то есть в союзе, что одно и то же, – то что же это такое? Государство с атрибутами принуждения, насилия, деспотизма?!

Чарлстон, Южная Каролина, США, 1865 год

Негры не составляют настоящего повода к войне. Если б дело шло об одних неграх, то с эмансипацией их дело должно бы и кончиться. Эмансипация их неизбежна для Южных штатов; но если бы и совершилась эта эмансипация, то Северные штаты точно также не допустили бы разрыва. Известно, что некоторые штаты, в которых нет невольничества, хотели было отложиться, но федералистская армия заставила их обратиться в Союз. Дело, стало быть, в сохранении самой политической организации. Но если даже Южные штаты и покорятся, то это будет уже не прежняя, а новая политическая организация с принципом насилия и принуждения, организация союза, вскормленная, так сказать, междоусобным раздором, крещенная в братней крови!

Война Северных штатов с Южными – своими размерами как в боевых снарядах, так и в количестве жертв, превосходит все доселе известные войны – вполне достойна Америки. Это какое-то остервенение, какая-то оргия братоубийства, к которой приспособлена вся роскошь цивилизации. Как будто конечная цель последней – изобрести наибольший комфорт и удобство к самоистреблению человеческого рода! Будто необходимо было явить миру, как способны уживаться дикость и свирепство с цивилизациею – то есть показать: что такое цивилизация, опорожненная от нравственного содержания. Если der schrecklichste der Schrecken, das ist der Mensch in seinem Wahn (самый ужаснейший из ужасов – это человек в своем, безумии), то едва ли меньшим ужасом веет от цивилизации – лишенной нравственного просветительного начала. При этом заметим следующее. В Европе войны приписываются обыкновенно властолюбию, честолюбию или самолюбию правительств, и еще более правительственных лиц. На них обыкновенно сваливают историки всю вину кровопролитий. Народы, хотя и поставляют государству послушно необходимый живой и вещественный материал для войны, но до некоторой степени остаются в своей жизни, у себя дома, чуждыми этого кровавого пира или, по крайней мере, вовлекаются в него крайнею необходимостью, например вторжением неприятеля и т. п. Не то в Америке. Здесь нет такой власти, сосредоточенной в лице или в правительстве, которая бы несла на себе этот грех государства. Здесь в этом грехе участвует в равной степени все общество, здесь оно отвечает всем личным составом без исключения; здесь дело правительства есть мое, личное дело каждого: нет убежища личной совести даже и в душе человека: у него совесть правительственная, он сам весь правительство. Поэтому-то и совершается эта война в размерах до сих пор небывалых и с свирепостью личною, небывалою. Ожесточенность государственного самолюбия принята в душу каждым отдельным гражданином.

Тем не менее близок мир. Будет ли он прочен? Гарантией его прочности может служить покуда истощение Южных штатов. Водворится ли согласие в союзе, без чего союз не союз? Едва ли Североамериканские Штаты выносят из этой борьбы иные принципы политической организации. Им необходимы будут все атрибуты больших государств; они почувствовали в себе инстинкт политической силы, узнали вкус в употреблении силы. Основной принцип союза разрушен. Явится ли новое громадное государство в республиканской форме – мы не знаем. Но если оно явится, то будет чудовищнее, чем какое бы то ни было государство, ибо здесь государством будет весь народ, весь народ наденет багряницу и возьмет меч в руки. Понятно, что Англия тревожится; уже слышатся издали раскаты грома, предвещающие новую грозу: войну между Англией и Америкой. Но этот новый исполин-государство бездушен, – и, основанный на одних материальных основах, погибнет под ударами материализма. Америка держится еще именно тем, что в народностях, ее составляющих, еще живы предания их метрополий, нравственные и религиозные. Когда эти предания исчезнут, сформируется действительно американская народность и составится Американское государство, без веры, без нравственных начал и идеалов, оно или падет от разнузданности личного эгоизма и безверия единиц, или сплотится в страшную деспотию Нового Света… Впрочем, кто знает, какие новые неожиданности готовит нам история и человеческая природа!..

    1865

Валерий Брюсов. Новая эпоха во всемирной истории

По поводу балканской войны

Балканская война как война союзников с турками, несомненно, закончена. Каковы бы ни были окончательные ее результаты, явно, что господству турок в Европе пришел конец. У них, по-видимому, еще останется небольшая территория на Балканском полуострове, сохраненная им соперничеством держав между собою. Но значение Турции как европейской державы отныне может считаться уничтоженным.

Политики могут с своей точки зрения оценивать причины и поводы заканчивающейся войны. Для историка – она только новый этап многовековой борьбы европейцев с турками и монголами. Или даже более того: только новый пример той борьбы рас и культур, которую история наблюдает на протяжении десятка тысячелетий. С этой, исторической точки зрения мы и хотим взглянуть на балканскую войну.

1

В течение долгих тысячелетий на земле было несколько совершенно обособленных очагов культурной жизни, развивавшихся вполне самостоятельно. Даже оставляя в стороне «Древний Восток», мы видим это и в истории собственно Европы. Мы знаем обособленную жизнь древне-греческого мира, который считал, что он окружен океаном «варварства», знаем длившуюся более столетия борьбу Лаконии с соседней Мессенией, тридцатилетнюю войну афинского союза со спартанским, жестокую борьбу Фив с Афинами, бесконечное соперничество маленьких эллинских городов-государств. Позднее, когда Эллада была вовлечена в сферу, так сказать, мировой истории, когда горизонт ее политических деятелей включил в себя Персию, Египет, южную Италию, все еще чуждой ей оставалась «возрастающая мощь» молодого Рима, а тем более судьбы кельтских племен в Галлии или распри жителей отдаленной Британии. Даже для всемирной империи римлян круг мира, orbis terrarum, был весьма ограничен. Борьба с парфянами и их преемниками новоперсами, договоры с царством аксумитов[25 - Аксумское царство – древнеэфиопское государство, существовавшее с I века по X век на территории современных Эфиопии, Эритреи, Судана, Йемена и южной части Саудовской Аравии. Столицей был город Аксум. Аксумское царство, вероятно, было основано в начале I-го века как преемник царства Д’мт существовавшего ранее на том месте. Доаксумская культура развивалась частично под влиянием Южной Аравии, это видно по использованию аксумитами древней южноаравийской письменности и практики древней семитской религии. Однако письменность языка геэз вошла в обиход к IV веку, и поскольку государство стало крупной державой на торговом пути между Римом и Индией, оно вошло в греко-римскую культурную сферу и начало использовать греческий язык.], неудачные походы в глубь северной Африки да торговые сношения с Индией и Китаем – вот весь мировой кругозор римлянина времен империи. Хотя Рим и отсылал свое золото, и в громадном количестве, на Дальний Восток в обмен на шелк, пряности и ароматы, но, в сущности, Индия и Китай жили совершенно обособленной жизнью, не испытывая никакого влияния римской культуры. Еще обособленнее развивалась, как бы не существовавшая для римского мира, Америка, где медленно совершалось возрастание империи перуанцев и майев, позднее сокрушенных ацтеками. Точно так же обособленной жизнью жили народы южной Африки и Океании.

Эпоха средневековья только увеличила эту разобщенность народов. Опять начались войны не только между отдельными племенами, но между отдельными городами и даже отдельными рыцарскими замками. Германия, Франция, Италия стали только географическими названиями: внутри страны каждая область жила самостоятельной жизнью и враждовала с соседней. Дальний Восток был совершенно потерян из виду, и цивилизация на берегах Желтой реки продолжала идти своими самобытными путями. Мы знаем, что так продолжалось до самой эпохи Возрождения. Лишь к концу XV века обозначилось в Европе несколько замкнутых государств, объединивших в себе целые народности.

Эпоха великих открытий вновь показала европейцам, как обширен мир. Испанские, португальские и голландские корабли достигли берегов Нового Света, обогнули мыс Доброй Надежды, поплыли основывать колонии на Цейлоне и Малабаре[26 - Историческая область в Южной Индии между берегом Аравийского моря и горами Западные Гаты. Иногда название Малабар применяют ко всему юго-западному побережью Индостана, которое называется Малабарский берег.], появились близь устьев Янцекианга[27 - Устаревшее название реки Янцзы.]. Походы конквистадоров на время связали Европу с Америкой. Но скоро все эти связи как бы оборвались. Европейцы получали товары из этих своих ост-индских и вест-индских колоний, посылали туда своих губернаторов, но Европа, Азия и Америка продолжали развиваться самостоятельно. Америка, понемногу свергнув европейское владычество, зажила своей собственной, нам мало известной и мало понятной жизнью. Еще в течение всего XIX века отдельные очаги культуры продолжали оставаться разобщенными. Европа жила одними своими местными интересами, оглядываясь на другие части света лишь постольку, поскольку это касалось ее. Европейцы XIX века, словно древние эллины, считали себя окруженными океаном варварства и только одну свою европейскую культуру истинной культурой.

Неудивительно поэтому, что весь XIX век наполнен соперничеством и войнами между отдельными европейскими государствами. Несмотря на всю общность и сходство культуры, французы при Наполеоне воевали со всеми соседями – с итальянцами, с немцами, с испанцами, с англичанами. Вражда племен кончилась, и нелепым казалось бургундцам идти походом на парижан[28 - В. Брюсов в данном случае противопоставляет восточногерманское племя бургундов, враждовавших в IV–VI веках с западногерманским племенем франков и жителей исторических областей Бургундия и Иль-де-Франс. Хотя во время Столетней войны Бургундия до последнего ее этапа была союзником Англии.], но не было ничего странного, что французы истребляют австрийцев. В конце века мы видим войну Австрии с Пруссией и еще более страшную франко-прусскую войну, когда немцы не останавливались перед тем, чтобы осыпать снарядами осажденный Париж, разрушая вековые сокровищницы общеевропейской науки и искусств. После этой войны вооруженный мир еще тридцать лет держал всю Европу под угрозой нового кровавого столкновения европейских народов, одинаково возросших на черноземе, удобренном развалинами Римской империи.

Однако уже в XIX веке замечается и поворот в другую сторону. Народы Европы, хотя смутно, начинают чувствовать свою солидарность, общность единой для всех них культуры. Первой ласточкой новой эры можно признать еще священный союз, образованный Александром I. Формально союз этот не удержался, но как бы сам собою возник «концерт держав», присвоивший себе право вершить судьбы европейских народов. В какие бы отрицательные формы он порою ни отливался, как бы ни искажался стремлением отдельных государств вести самостоятельную политику, – значение «концерта» и его влияние на европейскую историю последних десятилетий несомненно. Образование тройственного союза, а затем двойственного соглашения, перешедшего вскоре в соглашение тройственное, подтвердило стремление отдельных государств к действиям совместным и согласованным. Повторился в большем масштабе тот же процесс, который заставлял отдельные греческие города собираться постепенно вокруг союзов ахейского и пелопонесского. Параллельно этому в Америке была возобновлена доктрина Монро, открыто провозгласившего принцип «Америка для американцев», и великая северная республика приняла на себя защиту всех американских государств от европейских посягательств.

Такие явления недавнего прошлого, как три раза производившийся дележ Африки между европейскими государствами, совместный поход европейских отрядов на Пекин, учреждение гаагского суда, не говоря уже о почтовом союзе, о женевской конференции, о литературных конвенциях, показывают, что солидарность между европейскими государствами упрочивается. В то же время такие войны как испано-американская, которая велась на двух океанах, как война с бурами, разыгравшаяся в южной Африке, как наша война с Японией, театром которой служили поля Манчжурии, намекают, что эпоха европейских войн кончилась, что наступает новая эпоха борьбы между материками и расами. Еще четверть века назад европейские газеты довольствовались телеграммами из одних европейских центров. В наши дни нам уже необходимо знать, что вчера случилось в Нью-Йорке и в Пекине, каков урожай в Австралии и южной Африке. Есть известная и еще недавно очень ценившаяся книга Ф. Шлоссера «История XVIII столетия». Несмотря на свое универсальное заглавие, она говорит исключительно о Европе. «История XIX столетия» будет явно неполной, а «История XX столетия» прямо невозможной, если в нее не будут включены события других частей света.

2

Что произвело такой переворот? Можно с уверенностью сказать, что главным фактором было усовершенствование путей сообщения. XIX век и XX век победили пространство. Железные дороги, транс-океанские стимеры, телеграфы, телефоны, автомобили и, наконец, аэропланы связали между собою страны и народы. То, что прежде было разделено многими днями или даже неделями пути, теперь приблизилось на расстояние одной или двух ночей переезда или по телеграфу на расстояние нескольких минут. Для чего прежде надо было предпринимать длинное и трудное путешествие, теперь составляет приятную забаву скучающего туриста. Титаники, более счастливые, чем их собрат, переплывают Атлантический океан в пять-шесть дней. Фантастическое путешествие героя Жюля Верна «вокруг света в восемьдесят дней» давно стало анахронизмом: действительность перегнала Филеаса Фогга. Из Лиссабона теперь можно ехать на берега Великого океана, не покидая железнодорожного вагона.

Одновременно с этим довершилось завоевание земли. Человек овладел, наконец, своей планетой. Еще на атласах недавнего прошлого встречались слова: «terra incognita» или «внутренность Африки совершенно не исследована». Теперь таких мест на земном шаре не осталось. Еще есть кое-где на земле (и то скорее в Азии, чем в Африке) местности, если не неведомые, то мало исследованные; еще довольно осталось работы географам и путешественникам; но в общем мы узнали планету доставшуюся нам в удел. Авторам фантастических романов, вроде Райдера Хаггарда, которые так недавно посылали охотно своих героев в центральную Африку, где, по их мнению, могли совершаться всякие чудеса, больше не найти на земле подходящего места действия. Таким романистам придется теперь переносить приключения своих героев, подобно Уэллсу, на другие планеты или, подобно Морису Ренару, в завоздушные сферы. Мы убедились, что на земле для их чудес места нет.

Истоки Нила открыты и обследованы. Стальные рельсы подошли к водопаду Мозиоа-Тунья[29 - Аутентичное название водопада Виктория.]. В глуши Анголы, где происходило действие «Пятнадцатилетнего капитана» Жюля Верна, есть бельгийские отели, первоклассные и второклассные. Новая железная дорога должна пересечь всю Африку с севера на юг. Такие же стальные иглы вонзились и в Малую Азию до самого Дамаска и Алеппо, и в пустыни Китая, и в американские льяносы. Английская вооруженная миссия вступила в мифическую Лхассу[30 - Городской округ в Тибетском автономном округе КНР, бывшая столица независимого Тибетского государства.]. Даже на оба полюса ступила человеческая нога, и на крайних точках, где сходятся все меридианы, водружены были знамена – знак торжества человека над его землей. Уже не обширным, а скорее малым кажется нам теперь наш мир. Мы готовы повторить восклицание Колумба, который достигнув берегов Америки, думал, что попал на восточные окраины Азии: «Il mondo росо!» – «Мир мал».

Сцена всемирной истории расширилась до пределов всей земли. Обособленные центры культуры соприкоснулись. Сибирская магистраль связала Европу с Дальним Востоком. Быстроходные пароходы сделали одно из Европы и Америки. Вся земля спаялась в единое целое. Стало невозможным жить обособленною жизнью. События, совершающиеся на одном конце земли, невольно стали отражаться на другом. Товарообмен захватил все пять материков. Неурожай в России стал отражаться на торговле Австралии. Для германской промышленности стало важным состояние рынков в Китае и на Занзибаре.

Изменилась сцена, изменились и актеры. На безмерно разросшихся подмостках всемирной истории вместо карликов выступили великаны. Как прежде борьбу отдельных городов и племен сменила борьба народов, так на смену ей выступает соперничество союзов государств, целых рас и особых культур. Америка готова состязаться с Европой за мировые рынки. Желтые хотят отстаивать самобытность своей культуры и свою политическую самостоятельность от натиска европейцев. Ислам должен почувствовать, что пришла вторая пора борьбы креста с полумесяцем.

3

Гордая своими успехами, открытиями, изобретениями, завоеваниями, Европа давно употребляет слова «культура», «цивилизация» – в смысле европейская культура, европейская цивилизация. Европейцы словно забыли, что существовали другие культуры, другие цивилизации, ставившие себе иные задачи, оживленные иным духом, отличавшиеся иными внешними формами, в которые отливалось их содержание: культуры эгейская, ассиро-вавилонская, египетская, греко-римская, византийская, майев, инков, ацтеков. Что такое культура? Это – сознательное отношение к жизни, к миру, к своему историческому прошлому; это – народное мировоззрение, выразившееся в быте. Отдельных культур может быть бесконечное множество, и не может быть единственно-истинной, единственно-подлинной, какой-то настоящей культуры. Разве самый дух, например, Ассиро-Вавилонии не был иным, чем дух ново-христианской Европы? Между тем бесспорно существовала особая ассиро-вавилонская культура, оказавшая огромное влияние на всю древность и даже на нашу современную культуру. Разве теперь культура Европы и Дальнего Востока не противоположны друг другу по самой своей сущности?

История наблюдает смену и гибель различных культур, восстававших на земле в сиянии знания, религиозно-философского мышления, художественного творчества и, после ряда столетий возрастания, блеска, торжества и влияния, исчезавших навсегда. Какие же причины заставляют думать, что европейская культура окажется долговечнее всех прочих, – бессмертной? Культура христианской Европы моложе двух тысячелетий, тогда как египетская пережила свое четвертое тысячелетие (а может быть, и дольше) и все же, наконец, погибла. Конечно, мы остались победителями на большей части земного шара, но и ассирийцы торжествовали в свое время на большей части известного им мира и были сокрушены не какими-либо неведомыми племенами, а хорошо им известными и много раз ими побежденными мидо-персами[31 - Древнее восточное государство, а также древняя этногеографическая область на западе Ирана, от р. Аракс и гор Эльбурс на севере до границ Персиды на юге и от гор Загроса на западе до пустыни Деште-Кевир на востоке, населенные ираноязычными племенами. Мидийское царство существовало в 670 до н. э. – 550 до н. э. и в годы своего расцвета было гораздо шире границ этнической Мидии, которая в значительной части расположена была на территории районов современного Азербайджана и Иранского Курдистана.]. Еще мы верим, что нам вручена религиозная истина; но религиозная истина была вверена и древним евреям, сохранившим лишь жалкие обломки своей культуры; византийская культура, не уцелевшая от падения, также была культурой христианского народа. В нашем сознании не укладывается мысль о погибели современной Европы и ее культуры. Поучительно в этом отношении вспомнить пример римского поэта, который также не в силах был вообразить, что когда-нибудь перестанет существовать вечный Рим. Воздвигая себе памятник aere perennius[32 - Вековечной меди (латынь)], Гораций сулил ему существование dum Capitolium scandet cum tacita virgine pontifex, т. е.

…пока в Капитолии
Ходит с безмолвною девой верховный жрец.

Скромный друг Мецената, вероятно, не без колебания написал эти притязательные слова. Он не предвидел, что срок окажется слишком коротким, что стихи Горация переживут богов Капитолия.

Подступив к древним историческим народам Дальнего Востока, Европа вообразила, что ее миссия – просвещать их. Между тем, Китай и Япония почитали себя в таком же праве цивилизовать Европу. Название «варваров», которое китайцы, подобно эллинам, дают всем иностранцам, не пустое слово. Народам Востока условия жизни европейского Запада кажутся именно «варварскими», чуждыми просвещения. Бесспорно, что за последнее время и японцы, и китайцы многое заимствовали у европейцев: парламентаризм, военный строй, костюм, пушки, броненосцы, аэропланы. Но изменилась ли от этого самая культура Китая и Японии? Эти внешние позаимствования можно сравнить с принятым у нас халдейским счетом 60 минут в часе, с халдейской же неделей в 7 дней, с индийскими (ошибочно называемыми арабскими) цифрами. Никто не считает по этому поводу, что европейцы заимствовали свою культуру у индусов и халдеев.

Как только, благодаря совершенству путей сообщения, мир Дальнего Востока тесно соприкоснулся с миром американо-европейским, стало несомненно, что мирное сожительство их невозможно. Между ними мыслимо лишь одно отношение: открытая война или скрытое соперничество. В открытой войне первоначально имели успех европейцы, которые в течение долгих столетий чуть не все силы своего ума устремляли на изобретение орудий разрушения и истребления и в искусстве военном достигли большого совершенства. Но в экономическом соперничестве с самого начала верх оставался за желтолицыми. Америка и Австралия должны были начать длящуюся до сих пор борьбу с нашествием китайских рабочих и японских промышленников. Японские изделия стали вновь отбивать только что занятые европейцами рынки. Наконец, война японо-китайская и русско-японская показали, что и в военном деле Дальний Восток быстро сравнялся с Европой. Теперь эти два мира стоят друг перед другом, и лишь второстепенные причины не дают воочию узнать, что наша последняя война была первой Пунической[33 - Пунические войны – три войны между Римской республикой и Карфагеном, продолжавшиеся с перерывами в 264–146 годах до н. э. В войнах победил Рим и тем самым укрепил свое положение в Западном Средиземноморье. Карфаген был уничтожен. Брюсов противопоставляет Карфаген, созданный финикийцами, древним семитским народом, и Рим, образованный в результате союза народов италийской группы.], первой войной нового Востока со старым Западом.

Улица Стамбула и мечеть Нуросмание, Турция, 1890-1900 годы

4

Эллин был гражданином своего города и часто смертельным врагом соседнего. Рим выработал новое понятие – civis Romanus[34 - Гражданин Рима (латынь).] – гражданин всего культурного мира. Это понятие, которое, благодаря связующей силе католицизма, смутно теплилось в сознании даже раздробленной, феодальной Европы, но которое почти угасло в период реформации, стало вновь возрождаться уже в век Просвещения. В наши дни оно приобретает новый смысл: гражданин культурной Европы, европеец. Против своей воли, стихийно, все народы, приобщенные к европейской культуре, пред лицом народов иной культуры начинают сознавать свое единство. Что ни говорить, мы очень далеки от тех времен, когда возможна была тридцатилетняя война между афинянами и спартанцами, причем, в ожесточении борьбы, победители отрубали правую руку у взятого в плен! Еще недавно жители Венеции с гордостью говорили: «Мы – не итальянцы, мы – венецианцы». Теперь они это повторяют только в шутку. Даже французские мечты о реванше все более и более делаются достоянием юмористических журналов. Нам, среди наших религиозных споров и религиозного безразличия, единство христианских вероисповеданий кажется фикцией. Но японцы, после Тюренченского боя[35 - Сражение на пограничной реке Ялу у города Цзюляньчэн между русскими и японскими войсками, состоявшееся 1 мая 1904 года. Первое значительное сражение русско-японской войны.] поручившие похоронить тела русских православных солдат протестантскому пастору, сами того не желая, обнаружили свой взгляд на христианскую Европу как на одно целое.

Переезжая через границу своей родной страны, европеец в Европе везде встречает приблизительно те же привычные ему условия жизни. Входя в первоклассный отель, можно позабыть, в какой стране находишься, – в Германии, в Италии, в Алжире или в Египте. Европейская литература постепенно становится международной, и каждое новое, чем-нибудь выдающееся произведение быстро становится достоянием читателей всех европейских стран (и европейских колоний). В России, в Германии, в Англии с одинаковым нетерпением ждут новой книги Анатоля Франса, Метерлинка, д’Аннунцио или хотя бы только Джека Лондона. Мы уже знаем писателей, которые имеют гораздо больший успех за границей, чем у себя дома. В победе газетного листа, завоевавшего последний век столь же решительно, как в XVII веке завоевал Западную Европу табак, есть и своя положительная сторона: газета ежедневно роднит нас со всем миром. Ежедневно в Париже, в Петербурге, в Вене, в Чикаго читатели за своим утренним кофе прочитывают приблизительно одни и те же вести.

Но параллельно этому объединению европейцев идет за последние годы и объединение народов иных культур. Многовековая дремота Дальнего Востока была разбужена громом скорострельных пушек. Очнувшись от своего сна, китайцы и японцы увидели свои гавани в руках «белолицых дьяволов», свою торговлю – захваченной европейскими купцами, которые к тому же непременно хотели навязать покупателям вместе со стальными изделиями и мануфактурами также свою религию. Оправившись несколько от первого потрясения, желтолицые решили дать насильникам отпор. «Азия для азиатов», – этот лозунг был провозглашен на нашей памяти. Гул японских побед пронесся далеко по Азии, всколыхнул не только Китай, но даже, казалось бы, чуждую Индию, нашел свой отголосок и в странах Ислама, почувствовавших, что борьба идет с общим врагом. Первая, в новое время, открытая победа не-европейцев над европейцами, быть может, самое замечательное событие последних веков. Прискорбно, что многие могли не сознавать этого, что в Германии или Англии радовались поражениям русских, подобно тому как византийцы радовались когда-то победам турок над славянами.

История сохранила нам примеры борьбы между расами. Тогда как самые ожесточенные войны между родственными народами нередко разрешались в тесную дружбу (Россия и Франция, Пруссия и Австрия, Китай и Япония, Сербия и Болгария), борьба рас всегда вела к истреблению или порабощению одной из них. Взятие Вавилона Киром, разрушение Тира Александром и Карфагена римлянами – только разрозненные главы из истории борьбы арийцев с семитами. Борьба кончилась политической смертью семитов… В свое время борьба арийцев с монголами доходила до такой ожесточенности, какой никогда не знали войны европейцев между собой. Завоевав Америку и Австралию, европейцы истребили их население; завоевав Африку, – обратили туземцев в рабов. Классическая страна равенства, Соединенные Штаты Северной Америки, до сих пор не хочет предоставить в общежитии равные права чернокожим. Англичане в своих восточных владениях никогда не садятся за один стол с туземцами. Племенную и расовую ненависть не могут победить никакие доводы рассудка.

Что же удивительного, что желтые и черные, вообще цветные, платят белым тою же монетой. Выражение «желтая опасность» успело опошлиться и принять комический оттенок. Но не случайно против нее предостерегали одновременно и прозорливцы, как Вл. Соловьев, и просто сметливые люди, как император Вильгельм. В нашей японской войне хотели видеть результат каких-то темных «авантюр», забывая, что воля отдельных лиц и целых поколений ничтожна перед теми силами, которые управляют судьбами народов и государств. Последнюю балканскую войну многие также считают маленьким, «местным» делом. Это взгляд тоже легкомысленный. Эти две войны знаменуют собой начала «новой эпохи во всемирной истории». Будущему предстоит видеть вместо отходящих в прошлое войн между народами столкновения рас, культур, миров.

5

Grattez un europeen et vous trouverez un croise – поскоблите европейца и вы найдете крестоносца, говорят турки, переделывая известную поговорку о русском и татарине. Как ни далеки мы от идеи крестовых походов, угасших пять веков тому назад, но современность оправдала горькие слова турок. Борьбу креста с полумесяцем на наших глазах объявил один из христианских государей. После 400-летней совместной жизни турки все же не вошли органически в состав Европы, остались в ней инородным телом. В то время как их сородичи, перенявшие христианство и европейскую культуру финны и венгры, стали равноправными членами европейской семьи народов, – оставшиеся верными исламу и своей народной культуре турки продолжают быть в Европе пришлецами. «Турки – не европейцы», таков бессознательный взгляд всех истинных граждан Европы, определенно выразившийся во время последней войны. И напрасно младотурки говорят на изысканном французском языке, напрасно они уморили голодом константинопольских собак, напрасно мечтали открыть в Стамбуле университет со всеми факультетами, напрасно совсем по-европейски устраивают дворцовые перевороты и свергают премьеров, – Европа не хочет признать их за своих. «Травой забвения» поросло поле при Азинкуре, забыты Аустерлиц и Тильзит, стирается память о недавнем Седане[36 - В. Брюсов перечисляет важнейшие сражения Столетней войны, Наполеоновских войн и Франко-прусской войны 1870–1871 года.], но Европа чудесным образом все еще помнит Варну и Косово поле[37 - Знаковые битвы европейских армий с армией Османской империи в XIV–XV веках.].

«Европа для европейцев» – бессознательно этот лозунг вспомнился всем, едва четыре балканских государства начали свой крестовый поход против турок. Забыв выставленный принцип status quo, дипломаты одно время серьезно обсуждали вопрос о полном изгнании турок из Европы. Между тем во время франко-прусской войны вряд ли кому-нибудь могла придти в голову мысль – стереть всю Францию с карты Европы. Турки, в глазах европейцев, остались завоевателями чужой земли, на которую в сущности не имеют права, хотя совершенно такие же завоеватели, в иных областях, – и Германия, и Австрия, и Россия. Общественное мнение Европы, за исключением отдельных голосов, было всецело против турок. Если сравнить помощь, посылавшуюся отовсюду красному кресту, с помощью, оказанной европейцами красному полумесяцу, окажется, что второй почти не было. И достаточно было болгарской армии подступить к Чаталджинским укреплениям, чтобы снова воскресли древние, четырехвековые легенды[38 - Сражение между болгарскими и турецкими войсками с 17 ноября по 19 ноября 1912 года в ходе Первой Балканской войны. После разгрома в Восточной Фракии турецкие войска заняли оборону вдоль Чаталджинской укрепленной линии, в 45 км от Константинополя; в Черном и Мраморном морях у обеих концов линии находились турецкие суда.]. Многие, кажется, готовы были поверить, что едва болгары войдут в Константинополь и вступят в святую Софию, как раздвинутся стены храма и выйдет вновь священник-византиец, чтобы окончить чтение евангелия, прерванное четыре столетия тому назад при Константине Палеологе.

Константинополь, по-видимому, остается в руках турок. Но нет сомнения, что через несколько десятилетий, если не произойдет событий непредвиденных, он будет вновь обложен христианским воинством. Балканская война – лишь очередная глава в истории изгнания турок из Европы. Эта история началась осадой Вены, продолжалась походами русских на крымских данников Турции, победами Суворова и Румянцева, освободительной войной 1879 года. Мы присутствовали при одной из последних глав этой истории. Турки обречены на изгнание, подобно тому как мавры были обречены на изгнание из Испании. Сбываются мечты Потемкина, и близко исполнение пророчества поэта:

И своды древние Софии
В возобновленной Византии
Вновь осенит Христов алтарь.

6

Война славян с турками – не простая распря двух народов. Опять, как в нашу войну с Японией, здесь столкнулись две культуры, две расы, два мира. Опять гул побед разносится далеко, веселя родственных славянам европейцев и вселяя уныние в мир ислама. Поражение турок живо чувствуют и в Персии (несмотря на всю враждебность персов к туркам), и в Египте, жаждавшем помочь единоверцам, и во всей северной Африке. Несчастия сближают, и раздробленный мир ислама опять начинает чувствовать себя единым. Падение Адрианополя, Янины, Скутари[39 - Старое название города Шкодер. Ныне находится на территории Албании, основанный иллирийцами, был захвачен римлянами, потом вошел в состав Византии и после ее падения попал под власть Османской империи.] не забудется, как не забывалось Косово поле. Едва оправившись от понесенных поражений, ислам начнет мечтать о реванше, и эта мечта будет у него устойчивей, нежели у французов.

Давно прошло то время, когда о Востоке (ближнем) можно было говорить